“Евреи Муссолини” в "Мемуарах везучего еврея" ч.3
.
https://pluto9999.livejournal.com/176219.html
“Евреи Муссолини” в "Мемуарах везучего еврея" ч.1
.
https://pluto9999.livejournal.com/176598.html
“Евреи Муссолини” в "Мемуарах везучего еврея" ч.2.
.
Этторе Овацца с семьей, 1930-е годы
.
Этторе Овацца с женой, 1930-е годы или позднее
.
Документальный фильм канала Discovery “Фашизм в цвете”
Этторе Овацца является одним из главных его персонажей и появляется уже на 2:40 и много раз далее.
.
.
Этторе Овацца
.
“Этторе Овацца, единственный из моих близких родственников, убитый жесточайшим способом вместе с женой и двумя детьми фашистскими республиканцами незадолго до конца войны.” [На самом деле Этторе Овацца был убит в октябре 1943 года эссэсовцами из дивизии СС “Лейбштандарт Адольф Гитлер”.]
.
“У него всегда были литературные амбиции. Во время Первой мировой войны, когда он вместе со своим отцом и двумя братьями служил офицером и получил высокие награды, он написал и опубликовал дневники: сегодня они поражают своей явной банальностью, которая, вполне в духе ассимилированной еврейской буржуазии того времени, заполняла неумеренной псевдоитальянской слащавостью пустоту, созданную потерей еврейской идентичности. После войны мой кузен, как и мой отец, естественным путем повернул к фашизму и основал периодическое издание под названием “Наш флаг”; он выражал позицию, которая, по его мнению и по мнению многих итальянских еврейских фашистов, должна быть политическим кредо итальянских евреев: верность идеалам Рисорджименто и итальянского единства, преданность монархии, неприятие сионизма, коль скоро речь идет об итальянских евреях, но в то же время поддержка его в качестве движения, стремящегося предоставить убежище от антисемитизма; усиленное подчеркивание вклада евреев в общеитальянское дело и в фашизм, а также критика как немецких законов, так и западных демократии и либерализма, с которыми, по мнению журнала, евреи не должны иметь ничего общего.”
.
“Еще до публикации “Манифеста о расе” в июле 1938 года фашистская пресса начала исподтишка прощупывать реакцию итальянского общественного мнения на открытую антиеврейскую кампанию. В начале 1937 года вышла книга Паоло Орано “Евреи в Италии”, где еврейский вопрос анализировался на основе всевозможных лживых политических и идеологических аргументов. Там указывалось на различие между патриотическим и непатриотическим иудаизмом, между итальянским и еврейским национализмом. Книга содержала язвительные нападки на сионизм, движение, которое Муссолини на самом деле еще совсем недавно поддерживал как весьма полезное для распространения итальянского влияния на Среднем Востоке. Все это привело большинство итальянских евреев в смятение и разброд, в особенности лидеров «Объединения итальянских еврейских общин» (высшей административной инстанции итальянского еврейства). Разумеется, в нашем доме никто не говорил о подобных вещах, и я ничего об этом не знал, хотя в то время некоторые члены нашей семьи уже были вовлечены в идеологическую борьбу. Самым активным был Этторе Овацца.”
.
“Даже в конце 1938 года, когда евреи в Италии уже не могли посылать своих детей в школы и итальянцы не могли пользоваться учебниками, написанными евреями, когда гражданские браки между евреями и неевреями были запрещены (фашистский режим не мог из-за соглашения с Ватиканом вмешиваться в религиозные браки), когда евреи официально теряли свои родительские права, если их дети отрекались от иудаизма, и когда евреи уже не могли служить в армии, по-прежнему находились евреи, которые тешили себя надеждой, что можно снискать расположение режима публичной демонстрацией своей приверженности фашизму и открытым отстранением от евреев, считавшихся врагами режима.
.
Этторе Овацца был одним из тех, кто обманывал себя, питая беспочвенные иллюзии. Фашистская пресса все усиливала свои злобные нападки на главный печатный орган еврейской общины - [просионистский] “Израиль”, который со смелостью и достоинством защищал позиции итальянских евреев, в особенности их право быть сионистами. Этторе полагал, что “карательная акция” евреев-фашистов против этого издания продемонстрирует правительству их патриотизм и будет благосклонно воспринята [фашистской] партией.
.
В один из серых осенних дней Этторе Овацца пришел в дом моих родителей близ Турина, сопровождаемый двумя или тремя неизвестными мне людьми. Об их прибытии отец был извещен заранее, не помню - письмом или по телефону, и он против обыкновения попросил меня присутствовать на встрече. Мы приняли их в столовой; моя мать, находившаяся в состоянии крайнего нервного напряжения, подала чай с пирожными, извиняясь за отсутствие прислуги (из-за законов). Вскоре она с глазами, полными страха и слез, оставила нас.
.
Как только она вышла, Этторе подробно объяснил свой план. Он сказал, что антисемиты обвиняют евреев в связи с демократами. К его сожалению, процент антифашистов среди евреев был очень высок [это ложное утверждение - половина взрослых мужчин-евреев к 1938 году были членами фашистской партии, а ненавистные Этторе Овацца сионисты не были антифашистами - Жаботинский с его ревизионистами уж точно, с разрешения Муссолини они открыли в Италии школу боевиков Бейтар в Чивита-Веккиа (1934-1938) - и, напротив, всегда искали покровительства Муссолини, например, глава Всемирного сионистского конгресса, будущий первый президент Израиля Вейцман в 1923-1934 годах трижды встречался с Муссолини, обещая ему финансовые кредиты и техническое содействие в модернизации промышленности, в частности химической, в обмен на поддержку создания чисто еврейского государства в Палестине, но Муссолини, поддержав идею создания еврейского государства, не был согласен на передачу евреям всего Иерусалима]. Фашистский режим, из-за его новой политики, подчеркивает именно эту негативную диспропорцию, а не гораздо более важный и положительный вклад евреев в фашизм и итальянское национальное дело. Тем не менее он сказал, что Муссолини, несмотря на свою расистскую политику, не позволил применить критерии нюрнбергских законов по отношению к итальянским евреям. Преданные и достойные доверия друзья, вхожие к Дуче, рассказали Этторе, что Муссолини отнюдь не радовала необходимость следовать за Гитлером по пути антисемитизма и он был опечален этим. Ему пришлось так поступить из высших политических соображений, но это было противно и его доброй натуре, и самим традициям итальянского фашизма. В доказательство мой кузен ссылался на фашистскую прессу, которая подчеркивала, что борьба в защиту итальянской национальной идеи была скорее политической и идеологической, чем биологической и расовой. Нюрнбергские законы были не имитированы, а лимитированы новыми антиеврейскими положениями. В качестве бывших членов фашистской партии, да еще служивших в армии, все члены нашей семьи получили привилегированный статус по сравнению с другими евреями и были относительно защищены от новых установлений. Но даже у “обыкновенных евреев” жизнь в Италии была лучше и безопаснее, чем во многих европейских странах. [Из Германии после принятия Нюрнбергских законов в 1934-1939 годах эмигрировали 350 тысяч из 500 тысяч проживавших там евреев, а из Италии после принятия расовых законов в 1938-1940 годах, до войны, всего 3 тысячи из 48 тысяч итальянских евреев.] Даже новые правила, облегчавшие переход в католицизм [так поступил Гвидо Сегре], были способом, которым партия показывала разницу между итальянской и немецкой концепциями антисемитизма. В конечном счете, сказал Этторе Овацца, было ясно, что Муссолини действовал против евреев с большой неохотой. Тем не менее действия евреев-антифашистов, равно как и сионистов, были на руку их врагам как в высшей фашистской, так и в высшей католической иерархии, предоставляя тем самым повод для нападок на противников режима, а через них и на все итальянское еврейство. Надо быть честным и признать, что евреи в Италии чересчур уж выделялись; каждый новый выпуск “Журнала расы”, нового антисемитского издания, основанного после публикации расовых законов, подчеркивал диспропорцию между евреями и неевреями во всех важных областях жизни страны. Достаточно упомянуть армию и морскую пехоту, где число еврейских генералов и адмиралов было весьма значительно по сравнению с рядовыми солдатами[-итальянцами]. Как были правы, сказал Этторе Овацца, наши предки, которые умоляли своих сыновей держаться как можно скромнее и не бравировать своим новым привилегированным статусом за пределами гетто. И хотя невозможно повернуть колесо истории вспять, необходимо провести черту между теми евреями, которые всегда были верны фашистскому режиму и желали оставаться таковыми, и всеми прочими.
.
Его предложение состояло в следующем. Во Флоренции выходит еврейское периодическое издание “Израиль”, которое, вместо того чтобы посвящать себя исключительно вопросам культуры и религии, превратилось в рупор политических идей, которые фашистский режим не может допускать. “Израиль” утверждает, что теперь необходимо усилить еврейское самосознание и солидарность, чтобы компенсировать потерю той итальянской идентичности, которая была насильственно отнята у евреев. Этот тезис противоречит интересам итальянских евреев. Отличаться таким образом от других в такое время и таким путем означает отделяться от нации, подтверждая обвинения антисемитов, желающих представить итальянских евреев инородным телом. Значит, необходимо показать, на чьей стороне стоят фашистские евреи-патриоты. Карательная акция, небольшой погром против редакции и типографии “Израиля”, что в любом случае будет вскоре сделано фашистами, окажется демонстрацией лояльности, гораздо более полезной для евреев, чем тысячи полемических статей. Такая акция еще и напомнит Муссолини о героических днях, предшествовавших “маршу на Рим”, во время которого евреи так рьяно поддерживали его. Дело должно быть сделано людьми с незапятнанной фашистской репутацией и признанным национальным статусом. Мой отец является одним из таких людей. Его участие может снискать этой инициативе еще больше уважения.
.
Мне, далекому от политики и несведущему во всем, что творилось вокруг, подобная речь была крайне неприятна. С одной стороны, здесь был соблазн принять в чем-то активное участие в то время, когда я страдал от вынужденного бездействия. С другой стороны, в момент, когда евреи пытались создать новую сплоченность, когда они доказали силу своих общинных связей созданием менее чем за четыре месяца отличной независимой системы образования, когда все искали контакты с миром за пределами Италии, особенно в то время, когда фашистский режим и монархия предали конституцию [видимо, речь идет не о конституции, а об упразднении положений “Альбертины”, предоставившей евреям равные права с итальянцами], сама мысль о том, что кто-то из нас ищет сотрудничества с нашими преследователями таким открыто бесстыдным способом, показалась мне чудовищной. Все же я чувствовал: это слишком серьезная проблема, чтобы я мог позволить себе высказаться, прежде чем отреагирует мой отец. Я смотрел на него и видел, как трудно ему ответить - не только из-за его прошлого, но еще из-за того, что у него не было связей с людьми, не принадлежащими к итальянскому национальному истеблишменту. Я же, в отличие от него, через еврейскую школу приблизился к иудаизму и уже стал умеренным антифашистом.
.
Отец выдержал длинную паузу. Он взвешивал в руке свою трубку, долго и тщательно набивал ее табаком, как будто в этот момент для него не было ничего важнее на свете, чем этикет курильщика. Было видно, как эти механические движения помогают ему сформулировать свои мысли. Все остальные тоже хранили молчание, и напряжение в тишине все возрастало. Когда отец начал говорить, его голос был абсолютно бесстрастным. Он объяснил, что для него, человека столь далекого от политики, вдруг присоединиться к подобной акции было бы очень странным. Те, кто придает большое значение его прошлым связям с фашистской партией или с королевским домом, заблуждаются. Теперь он просто бедный еврей, которому, возможно, в скором времени не разрешат оставаться и бедным фермером. Но даже если бы он не был таким простым крестьянином, каким является сейчас, он бы все равно отказался принять участие в этой затее. Мы как итальянцы потеряли свои священные конституционные права, это верно, но никто не может отнять у нас как у евреев чувства чести и достоинства. Нападая в такие тяжелые времена на своих единоверцев, чтобы завоевать расположение предавшего нас режима, мы поведем себя не как свободные люди, а как рабы.
.
Отец говорил очень тихо, почти шепотом, как будто просил прощения за свои слова. Воцарилась тишина. После долгого молчания Этторе Овацца сказал: “Как вам будет угодно. Если вы измените свое мнение, дайте мне знать”. Потом он осведомился о моих занятиях, поинтересовался фермой и здоровьем моей матери и сестры. Перед уходом гостей отец угостил их роскошными грушами. Они поблагодарили его и поздравили с тем, что он живет, как Цинциннат. Несколько недель спустя они сожгли помещение редакции и типографию журнала “Израиль”.
.
.
Этторе Овацца родился в Турине 21 марта 1892 года - второй сын в семье банкира Эрнесто Овацца и Селесты Мальвано. Овацца были одной из ведущих банковских семей Италии со всеми вытекающими отсюда привилегиями и властью.
.
Его отец владел семейным банком Vitta Ovazza & C., названным в честь его деда и основанным в 1866 году, управляющим партнером которого позднее стал Этторе, вместе с братьями Альфредо и Витторио.
.
Этторе ни в чем не нуждался, он вырос со всем, что могла дать Италия начала 20 века. Его отец был лидером туринской еврейской общины и в семье соблюдались еврейские традиции.
.
После вступления Италии в войну Этторе Овацца был, как и оба его брата, мобилизован в армию и в течение 18 месяцев сражался на передовой, получив Военный крест. В июне 1918 года он был призван в Верховное Главнокомандование, где занимал должность секретаря штаба генерала Армандо Диаса.
.
После войны Этторе Овацца занял ультрапатриотические и антикоммунистические позиции. Его горячий патриотизм и его положение в банковской сфере вызвали у него серьезные опасения в начале 1920-х годов, в “красные годы” (Biennio Rosso (Два красных года)). Социалисты, особенно в Турине, участвовали в забастовках, захвате заводов, демонстрациях. Захваты земли крестьянскими кооперативами в сельской местности вынудили землевладельцев в поисках безопасности уезжать в города. Семья Овацца была встревожена этими событиями.
.
Этторе стал фашистом чтобы спасти Италию от бедствий большевизма. Он поддерживал Муссолини и банды чернорубашечников своей чековой книжкой. И он обожал Муссолини. 15 июня 1920 года он присоединился к группе отставных офицеров, затем он присоединился к Fasci di Combattimento в Турине и участвовал в захвате Туринской трудовой палаты и в организации Марша на Рим в Турине. В отчете префектуры от 1928 года Этторе Овацца определен как “один из самых убежденных и стойких сторонников новых фашистских идей” с послевоенного периода. Однако, все-таки, его роль в качестве члена фашистских отрядов, по большей части, ограничивалась финансовой поддержкой. Он помог основать и финансировать одну из первых фашистских газет в Турине: “L’Eco d'Italia”. В 1930-е годы он стал региональным президентом Ассоциации фашистских банкиров.
.
В октябре 1925 года он стал туринским корреспондентом газеты L'Impero, откуда был уволен в апреле 1927 года “после нападок на иудаизм”.
.
Его главным политическим контактом в конце двадцатых и начале тридцатых годов был Данте Тунинетти, федеральный секретарь Киренаики, а затем комиссар фашистской партии в Трентино, редактор газеты Il Brennero, публикации которой не испытывали недостатка в финансовой поддержке Оваццы. Благодаря этому сотрудничеству, Овацца получил некоторые награды, в том числе назначение рыцарем колониального ордена Звезды Италии.
.
С 1915 года Овацца проявлял литературные интересы, написав роман и опубликовав в 1922 году сборник стихов. В 1921 году он опубликовал в Милане театральную драму “Человек и марионетки”, которую в 1922 году представляли в охраняемом в день премьеры карабинерами театре Сесто Сан-Джованни - вероятно, с целью провокации в жаркой политической атмосфере того года (пьеса была снова поставлена к десятой годовщине Марша на Рим в Театре Витторио Эмануэле в Турине). В центре драмы - экзистенциальные трудности и разочарования, с которыми в послевоенный период столкнулся молодой боец, изувеченный и лишенный любви. Последний акт был переписан Овацца в 1925 году, чтобы кульминацией пьесы стал Марш на Рим.
.
В 1933 году он опубликовал “Фашистскую политику”, в который описывает Дуче как гения, человека, которого ждала страна, который направит нацию на путь славы: “Только он судья. Мы пойдем туда, куда он хочет, мы будем делать то, что он прикажет, потому что с таким лидером нет ничего лучше послушания и дисциплины”. Для Оваццы фашизм был “силой нации через гармоничное классовое сотрудничество - превосходство государственных интересов над частными - корпоративный режим”.
.
Гораздо более существенной была его деятельность “блестящего журналиста и фашистского писателя”, как это было определено в отчете префекта Турина от 16 июля 1928 года. Овацца сам несколько раз называл себя фашистским писателем. Он начал сотрудничать с L'Eco d'Italia, туринской газетой, основанной в 1922 году, которую Овацца помогал финансировать.
.
Овацца имел по крайней мере две личные встречи с Муссолини: в мае 1929 года, когда он был главой делегации награжденных еврейских ветеранов войны, передавшей Дуче книгу о итальянских евреях, павших на войне, и в июне 1932 года, когда он лично подарил ему сборник писем о Первой мировой войне.
.
Овацца так описал свою встречу с Муссолини в 1929 году: “Услышав мое подтверждение непоколебимой верности итальянских евреев Отечеству, Его Превосходительство Муссолини смотрит мне прямо в глаза и говорит голосом, проникающим прямо в мое сердце: “Я никогда не сомневался в этом”. Когда Дуче прощается с нами римским салютом, я чувствую побуждение обнять его, как фашиста и как итальянца, но не могу, и, подойдя к нему, говорю: “Ваше Превосходительство, я хочу пожать вам руку”. Это не фашистский жест, а крик души ... Таков Человек, которого провидение даровало Италии”.
.
Несмотря на его горячую приверженность фашизму, он всегда поддерживал связи с еврейской общиной, но выступал с резкой критикой сионизма, эта линия сохранялась и даже радикализировалась на протяжении многих лет и, в конечном итоге, выразилась в его работе “Двуличный сионизм” (Рим, 1935), сборнике статей, ранее опубликованных в его газете La nostra bandiera ("Наш флаг").
.
В 1934 году обострившая политическая ситуация вокруг итальянского иудейства, в частности из-за резкой критики со стороны фашистских радикалов в адрес сионистского движения, вынудила его выступить первым лицом в еврейских организациях. В марте этого года арест группы туринских евреев за контрабанду антифашистской литературы (“инцидента в Понте Треза”) вызвал обвинения в сговоре между иудаизмом и антифашизмом, и Овацца, который был среди самых суровых критиков этой группы, был назначен управлять еврейской общиной Турина в качестве правительственного уполномоченного (письмо префекта Турина 24 апреля 1934 г.) после того, как федеральный секретарь Турина лично рекомендовал его, подтвердив абсолютной лояльности режиму.
.
Приверженность Оваццы фашизму материализовалась в мае 1934 г. в создании газеты La nostra bandiera ("Наш флаг") (издавалась в Турине с мая 1934 по июнь 1938 года), которая называлась еврейской и фашистской, и стала основой для новой радикальной фашистской еврейской группы.
.
.
Передовая статья первого выпуска, в которой объявлялось о рождении и целях газеты, называлась “Fuori dall'equivoco” (Без недоразумений): “Мы солдаты, мы фашисты, мы чувствуем себя равными всем гражданам, особенно в своем долге перед общей Родиной. Члены одной семьи, мы хотим, в мирное время и на войне, целовать итальянский флаг, ради которого мы готовы сейчас и всегда умереть; мы хотим с чистой совестью молиться Богу наших отцов. (…) Совершенное духовное единство между любовью к религии и любовью к родине составляет чувство, которое всегда ревностно охранялось итальянцами-израэлитами”.
.
Между концом 1934 и началом 1935 года три члена группы "Нашего Флага", в том числе сам Овацца (9 января 1935 г.), были кооптированы в Совет Союза итальянских еврейских общин (Unione delle Comunità israelitiche italiane (UCII)) для разрешения внутренних конфликтов и успокоения правительства. Овацца добивался того, чтобы все ключевые должности в организации занимали сторонники фашизма. Но уже через несколько месяцев Овацца подал в отставку (2 мая 1935 г.). В конце концов, 24 января 1937 года фашистские евреи создали Comitato degli italiani di Religione ebraica (CIRE), который представил себя как абсолютную альтернативу руководству UCII. Все эти евреи-фашисты были против существования международных еврейских организаций. Что касается сионизма, они были едины в своем неприятии перспективы эмиграции в Палестину, но некоторые поддерживали правое течение движения, “ревизионистов” Жаботинского.
.
Когда в 1935 году Муссолини вторгся в Абиссинию, Овацца немедленно вызвался вернуться на военную службу, но это предложение было отклонено, вероятно, из-за его возраста (43 года).
.
Несмотря на зарождение антисемитизма, Оваццу по-прежнему награждали. В 1935 году он был отмечен за вклад в колонию Ливия, а в следующем году был приглашен в почетный караул у могилы королевской семьи в Суперга (Турин).
.
Ведущий итальянский ученый-антисемит Паоло Орано использовал антисионистскую полемику Оваццы в антиеврейской брошюре “Евреи в Италии” (1937), в которой он также критиковал фашистских евреев, таких как Овацца, за их обособленность и высокомерие. В ответе Оваццы ("Еврейская проблема. Ответ Паоло Орано", Рим, 1938) мы находим защиту еврейской самобытности и вклада евреев в развитие Италии, а также критику новой антиеврейской пропаганды вместе с подтверждением своей полной приверженность фашизму. Сохранившиеся письма Орано к Овацце демонстрируют не только стойкость антиеврейских позиций Паоло Орано, но также и его личное уважение к Овацце - позднее он даже ходатайствовал перед Гвидо Буффарини-Гуиди, заместителем министра внутренних дел, о предоставлении Овацца статус “дискриминируемого”.
“Естественно, мы были “дискриминированными” и мы были в восторге, это правда”, - вспоминает Карла Овацца, племянница Этторе.
.
Кстати, после войны “дискриминация” стала среди евреев “деликатной темой”. Всего ими было подано 8512 прошений о предоставлении льгот за заслуги перед фашистской партией и государством, с приложением подтверждающих документов, полных заверений в верности режиму и лично Муссолини. Большинство этих дел сохранились и резко портили картину избиения не в чем неповинных евреев во времена итальянского Холокоста и рассказы о массовом еврейском антифашистском движении, так что было принято решение закрыть доступ к этим делам на несколько десятков лет по соображениям конфиденциальности, аналогично тому как в Израиле был закрыт на 75 лет доступ к делам евреев-коллаборационистов.
.
Ограничения, наложенные на деятельность Оваццы расовыми законами 1938 года, были лишь частично смягчены “дискриминацией” семьи за его военные и политические заслуги и вызвали в нем глубокое разочарование. “Я сражался на войне, был ранен, и теперь мне говорят, что я не итальянец.” Этторе Овацца был исключен из фашистской партии, а его брат Витторио - из армии.
.
Если осенью 1938 года Овацца официально отказался от регистрации в еврейской общине Турина в знак протеста против недостаточного выражения общиной фашистского энтузиазма, то в октябре 1939 года он попросил о реадмиссии в нее, поскольку его “привязанность к религии Израиля никогда не ослабевала” (письмо президенту еврейской общины, 9 октября 1939 г.).
.
Сразу после опубликования расового Манифеста (Race Manifesto, 14 июля 1938 г.) Овацца обратился к Муссолини с письмом, в котором он выразил свое отчаяние как “фашист первого часа”, болезненно принял новые позиции режима, но заверил что евреи сохранили свой “гордый и цельный итальянский дух” (письмо от 15 июля 1938 г.): “Это конец реальности, чувства, что мы едины с итальянским народом. Это было неизбежно? Я так не думаю. Сколько людей следовали за вами с любовью с 1919 года по сегодняшний день через фашистские фасции, борьбу, войны? Сегодня все кончено? Это был сон, который убаюкивал нас? Я не могу так думать об этом. И я не могу думать об изменении религии [переходе в католичество], потому что это было бы предательством, недостойным фашиста. Я обращаюсь к Тебе, Дуче, чтобы в этот столь важный для нашей революции период ты не исключил эту здоровую итальянскую составляющую из исторической судьбы нашей страны. С 1915 года по 1918 год мы стреляли из пушек по евреям других стран. Где же тут Еврейский Интернационал?” Муссолини не ответил на письмо.
.
Этторе Овацца в конце 1938 года даже организовал нападение и поджог редакции сионистской газеты во Флоренции, чтобы снискать расположение режима к “патриотическим” евреям.
.
В 1939 году он опубликовал книгу “Бескровная война. От Версаля до Мюнхена”, в которой прославлял политику умиротворения Муссолини в Мюнхене, сознательно сосредоточившись на внешней политике режима.
.
После введения расовых законов братьям Овацца пришлось продать свой банк. Старший из братьев, Альфредо, укрылся в Уругвае, младший, Витторио, в США, в Нью-Йорке, а Этторе, убежденный в своей безопасности, остался в Италии - “Они никогда не тронут меня, я слишком много сделал для фашизма”, заявил он.
.
После вторжения немцев в сентябре 1943 года Овацца ликвидировал свои активы и решил бежать вместе с семьей из Турина в Швейцарию. Покинув Турин, он временно обосновался в Грессоне (Аоста). Он снял несколько комнат в отеле и сначала отправил вперед сына Риккардо с нанятым гидом.
.
По одной версии, его сын так и не добрался до Швейцарии - он был предан проводником. По другой версии, его при попытке перехода границы задержали швейцарские пограничники, которые отправили его обратно в Италию, где он был арестован немецкой военной полицией и отправлен в Интру (Новара). Заставив его раскрыть место тайника с ценностями его семьи, эсэсовцы убили его 9 октября 1943 года и сожгли его тело в печи в школьном подвале.
.
Этторе, его жена Нелла и дочь Елена были арестованы 10 октября 1943 года. Во время ужина в ресторане к его столу подошли двое офицеров СС и сказали, что его сын был схвачен при попытке пересечь границу. Их доставили в Интру на озере Маджоре и там, на следующий день, 11 октября 1943 года, всех убили. Вероятно, чтобы присвоить изъятые деньги и драгоценности и замести следы, их тела тоже были сожжены в печи в подвале школы.
.
Оберштурмфюрер Готфрид Меир из дивизии СС “Лейбштандарт Адольф Гитлер” был обвинен в убийстве Оваццы, судился в Австрии в 1954 году, но был оправдан, хотя двое из его подчиненных, которые к тому времени уже умерли, были признаны виновными. 2 июля 1955 года Военный суд Турина заочно приговорил Меира к пожизненному заключению, но Австрийская Республика не выдала его Италии. Меир спокойно жил в Каринтии в качестве директора школы до своей смерти в 1970 году..
https://pluto9999.livejournal.com/176219.html
“Евреи Муссолини” в "Мемуарах везучего еврея" ч.1
.
https://pluto9999.livejournal.com/176598.html
“Евреи Муссолини” в "Мемуарах везучего еврея" ч.2.
.
Этторе Овацца с семьей, 1930-е годы
.
Этторе Овацца с женой, 1930-е годы или позднее
.
Click to viewДокументальный фильм канала Discovery “Фашизм в цвете”
Этторе Овацца является одним из главных его персонажей и появляется уже на 2:40 и много раз далее.
.
.
Этторе Овацца
.
“Этторе Овацца, единственный из моих близких родственников, убитый жесточайшим способом вместе с женой и двумя детьми фашистскими республиканцами незадолго до конца войны.” [На самом деле Этторе Овацца был убит в октябре 1943 года эссэсовцами из дивизии СС “Лейбштандарт Адольф Гитлер”.]
.
“У него всегда были литературные амбиции. Во время Первой мировой войны, когда он вместе со своим отцом и двумя братьями служил офицером и получил высокие награды, он написал и опубликовал дневники: сегодня они поражают своей явной банальностью, которая, вполне в духе ассимилированной еврейской буржуазии того времени, заполняла неумеренной псевдоитальянской слащавостью пустоту, созданную потерей еврейской идентичности. После войны мой кузен, как и мой отец, естественным путем повернул к фашизму и основал периодическое издание под названием “Наш флаг”; он выражал позицию, которая, по его мнению и по мнению многих итальянских еврейских фашистов, должна быть политическим кредо итальянских евреев: верность идеалам Рисорджименто и итальянского единства, преданность монархии, неприятие сионизма, коль скоро речь идет об итальянских евреях, но в то же время поддержка его в качестве движения, стремящегося предоставить убежище от антисемитизма; усиленное подчеркивание вклада евреев в общеитальянское дело и в фашизм, а также критика как немецких законов, так и западных демократии и либерализма, с которыми, по мнению журнала, евреи не должны иметь ничего общего.”
.
“Еще до публикации “Манифеста о расе” в июле 1938 года фашистская пресса начала исподтишка прощупывать реакцию итальянского общественного мнения на открытую антиеврейскую кампанию. В начале 1937 года вышла книга Паоло Орано “Евреи в Италии”, где еврейский вопрос анализировался на основе всевозможных лживых политических и идеологических аргументов. Там указывалось на различие между патриотическим и непатриотическим иудаизмом, между итальянским и еврейским национализмом. Книга содержала язвительные нападки на сионизм, движение, которое Муссолини на самом деле еще совсем недавно поддерживал как весьма полезное для распространения итальянского влияния на Среднем Востоке. Все это привело большинство итальянских евреев в смятение и разброд, в особенности лидеров «Объединения итальянских еврейских общин» (высшей административной инстанции итальянского еврейства). Разумеется, в нашем доме никто не говорил о подобных вещах, и я ничего об этом не знал, хотя в то время некоторые члены нашей семьи уже были вовлечены в идеологическую борьбу. Самым активным был Этторе Овацца.”
.
“Даже в конце 1938 года, когда евреи в Италии уже не могли посылать своих детей в школы и итальянцы не могли пользоваться учебниками, написанными евреями, когда гражданские браки между евреями и неевреями были запрещены (фашистский режим не мог из-за соглашения с Ватиканом вмешиваться в религиозные браки), когда евреи официально теряли свои родительские права, если их дети отрекались от иудаизма, и когда евреи уже не могли служить в армии, по-прежнему находились евреи, которые тешили себя надеждой, что можно снискать расположение режима публичной демонстрацией своей приверженности фашизму и открытым отстранением от евреев, считавшихся врагами режима.
.
Этторе Овацца был одним из тех, кто обманывал себя, питая беспочвенные иллюзии. Фашистская пресса все усиливала свои злобные нападки на главный печатный орган еврейской общины - [просионистский] “Израиль”, который со смелостью и достоинством защищал позиции итальянских евреев, в особенности их право быть сионистами. Этторе полагал, что “карательная акция” евреев-фашистов против этого издания продемонстрирует правительству их патриотизм и будет благосклонно воспринята [фашистской] партией.
.
В один из серых осенних дней Этторе Овацца пришел в дом моих родителей близ Турина, сопровождаемый двумя или тремя неизвестными мне людьми. Об их прибытии отец был извещен заранее, не помню - письмом или по телефону, и он против обыкновения попросил меня присутствовать на встрече. Мы приняли их в столовой; моя мать, находившаяся в состоянии крайнего нервного напряжения, подала чай с пирожными, извиняясь за отсутствие прислуги (из-за законов). Вскоре она с глазами, полными страха и слез, оставила нас.
.
Как только она вышла, Этторе подробно объяснил свой план. Он сказал, что антисемиты обвиняют евреев в связи с демократами. К его сожалению, процент антифашистов среди евреев был очень высок [это ложное утверждение - половина взрослых мужчин-евреев к 1938 году были членами фашистской партии, а ненавистные Этторе Овацца сионисты не были антифашистами - Жаботинский с его ревизионистами уж точно, с разрешения Муссолини они открыли в Италии школу боевиков Бейтар в Чивита-Веккиа (1934-1938) - и, напротив, всегда искали покровительства Муссолини, например, глава Всемирного сионистского конгресса, будущий первый президент Израиля Вейцман в 1923-1934 годах трижды встречался с Муссолини, обещая ему финансовые кредиты и техническое содействие в модернизации промышленности, в частности химической, в обмен на поддержку создания чисто еврейского государства в Палестине, но Муссолини, поддержав идею создания еврейского государства, не был согласен на передачу евреям всего Иерусалима]. Фашистский режим, из-за его новой политики, подчеркивает именно эту негативную диспропорцию, а не гораздо более важный и положительный вклад евреев в фашизм и итальянское национальное дело. Тем не менее он сказал, что Муссолини, несмотря на свою расистскую политику, не позволил применить критерии нюрнбергских законов по отношению к итальянским евреям. Преданные и достойные доверия друзья, вхожие к Дуче, рассказали Этторе, что Муссолини отнюдь не радовала необходимость следовать за Гитлером по пути антисемитизма и он был опечален этим. Ему пришлось так поступить из высших политических соображений, но это было противно и его доброй натуре, и самим традициям итальянского фашизма. В доказательство мой кузен ссылался на фашистскую прессу, которая подчеркивала, что борьба в защиту итальянской национальной идеи была скорее политической и идеологической, чем биологической и расовой. Нюрнбергские законы были не имитированы, а лимитированы новыми антиеврейскими положениями. В качестве бывших членов фашистской партии, да еще служивших в армии, все члены нашей семьи получили привилегированный статус по сравнению с другими евреями и были относительно защищены от новых установлений. Но даже у “обыкновенных евреев” жизнь в Италии была лучше и безопаснее, чем во многих европейских странах. [Из Германии после принятия Нюрнбергских законов в 1934-1939 годах эмигрировали 350 тысяч из 500 тысяч проживавших там евреев, а из Италии после принятия расовых законов в 1938-1940 годах, до войны, всего 3 тысячи из 48 тысяч итальянских евреев.] Даже новые правила, облегчавшие переход в католицизм [так поступил Гвидо Сегре], были способом, которым партия показывала разницу между итальянской и немецкой концепциями антисемитизма. В конечном счете, сказал Этторе Овацца, было ясно, что Муссолини действовал против евреев с большой неохотой. Тем не менее действия евреев-антифашистов, равно как и сионистов, были на руку их врагам как в высшей фашистской, так и в высшей католической иерархии, предоставляя тем самым повод для нападок на противников режима, а через них и на все итальянское еврейство. Надо быть честным и признать, что евреи в Италии чересчур уж выделялись; каждый новый выпуск “Журнала расы”, нового антисемитского издания, основанного после публикации расовых законов, подчеркивал диспропорцию между евреями и неевреями во всех важных областях жизни страны. Достаточно упомянуть армию и морскую пехоту, где число еврейских генералов и адмиралов было весьма значительно по сравнению с рядовыми солдатами[-итальянцами]. Как были правы, сказал Этторе Овацца, наши предки, которые умоляли своих сыновей держаться как можно скромнее и не бравировать своим новым привилегированным статусом за пределами гетто. И хотя невозможно повернуть колесо истории вспять, необходимо провести черту между теми евреями, которые всегда были верны фашистскому режиму и желали оставаться таковыми, и всеми прочими.
.
Его предложение состояло в следующем. Во Флоренции выходит еврейское периодическое издание “Израиль”, которое, вместо того чтобы посвящать себя исключительно вопросам культуры и религии, превратилось в рупор политических идей, которые фашистский режим не может допускать. “Израиль” утверждает, что теперь необходимо усилить еврейское самосознание и солидарность, чтобы компенсировать потерю той итальянской идентичности, которая была насильственно отнята у евреев. Этот тезис противоречит интересам итальянских евреев. Отличаться таким образом от других в такое время и таким путем означает отделяться от нации, подтверждая обвинения антисемитов, желающих представить итальянских евреев инородным телом. Значит, необходимо показать, на чьей стороне стоят фашистские евреи-патриоты. Карательная акция, небольшой погром против редакции и типографии “Израиля”, что в любом случае будет вскоре сделано фашистами, окажется демонстрацией лояльности, гораздо более полезной для евреев, чем тысячи полемических статей. Такая акция еще и напомнит Муссолини о героических днях, предшествовавших “маршу на Рим”, во время которого евреи так рьяно поддерживали его. Дело должно быть сделано людьми с незапятнанной фашистской репутацией и признанным национальным статусом. Мой отец является одним из таких людей. Его участие может снискать этой инициативе еще больше уважения.
.
Мне, далекому от политики и несведущему во всем, что творилось вокруг, подобная речь была крайне неприятна. С одной стороны, здесь был соблазн принять в чем-то активное участие в то время, когда я страдал от вынужденного бездействия. С другой стороны, в момент, когда евреи пытались создать новую сплоченность, когда они доказали силу своих общинных связей созданием менее чем за четыре месяца отличной независимой системы образования, когда все искали контакты с миром за пределами Италии, особенно в то время, когда фашистский режим и монархия предали конституцию [видимо, речь идет не о конституции, а об упразднении положений “Альбертины”, предоставившей евреям равные права с итальянцами], сама мысль о том, что кто-то из нас ищет сотрудничества с нашими преследователями таким открыто бесстыдным способом, показалась мне чудовищной. Все же я чувствовал: это слишком серьезная проблема, чтобы я мог позволить себе высказаться, прежде чем отреагирует мой отец. Я смотрел на него и видел, как трудно ему ответить - не только из-за его прошлого, но еще из-за того, что у него не было связей с людьми, не принадлежащими к итальянскому национальному истеблишменту. Я же, в отличие от него, через еврейскую школу приблизился к иудаизму и уже стал умеренным антифашистом.
.
Отец выдержал длинную паузу. Он взвешивал в руке свою трубку, долго и тщательно набивал ее табаком, как будто в этот момент для него не было ничего важнее на свете, чем этикет курильщика. Было видно, как эти механические движения помогают ему сформулировать свои мысли. Все остальные тоже хранили молчание, и напряжение в тишине все возрастало. Когда отец начал говорить, его голос был абсолютно бесстрастным. Он объяснил, что для него, человека столь далекого от политики, вдруг присоединиться к подобной акции было бы очень странным. Те, кто придает большое значение его прошлым связям с фашистской партией или с королевским домом, заблуждаются. Теперь он просто бедный еврей, которому, возможно, в скором времени не разрешат оставаться и бедным фермером. Но даже если бы он не был таким простым крестьянином, каким является сейчас, он бы все равно отказался принять участие в этой затее. Мы как итальянцы потеряли свои священные конституционные права, это верно, но никто не может отнять у нас как у евреев чувства чести и достоинства. Нападая в такие тяжелые времена на своих единоверцев, чтобы завоевать расположение предавшего нас режима, мы поведем себя не как свободные люди, а как рабы.
.
Отец говорил очень тихо, почти шепотом, как будто просил прощения за свои слова. Воцарилась тишина. После долгого молчания Этторе Овацца сказал: “Как вам будет угодно. Если вы измените свое мнение, дайте мне знать”. Потом он осведомился о моих занятиях, поинтересовался фермой и здоровьем моей матери и сестры. Перед уходом гостей отец угостил их роскошными грушами. Они поблагодарили его и поздравили с тем, что он живет, как Цинциннат. Несколько недель спустя они сожгли помещение редакции и типографию журнала “Израиль”.
.
.
Этторе Овацца родился в Турине 21 марта 1892 года - второй сын в семье банкира Эрнесто Овацца и Селесты Мальвано. Овацца были одной из ведущих банковских семей Италии со всеми вытекающими отсюда привилегиями и властью.
.
Его отец владел семейным банком Vitta Ovazza & C., названным в честь его деда и основанным в 1866 году, управляющим партнером которого позднее стал Этторе, вместе с братьями Альфредо и Витторио.
.
Этторе ни в чем не нуждался, он вырос со всем, что могла дать Италия начала 20 века. Его отец был лидером туринской еврейской общины и в семье соблюдались еврейские традиции.
.
После вступления Италии в войну Этторе Овацца был, как и оба его брата, мобилизован в армию и в течение 18 месяцев сражался на передовой, получив Военный крест. В июне 1918 года он был призван в Верховное Главнокомандование, где занимал должность секретаря штаба генерала Армандо Диаса.
.
После войны Этторе Овацца занял ультрапатриотические и антикоммунистические позиции. Его горячий патриотизм и его положение в банковской сфере вызвали у него серьезные опасения в начале 1920-х годов, в “красные годы” (Biennio Rosso (Два красных года)). Социалисты, особенно в Турине, участвовали в забастовках, захвате заводов, демонстрациях. Захваты земли крестьянскими кооперативами в сельской местности вынудили землевладельцев в поисках безопасности уезжать в города. Семья Овацца была встревожена этими событиями.
.
Этторе стал фашистом чтобы спасти Италию от бедствий большевизма. Он поддерживал Муссолини и банды чернорубашечников своей чековой книжкой. И он обожал Муссолини. 15 июня 1920 года он присоединился к группе отставных офицеров, затем он присоединился к Fasci di Combattimento в Турине и участвовал в захвате Туринской трудовой палаты и в организации Марша на Рим в Турине. В отчете префектуры от 1928 года Этторе Овацца определен как “один из самых убежденных и стойких сторонников новых фашистских идей” с послевоенного периода. Однако, все-таки, его роль в качестве члена фашистских отрядов, по большей части, ограничивалась финансовой поддержкой. Он помог основать и финансировать одну из первых фашистских газет в Турине: “L’Eco d'Italia”. В 1930-е годы он стал региональным президентом Ассоциации фашистских банкиров.
.
В октябре 1925 года он стал туринским корреспондентом газеты L'Impero, откуда был уволен в апреле 1927 года “после нападок на иудаизм”.
.
Его главным политическим контактом в конце двадцатых и начале тридцатых годов был Данте Тунинетти, федеральный секретарь Киренаики, а затем комиссар фашистской партии в Трентино, редактор газеты Il Brennero, публикации которой не испытывали недостатка в финансовой поддержке Оваццы. Благодаря этому сотрудничеству, Овацца получил некоторые награды, в том числе назначение рыцарем колониального ордена Звезды Италии.
.
С 1915 года Овацца проявлял литературные интересы, написав роман и опубликовав в 1922 году сборник стихов. В 1921 году он опубликовал в Милане театральную драму “Человек и марионетки”, которую в 1922 году представляли в охраняемом в день премьеры карабинерами театре Сесто Сан-Джованни - вероятно, с целью провокации в жаркой политической атмосфере того года (пьеса была снова поставлена к десятой годовщине Марша на Рим в Театре Витторио Эмануэле в Турине). В центре драмы - экзистенциальные трудности и разочарования, с которыми в послевоенный период столкнулся молодой боец, изувеченный и лишенный любви. Последний акт был переписан Овацца в 1925 году, чтобы кульминацией пьесы стал Марш на Рим.
.
В 1933 году он опубликовал “Фашистскую политику”, в который описывает Дуче как гения, человека, которого ждала страна, который направит нацию на путь славы: “Только он судья. Мы пойдем туда, куда он хочет, мы будем делать то, что он прикажет, потому что с таким лидером нет ничего лучше послушания и дисциплины”. Для Оваццы фашизм был “силой нации через гармоничное классовое сотрудничество - превосходство государственных интересов над частными - корпоративный режим”.
.
Гораздо более существенной была его деятельность “блестящего журналиста и фашистского писателя”, как это было определено в отчете префекта Турина от 16 июля 1928 года. Овацца сам несколько раз называл себя фашистским писателем. Он начал сотрудничать с L'Eco d'Italia, туринской газетой, основанной в 1922 году, которую Овацца помогал финансировать.
.
Овацца имел по крайней мере две личные встречи с Муссолини: в мае 1929 года, когда он был главой делегации награжденных еврейских ветеранов войны, передавшей Дуче книгу о итальянских евреях, павших на войне, и в июне 1932 года, когда он лично подарил ему сборник писем о Первой мировой войне.
.
Овацца так описал свою встречу с Муссолини в 1929 году: “Услышав мое подтверждение непоколебимой верности итальянских евреев Отечеству, Его Превосходительство Муссолини смотрит мне прямо в глаза и говорит голосом, проникающим прямо в мое сердце: “Я никогда не сомневался в этом”. Когда Дуче прощается с нами римским салютом, я чувствую побуждение обнять его, как фашиста и как итальянца, но не могу, и, подойдя к нему, говорю: “Ваше Превосходительство, я хочу пожать вам руку”. Это не фашистский жест, а крик души ... Таков Человек, которого провидение даровало Италии”.
.
Несмотря на его горячую приверженность фашизму, он всегда поддерживал связи с еврейской общиной, но выступал с резкой критикой сионизма, эта линия сохранялась и даже радикализировалась на протяжении многих лет и, в конечном итоге, выразилась в его работе “Двуличный сионизм” (Рим, 1935), сборнике статей, ранее опубликованных в его газете La nostra bandiera ("Наш флаг").
.
В 1934 году обострившая политическая ситуация вокруг итальянского иудейства, в частности из-за резкой критики со стороны фашистских радикалов в адрес сионистского движения, вынудила его выступить первым лицом в еврейских организациях. В марте этого года арест группы туринских евреев за контрабанду антифашистской литературы (“инцидента в Понте Треза”) вызвал обвинения в сговоре между иудаизмом и антифашизмом, и Овацца, который был среди самых суровых критиков этой группы, был назначен управлять еврейской общиной Турина в качестве правительственного уполномоченного (письмо префекта Турина 24 апреля 1934 г.) после того, как федеральный секретарь Турина лично рекомендовал его, подтвердив абсолютной лояльности режиму.
.
Приверженность Оваццы фашизму материализовалась в мае 1934 г. в создании газеты La nostra bandiera ("Наш флаг") (издавалась в Турине с мая 1934 по июнь 1938 года), которая называлась еврейской и фашистской, и стала основой для новой радикальной фашистской еврейской группы.
.
.
Передовая статья первого выпуска, в которой объявлялось о рождении и целях газеты, называлась “Fuori dall'equivoco” (Без недоразумений): “Мы солдаты, мы фашисты, мы чувствуем себя равными всем гражданам, особенно в своем долге перед общей Родиной. Члены одной семьи, мы хотим, в мирное время и на войне, целовать итальянский флаг, ради которого мы готовы сейчас и всегда умереть; мы хотим с чистой совестью молиться Богу наших отцов. (…) Совершенное духовное единство между любовью к религии и любовью к родине составляет чувство, которое всегда ревностно охранялось итальянцами-израэлитами”.
.
Между концом 1934 и началом 1935 года три члена группы "Нашего Флага", в том числе сам Овацца (9 января 1935 г.), были кооптированы в Совет Союза итальянских еврейских общин (Unione delle Comunità israelitiche italiane (UCII)) для разрешения внутренних конфликтов и успокоения правительства. Овацца добивался того, чтобы все ключевые должности в организации занимали сторонники фашизма. Но уже через несколько месяцев Овацца подал в отставку (2 мая 1935 г.). В конце концов, 24 января 1937 года фашистские евреи создали Comitato degli italiani di Religione ebraica (CIRE), который представил себя как абсолютную альтернативу руководству UCII. Все эти евреи-фашисты были против существования международных еврейских организаций. Что касается сионизма, они были едины в своем неприятии перспективы эмиграции в Палестину, но некоторые поддерживали правое течение движения, “ревизионистов” Жаботинского.
.
Когда в 1935 году Муссолини вторгся в Абиссинию, Овацца немедленно вызвался вернуться на военную службу, но это предложение было отклонено, вероятно, из-за его возраста (43 года).
.
Несмотря на зарождение антисемитизма, Оваццу по-прежнему награждали. В 1935 году он был отмечен за вклад в колонию Ливия, а в следующем году был приглашен в почетный караул у могилы королевской семьи в Суперга (Турин).
.
Ведущий итальянский ученый-антисемит Паоло Орано использовал антисионистскую полемику Оваццы в антиеврейской брошюре “Евреи в Италии” (1937), в которой он также критиковал фашистских евреев, таких как Овацца, за их обособленность и высокомерие. В ответе Оваццы ("Еврейская проблема. Ответ Паоло Орано", Рим, 1938) мы находим защиту еврейской самобытности и вклада евреев в развитие Италии, а также критику новой антиеврейской пропаганды вместе с подтверждением своей полной приверженность фашизму. Сохранившиеся письма Орано к Овацце демонстрируют не только стойкость антиеврейских позиций Паоло Орано, но также и его личное уважение к Овацце - позднее он даже ходатайствовал перед Гвидо Буффарини-Гуиди, заместителем министра внутренних дел, о предоставлении Овацца статус “дискриминируемого”.
“Естественно, мы были “дискриминированными” и мы были в восторге, это правда”, - вспоминает Карла Овацца, племянница Этторе.
.
Кстати, после войны “дискриминация” стала среди евреев “деликатной темой”. Всего ими было подано 8512 прошений о предоставлении льгот за заслуги перед фашистской партией и государством, с приложением подтверждающих документов, полных заверений в верности режиму и лично Муссолини. Большинство этих дел сохранились и резко портили картину избиения не в чем неповинных евреев во времена итальянского Холокоста и рассказы о массовом еврейском антифашистском движении, так что было принято решение закрыть доступ к этим делам на несколько десятков лет по соображениям конфиденциальности, аналогично тому как в Израиле был закрыт на 75 лет доступ к делам евреев-коллаборационистов.
.
Ограничения, наложенные на деятельность Оваццы расовыми законами 1938 года, были лишь частично смягчены “дискриминацией” семьи за его военные и политические заслуги и вызвали в нем глубокое разочарование. “Я сражался на войне, был ранен, и теперь мне говорят, что я не итальянец.” Этторе Овацца был исключен из фашистской партии, а его брат Витторио - из армии.
.
Если осенью 1938 года Овацца официально отказался от регистрации в еврейской общине Турина в знак протеста против недостаточного выражения общиной фашистского энтузиазма, то в октябре 1939 года он попросил о реадмиссии в нее, поскольку его “привязанность к религии Израиля никогда не ослабевала” (письмо президенту еврейской общины, 9 октября 1939 г.).
.
Сразу после опубликования расового Манифеста (Race Manifesto, 14 июля 1938 г.) Овацца обратился к Муссолини с письмом, в котором он выразил свое отчаяние как “фашист первого часа”, болезненно принял новые позиции режима, но заверил что евреи сохранили свой “гордый и цельный итальянский дух” (письмо от 15 июля 1938 г.): “Это конец реальности, чувства, что мы едины с итальянским народом. Это было неизбежно? Я так не думаю. Сколько людей следовали за вами с любовью с 1919 года по сегодняшний день через фашистские фасции, борьбу, войны? Сегодня все кончено? Это был сон, который убаюкивал нас? Я не могу так думать об этом. И я не могу думать об изменении религии [переходе в католичество], потому что это было бы предательством, недостойным фашиста. Я обращаюсь к Тебе, Дуче, чтобы в этот столь важный для нашей революции период ты не исключил эту здоровую итальянскую составляющую из исторической судьбы нашей страны. С 1915 года по 1918 год мы стреляли из пушек по евреям других стран. Где же тут Еврейский Интернационал?” Муссолини не ответил на письмо.
.
Этторе Овацца в конце 1938 года даже организовал нападение и поджог редакции сионистской газеты во Флоренции, чтобы снискать расположение режима к “патриотическим” евреям.
.
В 1939 году он опубликовал книгу “Бескровная война. От Версаля до Мюнхена”, в которой прославлял политику умиротворения Муссолини в Мюнхене, сознательно сосредоточившись на внешней политике режима.
.
После введения расовых законов братьям Овацца пришлось продать свой банк. Старший из братьев, Альфредо, укрылся в Уругвае, младший, Витторио, в США, в Нью-Йорке, а Этторе, убежденный в своей безопасности, остался в Италии - “Они никогда не тронут меня, я слишком много сделал для фашизма”, заявил он.
.
После вторжения немцев в сентябре 1943 года Овацца ликвидировал свои активы и решил бежать вместе с семьей из Турина в Швейцарию. Покинув Турин, он временно обосновался в Грессоне (Аоста). Он снял несколько комнат в отеле и сначала отправил вперед сына Риккардо с нанятым гидом.
.
По одной версии, его сын так и не добрался до Швейцарии - он был предан проводником. По другой версии, его при попытке перехода границы задержали швейцарские пограничники, которые отправили его обратно в Италию, где он был арестован немецкой военной полицией и отправлен в Интру (Новара). Заставив его раскрыть место тайника с ценностями его семьи, эсэсовцы убили его 9 октября 1943 года и сожгли его тело в печи в школьном подвале.
.
Этторе, его жена Нелла и дочь Елена были арестованы 10 октября 1943 года. Во время ужина в ресторане к его столу подошли двое офицеров СС и сказали, что его сын был схвачен при попытке пересечь границу. Их доставили в Интру на озере Маджоре и там, на следующий день, 11 октября 1943 года, всех убили. Вероятно, чтобы присвоить изъятые деньги и драгоценности и замести следы, их тела тоже были сожжены в печи в подвале школы.
.
Оберштурмфюрер Готфрид Меир из дивизии СС “Лейбштандарт Адольф Гитлер” был обвинен в убийстве Оваццы, судился в Австрии в 1954 году, но был оправдан, хотя двое из его подчиненных, которые к тому времени уже умерли, были признаны виновными. 2 июля 1955 года Военный суд Турина заочно приговорил Меира к пожизненному заключению, но Австрийская Республика не выдала его Италии. Меир спокойно жил в Каринтии в качестве директора школы до своей смерти в 1970 году..