Как слушали столетия назад....
Александр Чернов (Киев)
* * *
Как слушали столетия назад
кувшин, свечу, сверчка, часы с кукушкой,
как шум прибоя слушали в ракушках, -
я слушал снег, я слушал снегопад.
Я слушал снег - гуляние и крик
при массовом стечении народов,
листовками из толстых самолетов
рассыпанные рукописи книг.
Я слушал снег, который говорил
назойливыми белыми словами,
летящими в пространство куполами,
серебряными маршами перил.
Я слушал снег и домики на снос.
Я слушал птиц живых и замороженных.
Я слушал ветку железнодорожную
и старый маневровый паровоз.
Я слушал снег и Киевский вокзал,
где жизнь людей видна, как на ладони,
в обычном цвете, запахе, объеме.
Я слушал снег во все свои глаза.
Я слушал снег. Я слушал детский смех
и детский плач, и рев больного зверя.
И мотылек стучал в стекло сквозь снег.
Я слушал и ушам своим не верил.
Танцующая бабочка в окне,
чьи коконы раскручивались в смерчи...
Я слушал снег в таком глубоком сне,
как до рожденья или после смерти.
Ретро-град
Ботанический парк. Ствол с табличкой "Бундук"
(уникальное дерево западной почвы).
Чей-то дедушка отпер лопатный сундук,
темно-синий сундук, словно списанный с почты.
В парке полутемно или полусветло.
На дорожке дуэль - человек и природа.
Ополченческий дедушка строгой метлой
изгоняет собак незаконного рода.
На скамейке студент, в это раз без очков,
без типичных очков, без портфеля и шапки,
с сигаретой, верней, сигаретным бычком,
с пожилым столяром соревнуется в шашки.
Оба вправлены в рамки спокойной игры.
Листья падают в дамки и падают мимо.
Их сбивает щелчок или ветра порыв -
это вносит в игру элемент пантомимы.
Белка вниз головой на стволе бундука,
у нее в голове черно-белые клетки.
У студента ненужные шашки в руках,
у партнера помет голубиный на кепке.
Недруг тощих собак направляет совок
на какой-то кулек в неположенном месте,
он честит листопад и живой уголок
в нехороших словах, скомпонованных вместе.
Пенсионный столяр заимел перевес,
хоть на левой руке не хватает двух пальцев.
Мелкий дождь начинает спускаться с небес,
и студентик не в силах уже отыграться.
Белка вместе с хвостом утонула в дупле.
Побрели игроки на трамвай номер восемь,
где на заднем окне отразились в стекле
ботанический парк, привокзальная осень...
* * *
Трижды стучали часы на стене,
в комнате смежной звенело стекло,
из-за сияния в каждом окне -
в снежную ночь до рассвета светло.
Воздух еще многослоен, как дым.
Будто навязчивых мыслей поток,
воображаемым ветром степным
в спальню с веранды проник холодок.
От притяжения лунного льда
белым холмом увеличился дол,
приподнялась над стаканом вода
и пролилась через блюдце на стол.
Пусть невелик беспорядок такой,
но, напрягаясь уже изо всех
сил, шевелишь онемелой рукой,
словно сметаешь растаявший снег.
Взмахом ладони на уровне плеч
тщетно пытаешься сделать заслон,
предохранить или предостеречь
смысл, ускользающий в прерванный сон.
Чуфут-Кале
В неподвижном пространстве прореха,
и развернутый коршун, паря
на спиралях пещерного эха,
не колеблет крыла и пера.
Где вода потрудилась, где ветер
над глубоким разломом степей,
или время, препятствий не встретив,
захотело промчаться быстрей.
Воздух выпуклый, словно от зноя,
преломляются контуры гор,
и какое-то чувство сквозное
непрерывно зовет на простор.
Воздух выпуклый, словно в бинокль,
кромка видима вплоть до морщин.
Человеку здесь так одиноко,
словно он от рожденья один.
Облученный смертельно каньоном,
ограниченный с разных сторон,
словно подлинник, скован каноном,
но ему безразличен канон.
Вроде бы под ногами не бездны,
но над этим подобием дна
так ничтожны и так бесполезны
все заботы минувшего дня.
Между склонов стоять или в нише,
хоть века или тысячи лет -
ничего не изменится внешне,
даже в сердце движения нет.
* * *
Как слушали столетия назад
кувшин, свечу, сверчка, часы с кукушкой,
как шум прибоя слушали в ракушках, -
я слушал снег, я слушал снегопад.
Я слушал снег - гуляние и крик
при массовом стечении народов,
листовками из толстых самолетов
рассыпанные рукописи книг.
Я слушал снег, который говорил
назойливыми белыми словами,
летящими в пространство куполами,
серебряными маршами перил.
Я слушал снег и домики на снос.
Я слушал птиц живых и замороженных.
Я слушал ветку железнодорожную
и старый маневровый паровоз.
Я слушал снег и Киевский вокзал,
где жизнь людей видна, как на ладони,
в обычном цвете, запахе, объеме.
Я слушал снег во все свои глаза.
Я слушал снег. Я слушал детский смех
и детский плач, и рев больного зверя.
И мотылек стучал в стекло сквозь снег.
Я слушал и ушам своим не верил.
Танцующая бабочка в окне,
чьи коконы раскручивались в смерчи...
Я слушал снег в таком глубоком сне,
как до рожденья или после смерти.
Ретро-град
Ботанический парк. Ствол с табличкой "Бундук"
(уникальное дерево западной почвы).
Чей-то дедушка отпер лопатный сундук,
темно-синий сундук, словно списанный с почты.
В парке полутемно или полусветло.
На дорожке дуэль - человек и природа.
Ополченческий дедушка строгой метлой
изгоняет собак незаконного рода.
На скамейке студент, в это раз без очков,
без типичных очков, без портфеля и шапки,
с сигаретой, верней, сигаретным бычком,
с пожилым столяром соревнуется в шашки.
Оба вправлены в рамки спокойной игры.
Листья падают в дамки и падают мимо.
Их сбивает щелчок или ветра порыв -
это вносит в игру элемент пантомимы.
Белка вниз головой на стволе бундука,
у нее в голове черно-белые клетки.
У студента ненужные шашки в руках,
у партнера помет голубиный на кепке.
Недруг тощих собак направляет совок
на какой-то кулек в неположенном месте,
он честит листопад и живой уголок
в нехороших словах, скомпонованных вместе.
Пенсионный столяр заимел перевес,
хоть на левой руке не хватает двух пальцев.
Мелкий дождь начинает спускаться с небес,
и студентик не в силах уже отыграться.
Белка вместе с хвостом утонула в дупле.
Побрели игроки на трамвай номер восемь,
где на заднем окне отразились в стекле
ботанический парк, привокзальная осень...
* * *
Трижды стучали часы на стене,
в комнате смежной звенело стекло,
из-за сияния в каждом окне -
в снежную ночь до рассвета светло.
Воздух еще многослоен, как дым.
Будто навязчивых мыслей поток,
воображаемым ветром степным
в спальню с веранды проник холодок.
От притяжения лунного льда
белым холмом увеличился дол,
приподнялась над стаканом вода
и пролилась через блюдце на стол.
Пусть невелик беспорядок такой,
но, напрягаясь уже изо всех
сил, шевелишь онемелой рукой,
словно сметаешь растаявший снег.
Взмахом ладони на уровне плеч
тщетно пытаешься сделать заслон,
предохранить или предостеречь
смысл, ускользающий в прерванный сон.
Чуфут-Кале
В неподвижном пространстве прореха,
и развернутый коршун, паря
на спиралях пещерного эха,
не колеблет крыла и пера.
Где вода потрудилась, где ветер
над глубоким разломом степей,
или время, препятствий не встретив,
захотело промчаться быстрей.
Воздух выпуклый, словно от зноя,
преломляются контуры гор,
и какое-то чувство сквозное
непрерывно зовет на простор.
Воздух выпуклый, словно в бинокль,
кромка видима вплоть до морщин.
Человеку здесь так одиноко,
словно он от рожденья один.
Облученный смертельно каньоном,
ограниченный с разных сторон,
словно подлинник, скован каноном,
но ему безразличен канон.
Вроде бы под ногами не бездны,
но над этим подобием дна
так ничтожны и так бесполезны
все заботы минувшего дня.
Между склонов стоять или в нише,
хоть века или тысячи лет -
ничего не изменится внешне,
даже в сердце движения нет.