Истинность воды Иорданской
Из письма Марии Сергеевны Желнаваковой брату Николаю Сергеевичу Фуделю
1993
…На Крещенье, вернее под Крещенье, я отправилась в церковь, а там, стоя за водой, простудилась и морально и физически пришла в упадок. Святили воду на улице около храма в огромной емкости, народу было очень много, масса, и вся эта масса не хотела стоять, а хотела скорее набрать воды и уйти. Как они вели себя, один грех, лезли вперед, тесня друг друга, над головой держа бидоны и банки. Я уходила два раза греться, очередь теряла, потом, когда пришла, - шум, возмущение масс; смотрю, две крошечные посиневшие старушки, прислонились как-то странно к каменной стене, а их отчитывают. Слышу, они оправдываются - “да мы же не лезли, мы просили нас пропустить”, - а говорят - еле пищат, шепотом, и синие совсем. Я разозлилась (стараясь себя сдерживать), говорю старушкам - “стойте, где стоите, я дойду до вас и поставлю вас впереди себя”, одна мне отвечает - “да как же нам не стоять, когда мы и ходить одни совсем не можем, только с кем-нибудь, вот нас поставили, мы и стоим”. Я дошла до них (при всеобщем молчании!), поставила их (они держались друг за друга) впереди себя и еще по пути прихватила третью старуху, у которой тряслись голова и руки, державшие бидон, она безрезультатно взывала вокруг себя: “Ну пропустите меня ради Бога - кто-нибудь!”. “Кто-нибудь” стояли с каменными лицами и трясущаяся бабуля слонялась вдоль очереди впустую. Я ее поставила впереди себя и она благополучно воду налила. В результате я простудилась и что-то сделалось с моей головой, видимо, на нервной почве, так как я страшно разозлилась. “Люди, - все же сказала я толпе, - где же будет эта вода святой, когда вы таких старух отталкиваете”! Промолчали. Ночью я не могла заснуть и вертелась, как на горячей сковородке. Папа и мама никогда бы в такую толпу не лезли и обходили это стороной. Я забыла это. Но воды все же привезла, стоит. Четвертая старуха, которая налила воду без меня, стоит у меня в глазах: когда она выскочила, вылезла с водой из очереди и со своей палкой, сумкой, бидоном оказалась вне толпы на гололедице, ей надо было быстро опереться на что-нибудь, поднять палку, засунуть свой бидон в сумку и уйти, но она ничего этого сделать не могла, так как если у третьей старухи тряслись голова и руки, то у этой, четвертой, тряслось все, и ноги в том числе, и НИКТО, НИКТО не вышел из очереди и не помог ей, все стояли и смотрели. Ну, я подошла, все ей подала не сразу, я ждала, думала, ну, неужели никто не подойдет! Никто. Эта трясущаяся бабулька оказалась сильной духом, она, ничуть не унывая, призвала на мою голову все благословения и мне твердым, ясным, молодым, почти маминым голосом сказала: “О, как я рада, какое счастье, теперь я всем своим раздам водички - и соседке больной…”. А что ее могли растоптать, она и не подумала. Вот эта вода была Иорданская истинно.
1993
…На Крещенье, вернее под Крещенье, я отправилась в церковь, а там, стоя за водой, простудилась и морально и физически пришла в упадок. Святили воду на улице около храма в огромной емкости, народу было очень много, масса, и вся эта масса не хотела стоять, а хотела скорее набрать воды и уйти. Как они вели себя, один грех, лезли вперед, тесня друг друга, над головой держа бидоны и банки. Я уходила два раза греться, очередь теряла, потом, когда пришла, - шум, возмущение масс; смотрю, две крошечные посиневшие старушки, прислонились как-то странно к каменной стене, а их отчитывают. Слышу, они оправдываются - “да мы же не лезли, мы просили нас пропустить”, - а говорят - еле пищат, шепотом, и синие совсем. Я разозлилась (стараясь себя сдерживать), говорю старушкам - “стойте, где стоите, я дойду до вас и поставлю вас впереди себя”, одна мне отвечает - “да как же нам не стоять, когда мы и ходить одни совсем не можем, только с кем-нибудь, вот нас поставили, мы и стоим”. Я дошла до них (при всеобщем молчании!), поставила их (они держались друг за друга) впереди себя и еще по пути прихватила третью старуху, у которой тряслись голова и руки, державшие бидон, она безрезультатно взывала вокруг себя: “Ну пропустите меня ради Бога - кто-нибудь!”. “Кто-нибудь” стояли с каменными лицами и трясущаяся бабуля слонялась вдоль очереди впустую. Я ее поставила впереди себя и она благополучно воду налила. В результате я простудилась и что-то сделалось с моей головой, видимо, на нервной почве, так как я страшно разозлилась. “Люди, - все же сказала я толпе, - где же будет эта вода святой, когда вы таких старух отталкиваете”! Промолчали. Ночью я не могла заснуть и вертелась, как на горячей сковородке. Папа и мама никогда бы в такую толпу не лезли и обходили это стороной. Я забыла это. Но воды все же привезла, стоит. Четвертая старуха, которая налила воду без меня, стоит у меня в глазах: когда она выскочила, вылезла с водой из очереди и со своей палкой, сумкой, бидоном оказалась вне толпы на гололедице, ей надо было быстро опереться на что-нибудь, поднять палку, засунуть свой бидон в сумку и уйти, но она ничего этого сделать не могла, так как если у третьей старухи тряслись голова и руки, то у этой, четвертой, тряслось все, и ноги в том числе, и НИКТО, НИКТО не вышел из очереди и не помог ей, все стояли и смотрели. Ну, я подошла, все ей подала не сразу, я ждала, думала, ну, неужели никто не подойдет! Никто. Эта трясущаяся бабулька оказалась сильной духом, она, ничуть не унывая, призвала на мою голову все благословения и мне твердым, ясным, молодым, почти маминым голосом сказала: “О, как я рада, какое счастье, теперь я всем своим раздам водички - и соседке больной…”. А что ее могли растоптать, она и не подумала. Вот эта вода была Иорданская истинно.