"Видеть Бога во всём..." Исаак Левитан. 30.8.1860-4.8.1900
Михаил Васильевич Нестеров
Воспоминания о Левитане
(из книги «ДАВНИЕ ДНИ»)
"Может ли быть что трагичнее, как чувствовать бесконечную красоту окружающего, подмечать сокровенную тайну, видеть Бога во всем и не уметь, сознавая свое бессилие, выразить эти большие ощущения..." Исаак Левитан
…Была весна нашей жизни, мне было шестнадцать, семнадцать лет Левитану. Московская школа живописи переживала лучшую свою пору. Яркая, страстная личность Перова налагала свой резкий отпечаток на жизнь нашей школы, ее пульс бился ускоренно. В те годы в школе вместе с Перовым работали большие дарования. В числе наших учителей был знаменитый рисовальщик Евграф Сорокин… В фигурном классе был Прянишников, в пейзажной мастерской Саврасов и др. Тогда у Перова зародилась мысль об ученической выставке, а в Петербурге Крамской и еще полные сил передвижники призывали художников послужить родному искусству.
Я узнал Левитана юношей, каким тогда был и сам. На редкость красивый, изящный мальчик-еврей был похож на тех мальчиков итальянцев, кои, бывало, с алым цветком в кудрявых волосах встречали форестьери на старой Санта Лючия Неаполя или на площадях Флоренции, где-нибудь у Санта Мария Новелла. Одетый донельзя скромно, в какой-то клетчатый поношенный пиджак, коротенькие штанишки, он терпеливо ждал, когда более удачливые товарищи, насытясь у «Моисеича» расходились по классам; тогда и Левитан застенчиво подходил к «Моисеичу», чтобы попросить доброго старика подождать старый долг (копеек 30) и дать ему вновь пеклеванник с колбасой и стакан молока. В то время это был его обед и ужин. Левитан сильно нуждался, про него ходило в школе много удивительных, странных рассказов. Говорили о его большом даровании и о великой его нужде. Сказывали, что он не имел иногда и ночлега… Бедность - спутница больших истинных дарований… А дарование Левитана было несомненным. В этом нам служит порукой его наследство, все то, что он оставил своей родине, что хранится в наших музеях, все дивные ландшафты, проникнутые то тоской-печалью, то лучом радостной надежды и солнцем.
В школьные годы Левитан числился и работал в так называемой саврасовской мастерской. Там работал ряд талантливых учеников. Их объединял умный, даровитый, позднее погибший от несчастной своей страсти к вину Алексей Кондратьевич Саврасов, автор прославленной картины Грачи прилетели… Мастерская Саврасова была окружена особой таинственностью, там священнодействовали, там уже писали картины, о чем шла глухая молва среди непосвященных…
Левитан работал быстро, скоро усваивая то, на что другие тратили немало усилий. Первая ученическая выставка показала, что таится в красивом юноше. Его неоконченный «Симонов монастырь», взятый с противоположного берега Москвы-реки, приняли как некое откровение. Тихий покой летнего вечера был передан молодым собратом нашим прекрасно. На одной из последующих ученических выставок П. М. Третьяков приобрел в галерею небольшую картинку Левитана «Просека» (Осенний день. Сокольники). Успех Левитана на ученических выставках принес ему немало огорчений: не только Сальери, но и Моцарты тех дней, да и поздней, не свободны были от чувства зависти к большому таланту молодого собрата.
Но миновали тяжелые дни, работы Левитана стали охотно приобретать не задорого любители-москвичи. П.М. Третьяков не выпускал Левитана из своего поля зрения. К этому времени нужно отнести так называемый «останкинский период» жизни художника, когда он работал с огромной энергией, изучал ландшафт в его деталях, в мельчайших подробностях.
Одновременно он страстно увлекался охотой. Если он не сидел часами на этюдах, то бродил с ружьем и со своей Вестой по окрестностям Останкина. По зимам он кочевал по меблирашкам, набитым всяким людом…
Левитан … уехал лечиться в Крым; был очарован красотами южной природы морем, цветущим миндалем. Элегические мотивы древней Тавриды с ее опаловым морем, задумчивыми кипарисами, с мягким очертанием гор как нельзя больше соответствовали нежной, меланхолической натуре художника. Вернувшись в Москву, Левитан поставил свои крымские этюды на Периодическую выставку, в то время наиболее популярную после Передвижной. Этюды были раскуплены в первые же дни, и, надо сказать, что до их появления никто из русских художников так не почувствовал, не воспринял нашу южную природу с ее морем задумчивыми кипарисами, цветущим миндалем и всей элегичностью древней Тавриды. Левитан имел тогда совершенно исключительный успех, дарование его стало неоспоримым.
Затем следовал ряд лет, проведенных на Волге, в Плёсе. Совершенно новыми приемами и большим мастерством поражали нас этюды и картины, что привозил в Москву Левитан с Волги. Там, после упорных трудов, был окончен Ветреный день с нарядными баржами на первом плане… Левитан, вдумчивый по природе, ищущий не только внешней «похожести», но и глубокого, скрытого смысла, так называемых «тайн природы», ее души, шел быстрыми шагами вперед и как живописец. Техника его росла, он стал большим мастером. Все трудности так называемой «фактуры» он усваивал легко и свободно. Глаз у него был верный, рисунок точный. Левитан был «реалист» в глубоком, непреходящем значении этого слова: реалист не только формы, цвета, но и духа темы, нередко скрытой от нашего внешнего взгляда.
Плёс и последующие за ним годы - жизнь в Тверской губернии - были самыми богатыми и плодотворными в его короткой жизни… Редкий год Третьяков не брал чего-либо из новых работ Левитана для своей галереи, потому сейчас Государственная Третьяковская галерея имеет лучшее собрание «левитанов».
Серия волжских этюдов и картин послужила основой настоящей известности Левитана. О нем говорят, его любят, ему живется хорошо. Он близко сходится с семьей Чехова, дружит с Антоном Павловичем, таким же тонким русским поэтом, как и он сам. Левитан неустанно работает над собой, своим образованием, развитием.
…Мы оба по своей натуре были лирики, мы оба любили видеть природу умиротворенной; конечно, это не значило, что я не видел и не ценил в творчестве Левитана иных мотивов, более или менее драматических, или его романтики (Над вечным покоем). Я любил его Омут, как нечто пережитое автором и воплощенное в реальные формы драматического ландшафта. Любил и популярную Владимирку, равноценную по замыслу и по совершенству исполнения. «Владимирка» может быть смело названа русским историческим пейзажем, коих в нашем искусстве немного… по Владимирке гнали этапом ссыльных, как политических, так и уголовных. Народ наш жалостно называл их «несчастненькими» и охотно по пути их следования подавал им милостыню, как деньгами, так и «натурой»<…> В левитановской «Владимирке» сочеталась историческая правда с совершенным исполнением - и картина эта останется одной из самых зрелых, им написанных.
Годы шли. Росла известность Левитана, росла любовь к нему общества… В те годы каждое появление картины Левитана было его торжеством. Вокруг него создалась целая школа «маленьких Левитанов». Счастье становилось на его сторону, ибо он был признанный мастер. Имел удобную, с верхним светом мастерскую, построенную одним из Морозовых для себя и уступленную Левитану. В этой мастерской были написаны почти все лучшие картины художника, потом составившие его славу… Перед нами Левитан, признанный, любимый. С него пишет прекрасный, очень похожий портрет Серов, лепит тогда еще молодой скульптор Трубецкой статуэтку, и все же Левитана надо назвать «удачливым неудачником». Что тому причиной? Его ли темперамент, романтическая натура или что еще, но художник достиг вершины славы именно в тот час, когда незаметно подкралась к нему тяжелая болезнь (аневризм сердца). Известный тогда врач профессор Остроумов не скрыл от Исаака Ильича опасности для его жизни. И потянулись дни, месяцы в постоянной тревоге, переходы от надежды к отчаянью. Последние годы - два-три - Левитан работал под явной угрозой смерти, вызывавшей в нем то упадок духа, то страстный небывалый подъем творческих сил. Натура Левитана, страстная, кипучая, его темперамент мало способствовали тому, чтобы парализовать болезнь, чтобы можно было оттянуть развязку. Левитан и шел к этой развязке неуклонно… Предчувствие неминуемого конца заставляло его спешить жить, работать - и он жил и работал со всем свойственным ему увлечением.
Так подходила к своему закату жизнь славного художника… Появление его вносило аромат прекрасного - он носил его в себе. И женщины, более чуткие к красоте, не были равнодушны к этому «удачливому неудачнику». Ибо что могло быть более печальным - иметь чудный дар передавать своею кистью самые неуловимые красоты природы и в самый расцвет своего таланта очутиться на грани жизни и смерти. Левитан это чувствовал и всем существом своим судорожно цеплялся за жизнь, а она быстро уходила от него…
Последнее мое свидание с Исааком Ильичом было весной 1900 года, месяца за два-три до его смерти. Как всегда, попав в Москву, я зашел к нему. Он чувствовал себя бодрее, мы говорили о делах искусства, о передвижниках и о «мирискусниках». Нам было ясно, что ни там, ни тут мы были не ко двору… Не раз приходило нам в голову уйти из обоих обществ, создать нечто самостоятельное, привлечь к делу наиболее даровитых молодых наших собратьев, а если бы таковые с нами не пошли - устраивать самостоятельные периодические выставки… Но и этому не суждено было осуществиться: летом умер Левитан, и я недолго оставался в передвижниках и мирискусниках. Возвращаюсь к последней нашей встрече с Левитаном. В дружеской беседе мы провели вечер, и когда я собрался уходить, то Исаак Ильич вздумал проводить меня до дому. Была чудесная весенняя ночь. Мы тихо пошли по бульварам, говорили, о судьбах любимого нами дела. Воскресали воспоминания юности, пройденного нами пути жизни. Тихая звездная ночь как бы убаюкивала все старое, горькое в нашей жизни, смягчала наши души, вызывала надежды к жизни, к счастью. Поздно простились мы, скрепив эту памятную ночь поцелуем, и поцелуй этот был прощальным.
Летом того же 1900 года, во время Всемирной выставки в Париже, как-то захожу в наш Русский отдел и вижу на рамках левитановских картин черный креп. Спешу в комиссариат, там узнаю, что получена телеграмма: Левитан скончался от разрыва сердца в Москве. Наше искусство потеряло великолепного художника-поэта, я - друга, верного, истинного. Он первым приходил ко мне, когда из Киева или Уфы проездом останавливался я в Москве, чтобы посмотреть картины в рамах перед отправкой их в Петербург на выставки. От него, Исаака Ильича, я слышал отзывы совершенно искренние, нелицемерные, советы дельные, ценные. Левитан показал нам то скромное и сокровенное, что таится в каждом русском пейзаже, его душу, его очарование. И вот сейчас, по прошествии сорока лет, образ его стоит передо мной цельный, неизменный, прекрасный. Я, как и в молодости, люблю его искусство, чту его память…
Книги по теме:
А. Сергеев. «Исаак Левитан. Большая коллекция» (серия «Большая коллекция русских художников») В. Петров. «Левитан» (серия «Мастера живописи. Русские художники»)
Исаак Левитан (проект «Галерея русской живописи», новинка редакции «Воскресный день»)
А.Ю. Астахов. «50 великих русских художников» (серия «История искусств»)
А.С. Романовский. «Пейзаж в русской живописи» (серия « Энциклопедия мирового искусства»)
Ю.А. Астахов. «100 великих русских художников» (серия «История искусств»)
М. Алленов. «История русского искусства в 2-х т. - т. 2: . История искусства XVIII - начала XX века» (серия «Энциклопедия мирового искусства»)
Н.В. Ермильченко. «Знаменитые полотна русских живописцев» (серия «Энциклопедия живописи для детей»)