Равиль Измайлов (1959 - 2013)
Важных итогов уходящего года немного, если иметь в виду внешние достижения, а не опытно приобретенное для себя - такого было в избытке.
В четвертом номере журнала «Интерпоэзия» вышла моя статья о поэзии Равиля Измайлова (1959 - 2013).
Моя сердечная признательность редакции за внимание к творчеству этого поэта, за доверие и чуткость и поздравления с наступающими светлыми праздниками!
В некотором смысле это был мой долг перед памятью достойного человека и любовью к его поэзии, но в большей степени это была потребность - написать о безвременно ушедшем в 2013 году талантливом поэте Равиле Измайлове. Не только потому, что мне выпало лично знать его. Имя это не должно кануть в небытие, ибо его поэзия критериально значима, если можно так сказать, в наше время размывания критериев и спекуляции на расцветании всех оттенков…
В ушедшем году мы (друзья, родные и коллеги поэта) собирались встретиться и на презентации книги Равиля, выпущенной его вдовой к 60-летию поэта. Было назначено место и время. Но вечер памяти не состоялся в силу известных причин.
Всех друзей, коллег, добрых знакомых и тех, у кого «зажигаются яркие елки» (вспоминаем стихи-песню Льва Щеглова) поздравляю с наступающим Новым годом и грядущим Рождеством Христовым!
Не оставляю надежды, что в будущем году мы воплотим задуманное и почтим светлую память не только Равиля, но и других ушедших поэтов, чьи драгоценные имена по той или иной причине остаются в тени. Наша память о них - соборная молитва, мирный протест против забвения, уничтожения культурного наследия новой информационной эпохи.
Равиль Измайлов
Santa spiritus
За пределами синих морей
вряд ли сыщутся земли богаче,
но спускаем, как свору с цепей,
мы свои корабли за удачей.
Всё в начале: затравка суха,
напряглась в ожидании рея,
только грязный платок от греха
прикрывает дублёную шею.
И покуда не сказано: вор! -
ни к чему причитания бабьи.
Бог повсюду, его приговор
выше мачт и точней астролябий.
Самородное злато в ручьях,
пряный воздух карябает душу...
Пусть померкнет светило в очах,
я ноздрями почувствую сушу,
над которою вьётся баклан,
где ныряет волна в белый кипеш...
Что споёшь ты тогда, капеллан,
когда смуглых красавиц увидишь?
Крепкий ветер, дай жизнь парусам,
сохрани их у самого края,
где сплелись, если верить отцам,
свет небесный и тяжесть земная.
Всю учёную мудрость отбрось.
В час, когда не укрыться словами,
как добычу, сорви эту гроздь,
что в ночи загорелась над нами.
Выдаст друг, и жена проклянёт,
но тунец, разжиревший, как евнух,
непременно всех нас доведёт
до сокровищ и девок туземных.
Всё бы так, только у корабля
есть один соглядатай бессменный -
он кричит, что безвидна земля,
и не видно конца Ойкумены.
* * *
Словно ложкой по дну котелка,
догребая остатки пайка,
так скребёт своё скудное русло
среднерусская эта река.
Плоскодонка уткнулась в песок,
смотрит мальчик на тёмный восток
и не слышит:
почти под рукою
суматошно звенит сторожок.
Что он видит за ртутной рекой,
оглушённый шумящей листвой,
и чему он доверился слепо,
как приманке из белого хлеба?
То ли щука на отмели бьёт,
то ли грузная туча идёт,
или, может, разведка монголов,
наконец отыскавшая брод!
* * *
Я был рождён рекою,
чтоб (Господи, спаси!)
медлительной Окою
сплавляться по Руси
туда, где сходни шатки,
и путь к воде дощат,
и бакены, как шапки,
под берегом торчат.
Пока прекрасный витязь
проходит в глубине,
вы, может, отразитесь,
как Сириус, во мне.
Зачем нам голос вещий?
Отсюда, из воды,
нельзя смотреть на вещи,
как звёзды - с высоты.
Зато возможно юзом
войти в изгиб реки
и лечь холодным пузом
на желтые пески.
Я был большой рекою,
когда покрылся льдом,
я был рождён с душою -
промерь её шестом,
покуда, словно чайник,
свистит, терзая лед,
весь в сахаре, как пряник,
застрявший теплоход.
1900-е - 2002
* * *
В пересыльной печатают списки -
стукачок отработал деньгу.
Собирайся-ка, брат, в путь неблизкий
по железке и через тайгу.
Как из праха, из лагерной пыли
сочинили меня мусора,
и растут, понимаешь ли, крылья
за широкой спиною вора.
Даже если забудет контора
про меня на минуту одну,
все статьи моего приговора
серый хищник провоет в луну.
Он провоет, и лагерный номер
прочитают над грудой камней,
а пока я взаправду не помер,
инструктируй охрану, старлей.
То бараки опять, то шалманы...
От сухотки гортань запекло.
Суну мёрзлые руки в карманы,
чтоб на людях не сильно трясло.
Замер поезд, как урка в отказе,
и везёт нас трёхосный тягач
с полустанка по северной трассе
сквозь редеющий быстро кедрач.
А когда остановят машину,
свет прожектора вахту зальёт,
и начальник здоровую псину
за ошейник покрепче возьмёт.
Здравствуй дом! Отпирают ворота,
и зека выкликает конвой,
и не верь, что пустая порода
обернётся богатой рудой.
Забавляясь ключами на цепке,
сразу, только закончат расчёт,
здешний кум, как пружина в прищепке,
первоходок за вымя прижмёт.
У меня посерьёзней забота -
обживать дорогие места...
Принимай подселенцев, босота!
Уходящих прими, мерзлота.
2002
* * *
Когда в опалённую рощу
врывается огненный бог,
все земли похожи на ощупь,
на вкус одинаков песок.
Клубятся постылые горы.
На северном гребне пути
мне видится ангел, который
над белой равниной летит.
Блистает своим опереньем
небесный хранитель границ
от южных роскошных селений
до чахлых предместий столиц,
где, словно в глухом околотке,
в просевших от горя домах
мужчины опухли от водки
и дети не спят на руках.
Там каждый исчислен и взвешен,
и смертные скрипы берёз
в раскрытые горла скворешен
вбивает крещенский мороз.
1990-е
В четвертом номере журнала «Интерпоэзия» вышла моя статья о поэзии Равиля Измайлова (1959 - 2013).
Моя сердечная признательность редакции за внимание к творчеству этого поэта, за доверие и чуткость и поздравления с наступающими светлыми праздниками!
В некотором смысле это был мой долг перед памятью достойного человека и любовью к его поэзии, но в большей степени это была потребность - написать о безвременно ушедшем в 2013 году талантливом поэте Равиле Измайлове. Не только потому, что мне выпало лично знать его. Имя это не должно кануть в небытие, ибо его поэзия критериально значима, если можно так сказать, в наше время размывания критериев и спекуляции на расцветании всех оттенков…
В ушедшем году мы (друзья, родные и коллеги поэта) собирались встретиться и на презентации книги Равиля, выпущенной его вдовой к 60-летию поэта. Было назначено место и время. Но вечер памяти не состоялся в силу известных причин.
Всех друзей, коллег, добрых знакомых и тех, у кого «зажигаются яркие елки» (вспоминаем стихи-песню Льва Щеглова) поздравляю с наступающим Новым годом и грядущим Рождеством Христовым!
Не оставляю надежды, что в будущем году мы воплотим задуманное и почтим светлую память не только Равиля, но и других ушедших поэтов, чьи драгоценные имена по той или иной причине остаются в тени. Наша память о них - соборная молитва, мирный протест против забвения, уничтожения культурного наследия новой информационной эпохи.
Равиль Измайлов
Santa spiritus
За пределами синих морей
вряд ли сыщутся земли богаче,
но спускаем, как свору с цепей,
мы свои корабли за удачей.
Всё в начале: затравка суха,
напряглась в ожидании рея,
только грязный платок от греха
прикрывает дублёную шею.
И покуда не сказано: вор! -
ни к чему причитания бабьи.
Бог повсюду, его приговор
выше мачт и точней астролябий.
Самородное злато в ручьях,
пряный воздух карябает душу...
Пусть померкнет светило в очах,
я ноздрями почувствую сушу,
над которою вьётся баклан,
где ныряет волна в белый кипеш...
Что споёшь ты тогда, капеллан,
когда смуглых красавиц увидишь?
Крепкий ветер, дай жизнь парусам,
сохрани их у самого края,
где сплелись, если верить отцам,
свет небесный и тяжесть земная.
Всю учёную мудрость отбрось.
В час, когда не укрыться словами,
как добычу, сорви эту гроздь,
что в ночи загорелась над нами.
Выдаст друг, и жена проклянёт,
но тунец, разжиревший, как евнух,
непременно всех нас доведёт
до сокровищ и девок туземных.
Всё бы так, только у корабля
есть один соглядатай бессменный -
он кричит, что безвидна земля,
и не видно конца Ойкумены.
* * *
Словно ложкой по дну котелка,
догребая остатки пайка,
так скребёт своё скудное русло
среднерусская эта река.
Плоскодонка уткнулась в песок,
смотрит мальчик на тёмный восток
и не слышит:
почти под рукою
суматошно звенит сторожок.
Что он видит за ртутной рекой,
оглушённый шумящей листвой,
и чему он доверился слепо,
как приманке из белого хлеба?
То ли щука на отмели бьёт,
то ли грузная туча идёт,
или, может, разведка монголов,
наконец отыскавшая брод!
* * *
Я был рождён рекою,
чтоб (Господи, спаси!)
медлительной Окою
сплавляться по Руси
туда, где сходни шатки,
и путь к воде дощат,
и бакены, как шапки,
под берегом торчат.
Пока прекрасный витязь
проходит в глубине,
вы, может, отразитесь,
как Сириус, во мне.
Зачем нам голос вещий?
Отсюда, из воды,
нельзя смотреть на вещи,
как звёзды - с высоты.
Зато возможно юзом
войти в изгиб реки
и лечь холодным пузом
на желтые пески.
Я был большой рекою,
когда покрылся льдом,
я был рождён с душою -
промерь её шестом,
покуда, словно чайник,
свистит, терзая лед,
весь в сахаре, как пряник,
застрявший теплоход.
1900-е - 2002
* * *
В пересыльной печатают списки -
стукачок отработал деньгу.
Собирайся-ка, брат, в путь неблизкий
по железке и через тайгу.
Как из праха, из лагерной пыли
сочинили меня мусора,
и растут, понимаешь ли, крылья
за широкой спиною вора.
Даже если забудет контора
про меня на минуту одну,
все статьи моего приговора
серый хищник провоет в луну.
Он провоет, и лагерный номер
прочитают над грудой камней,
а пока я взаправду не помер,
инструктируй охрану, старлей.
То бараки опять, то шалманы...
От сухотки гортань запекло.
Суну мёрзлые руки в карманы,
чтоб на людях не сильно трясло.
Замер поезд, как урка в отказе,
и везёт нас трёхосный тягач
с полустанка по северной трассе
сквозь редеющий быстро кедрач.
А когда остановят машину,
свет прожектора вахту зальёт,
и начальник здоровую псину
за ошейник покрепче возьмёт.
Здравствуй дом! Отпирают ворота,
и зека выкликает конвой,
и не верь, что пустая порода
обернётся богатой рудой.
Забавляясь ключами на цепке,
сразу, только закончат расчёт,
здешний кум, как пружина в прищепке,
первоходок за вымя прижмёт.
У меня посерьёзней забота -
обживать дорогие места...
Принимай подселенцев, босота!
Уходящих прими, мерзлота.
2002
* * *
Когда в опалённую рощу
врывается огненный бог,
все земли похожи на ощупь,
на вкус одинаков песок.
Клубятся постылые горы.
На северном гребне пути
мне видится ангел, который
над белой равниной летит.
Блистает своим опереньем
небесный хранитель границ
от южных роскошных селений
до чахлых предместий столиц,
где, словно в глухом околотке,
в просевших от горя домах
мужчины опухли от водки
и дети не спят на руках.
Там каждый исчислен и взвешен,
и смертные скрипы берёз
в раскрытые горла скворешен
вбивает крещенский мороз.
1990-е