Советизация Грузии глазами осетина
.
.
Гагиев Бадила Гулаевич (1891-1937) - герой Гражданской войны, первый из осетин кавалер двух орденов Красного Знамени, член партии большевиков (1917 г.). Родился в Кударском ущелье в с. Стырмасыг Кударского района Рачинского уезда Кутаисской губернии в бедняцкой семье. В юности батрачил и работал на шахте. В 1905 г участвовал в революционном восстании. В 1907 г. был усыновлен вдовой погибшего на русско-японской войне полковника и получил новое имя Георгия Габаева ("почему-то у них у всех сложилось мнение, что я мусульманин, хоть и осетин, и меня вторично крестили, переделав мою фамилию из Гагиева Бадила Гулаевича на Габаева Георгия Григорьевича, сына полковницы Габаевой"). Был зачислен в Михайловское юнкерское училище в Тифлисе в качестве полкового воспитанника - как сын полковника, оставшийся после его смерти. Примкнул к зсерам. За убийство жандармского офицера был арестован и приговорен к повешению, замененному ссылкой на каторгу в Сибирь. В 1913 г. был по ходатайству приемной матери амнистирован и вскоре призван на 1-ю мировую войну юнкером. В 1917 году примкнул к большевикам, участвовал в революционных боях в Москве, затем командовал различными отрядами красных в Гражданскую. Несколько раз был ранен. В Харькове, находясь на лечении в госпитале, попал в плен к деникинцам, бежал. В феврале 1921 г. командовал отрядом, выступившим из Владикавказа через Мамисонский перевал в Грузии на Кутаиси. Незаконно репрессирован, реабилитирован посмертно. В его честь установлен памятник в с. Квайса. Оставил незаконченные мемуары, из которых в советское время публиковались только отрывки в сборнике "Воспоминания участников гражданской войны в Юго-Осетии 1917-1921 гг." (1957).
.
.
Я принял 293 полк на дороге в Алагир. По военно-осетинской дороге мы направлялись к Мамисонскому перевалу. Это был февраль 1921 года. Мороз, зима. Условия были ужасны. Жалкое обмундирование, материальное и продовольственное снабжение плохое, питание скверное, но, несмотря на это, красноармейцы беспрекословно выполняли мои распоряжения, и мы двинулись в поход через Мамисонский перевал против меньшевиков Западной Грузии. На вершине перевала суровый холод, заносы, завалы, бесконечные бураны и вьюги. Но все это не могло остановить красноармейцев. Несмотря ни на что, они ряд за рядом поднимались на вершину. Перебралось 3800 красноармейцев, в том числе и партизанский отряд, присоединившийся к нам. Нам приходилось копать снег, прокладывая себе дорогу, которую тотчас же заносило. Красноармейцы трое суток были без воды и хлеба. Мы знали, что нас ждет впереди, какие трудности и кто нас встретит. Нам было известно, что впереди отряд противника, но как он силен, трудно было предугадать. Негде разминуться, некуда повернуться - кругом лес и ущелья, висящие скалы и только тропка, по которой мы шли. По имеющимся у нас сведениям, сразу же за перевалом есть телефон, которым пользовалась меньшевистская армия. Нужно было захватить этот телефон, чтобы как-то связаться с миром.
Вскоре мои разведчики взяли в плен 6 человек и привели их ко мне. Я допросил грузинских гвардейцев и под угрозой расстрела добился от них нужных сведений. Перед нами стоял отряд из 45 пулеметчиков под командой поручика Бекарадзе. Путь в этом горном ущелье узкий, здесь нельзя развернуть фронт. Нужно было ухитриться как-то снять этототряд. Подумав, я решил идти сам. Приказал отряду остановиться в ущелье, в лесу, до особого моего распоряжения. Обязанности командира передал своему заместителю товарищу Суворову, а сам ночью, в 11 часов, взяв с собой 60 человек учебной команды - опытных ребят, двинулся во тьму, по колено в снегу. Подошли близко. Увидели часового, охранявшего грузинский отряд. Это было в селении Глога, около моста через реку Чончохе (Дынджырдон). За селом, у моста, стоял деревянный полутораэтажный дом, где помещалась казарма наших противников. Я заметил там присутствие начальства и боялся, как бы в селении не подняли тревогу. Вернулся обратно и отдал распоряжение, чтобы полк окружил село и никого не выпускал. Здесь был телефон, и этот телефон мы должны были захватить. Я же пошел обратно к сторожевому посту грузинской меньшевистской армии. Подкрался на расстояние около полукилометра.
Часовой стоял прямо перед казармой. Чтобы он не заметил меня на снегу, я надел на себя нижнее белье. Часовой чувствовал себя
спокойно, не предполагая, что среди зимы здесь могут появиться большевики. Нужно отметить, что до сих пор история не знала, чтобы кто-то сумел пройти через Мамисонский перевал в январе или феврале. Но, как видите, красноармейцы преодолели все препятствия и, как в сказке, перешли через перевал. Я оставил свои 60 человек, приказал им закопаться в снегу и предупредил, что в случае, если раздастся выстрел, либо я буду убит, либо часовой. Тогда, не ожидая моего распоряжения, они должны были стрелять в упор по зданию, чтобы не выпустить никого наружу и, в конце концов, взять казарму. Если же все будет тихо, они должны ждать моего сигнала. Когда я махну шапкой, им следует бежать ко мне. Я оставил отряд на опушке елового леса и стал пробираться к часовому - от куста к кусту. Вскоре оказался под мостом. Шел по льду, по воде, сапоги скользили, но я все же выскочил из-под моста, напал на часового, отнял оружие и приказал лечь, предупредив, что будет плохо, если он начнет шуметь. Я заставил его снять обувь. Он, видно, решил, что я хочу его ограбить. Но я велел ему идти впереди меня к казарме и постучать в дверь, а когда его спросят, он должен был сказать, что пришел погреться, но молчать о том, что и я с ним. Часовой выполнил приказ. Мы поднялись по лестнице на террасу. Из окна здесь торчали дула двух пулеметов, направленных в нашу сторону. Я забил их газетной бумагой, зная, что если начнут стрелять, то стволы разорвутся. Подошли к двери, постучали, за дверью откликнулись. Спросили, кто и зачем пришел. Я махнул шапкой своим. Красноармейцы помчались ко мне на помощь. Открывается дверь, высовывается человек. Я наставил на него револьвер. Мы сразу заняли дом, так как грузины спали и никак не ожидали нас. Они представить себе не могли, что через перевал можно пройти зимой. Теперь у нас был телефон, и мы могли связаться с городом Они, со штабом и всем правительством меньшевиков. Гвардейцы не догадывались о том, что я понимаю по-грузински и переговаривались между собой. Благодаря этому я скоро знал их некоторые секреты и тайны. Я говорил по-грузински, по-осетински, по-армянски, по-татарски и знание языков очень помогало мне в работе. Я приказал вывести пленных наружу, чтобы немного поморозились, потом разрешил завести обратно. Нашел бочонок вина, которое они с удовольствием выпили, согреваясь. После этого стал разговаривать с ними, добывать сведения. Предупредил, что если соврут, то будет плохо. Они рассказывали что-то, но было видно, что меньше, чем знают. Когда они переговаривались по-грузински, я молчал, слушал и вскоре знал все их секреты.
На рассвете раздался телефонный звонок. К этому времени весь мой отряд подтянулся к селу. Там было 4 быка, их прикололи для красноармейцев, так как они уже несколько дней ничего не ели. Когда зазвонил телефон, я взял телефонную трубку, но командир, поручик Бакарадзе, предложил поговорить за меня: буду, мол, говорить по-грузински. Я отказался, стал сам разговаривать. Они были поражены, когда услышали мою речь на грузинском языке. Звонил Георгий Лобжанидзе, председатель правления меньшевиков города Они. Говорил в шутливом тоне, видно, приятельствовал с поручиком Бакарадзе. Он не знал, что тут произошло. Но голос мой казался ему чужим, и он спросил, почему я охрип. Я ответил: потому что вы забросили меня сюда и позабыли, а в ущелье холодно, и к тому же я голодаю. Ложбанидзе ответил, что отдаст распоряжение доставить сюда продукты. Спрашивает, все ли спокойно, ходят, мол, слухи, будто большевистские банды идут через перевал. Говорил, что обо мне вспоминал Г... Я ответил, что тронут вниманием. Стал просить разрешения приехать в Они. Он категорически возражал против моего приезда из-за слухов о большевиках. Но я заверил, что этого не может быть, что даже птица не сможет пролететь над перевалом в это время года. Лобжанидзе уверился, что здесь все спокойно и обещал направить мне продукты и в помощь отряд в 80 человек.
Скоро опять раздался звонок, и мне сообщили, что отряд и продукты уже в пути. Я благодарил за сообщение, и попросил все же разрешить мне наведаться в город. Но мне и теперь было отказано. Я отдал распоряжение встретить “гостей” таким образом, чтобы никому не удалось убежать - именно так все и было сделано. Наш отряд окружил грузин, отобрал все, и все следы были уничтожены. Продовольствие пришло вовремя, и это, безусловно, была большая помощь. Мой отряд двинулся по направлению к городу Они, через Уцери. Близ селения Гари нас встретила толпа мобилизованных крестьян, около 250 человек. О нашем присутствии, видимо, узнали от одного из убежавших из числа 80 человек, которые везли нам продовольствие. Но в Они думали, что там просто местные большевики взбунтовались и с целью ликвидации послали этот отряд. Ночью мы встретились с этим отрядом близ селения Гари, и бой был в нашу пользу.
Дальше направились в город Они, который был нами окружен и взят. 180 человек, находившихся в тюрьме, были нами освобождены. К тому времени мы были информированы о положении грузинской армии, знали о ней все. Власть в Они была установлена. Я объявил себя начальником гарнизона этого города. В тот же день двинулся с отрядом в Кударское ущелье, где находилась меньшевистская гвардия - 380 человек. Поговорил с ними по телефону, предложил сдаться, но они ответили, что не признают большевиков и большевистскую власть, пока не будет распоряжения из Тифлиса. Я двинулся в Кударское ущелье, обнаружил там поручика Цинсадзе, корнета Геловани, начальника Симона Чабуева и арестовал их. Поручика Цинсадзе и Геловани приказал расстрелять. Советская власть была восстановлена. Организовал там же, в Кударском ущелье, партизанский отряд и во главе его назначил Зурабаева и Засеева. Этот отряд был направлен мной через Донский перевал в сторону Сахчерети, где стоял полк грузинской гвардии под началом Асланбекова, а сам вернулся обратно в город Они. Проходя через попутные селения, восстановил в них ревкомы.
Соединившись с остававшимися в Они отрядами, я двинулся по Военно-осетинской дороге в сторону Лачхума, куда выдвигалась
меньшевистская армия во главе с генералом Микашавидзе и генералом Зубатовым из Кутаиси. Вскоре мне стало известно, что Асланбеков переходит через Чекрицкий перевал в сторону города Они, чтобы двинуться в Чиатури. Я был вынужден бросить ему навстречу 294 полк. Сам же двинулся по Военно-осетинской дороге в направлении Кутаиси. Нашему продвижению препятствовала часть грузинской армии во главе с вышеназванными генералами. Я был вынужден подвинуться направо, к Зубинскому перевалу. Зашел с тыла, неожиданно ударил и арестовал генералов.
Ночью 15 марта мы, перерезав дорогу генералу Микашавидзе, разобрав в тылу мост, устроили засаду. Он направил главный удар на 292-й полк, а 293-й со мной во главе расположился дугообразно развернутым фронтом по направлению Кутаиси. Утром, на рассвете, красноармейцы заметили на шоссейной дороге броневой автомобиль. Я взял бинокль, посмотрел и увидел приближающийся броневик. Подождали, когда он подойдет к мосту. Мост был разобран, и броневику пришлось остановиться. За ним подошло несколько автомобилей, их было 8, они были вооружены пулеметами, а вслед за ними - артиллерия. В легковом автомобиле сидел генерал. Отдал приказ исправить мост. Начали работать. Мы открыли огонь. Ранили несколько солдат меньшевистской армии. Затрещал пулемет броневика, но пули летели над нашими головами, не причиняя нам вреда. Я отдал приказ стрелять по броневику. Красноармейцы открыли шквальный огонь. Генерал, видно, растерялся. Он ввел в действие артиллерию и стал бить по нам и по крестьянским домам близлежащего села, где не было красноармейцев. Сожгли несколько домов. После продолжительного, 8-ми часового боя, огонь стих. В общем и целом мы дрались 24 часа. Наконец, мне сообщили по цепи, что нет патронов. Я ничем не мог помочь, так как мы были отрезаны со всех сторон и пополнить боезапас было невозможно. Тогда я отдал приказ идти в штыки. Красноармейцы ринулись вперед, “ура” раскатилось по ущелью. Весь отряд во главе с генералом был взят в плен. Нам достались 12 орудий, 36 пулеметов, 4 бронеавтомобиля, 8 мотоциклов и 4 грузовых автомобиля со снаряжением. Кончился бой, спустились вниз к Военно-осетинской дороге, к реке Стырдон (по-грузински Джеждори).
Приказал грузинским командирам выйти на 6 шагов вперед. Среди пленных был и генерал. Вышли 16 человек, в том числе и генерал. Я спросил, все ли вышли, и если нет, то пусть выходят. Вышло еще 2 человека. Всего командного состава было 18 человек. Расспрашиваю одного, другого, третьего. Подошел к генералу. Задаю вопрос: “Кто вы такой?” Ответ: “Я грузин”. Отвечает хмуро, не глядя на меня. Очевидно, ему была противна моя физиономия. Я действительно был грязный, небритый, неумытый. “Я генерал, фамилия моя Микашавидзе”. Я приказал окружить их. Отряд сомкнулся. Я говорил рядовым пленным, что перед ними стоят люди, которые посылали их, как пушечное мясо, против их же товарищей, против рабочего класса. Красноармейцы пришли сюда не с жаждой крови и наживы, а с целью помощи грузинскому пролетариату, мы пришли помочь ему освободиться от ига, покарать их врагов и передать в распоряжение грузинского пролетариата власть и бывших господ, пусть сам грузинский пролетариат расправляется с ними. Красноармейцы должны помочь грузинскому пролетариату. “Вот перед вами генерал, - сказал я, - и его штаб, которые вас за людей никогда не считали. Мне ничего не стоит выпустить каждому из них пулю в лоб, но я этого не сделаю. Не сделаю потому, что с ними расправится сам грузинский пролетариат”.
Я объявил, что с сегодняшнего дня установлена советская власть. Организовал ревкомы в Цабери, Латчхуне и других местах. Затем мы на броневиках и автомобилях направились в Кутаиси. Пленных я приказал вести следом за нами. В Кутаиси нас встречали, думая, что мы грузины-меньшевики, так как броневики, на которых мы приехали, были отобраны у грузинской армии и на них еще были меньшевистские лозунги и надписи. Как только обнаружилось, что мы большевики, началась паника. Сказывалась пропаганда. Люди боялись нас, как огня, думая, что мы людоеды. А о том, что Габаев людей кушает, писалось в газетах, которые были у меня на руках. Напуганное население бежало куда глаза глядят. Я вынужден был послать отряд, чтобы собрать людей и вернуть их в их же дома.
Не только в Кутаиси, но и вокруг была сильная паника. Город Кутаиси был взят. Председателем революционного комитета стал товарищ Лорниканадзе, начальником гарнизона я назначил себя. Во время боев погибли красноармейцы - человек 25 - и начальник разведки Гуриев - от руки Гугувадзе, командира броневого поезда. Этот поезд успел перейти через реку Риони и взорвал мост, но мы все же переправились и захватили броневой поезд на станции Самтреди. Там мы остановились на денек передохнуть. Я должен был идти дальше, но на денек остановился. Мне стало известно, что командир полка, военком Суворов и другие присвоили серебряные монеты и бумажные деньги, взятые в казначействе города Они. На основании этого мною была созвана чрезвычайная тройка, приговорившая к расстрелу 8 человек. У них был сговор убить меня, чтобы сохранить свой секрет. Все это было раскрыто и доказано.
Отряд двинулся дальше, в сторону Батума. К этому времени были взяты Чиатура, Ткибули и Сахчери, откуда прибыл партизанский отряд Зурабаева и 294-й полк. На окруженной нами станции Сачжавахо мы взяли генерала Чумбатова со всем его отрядом. Я двинулся в направлении Батума, и в час ночи Батум был взят. В Батуме установилась Советская власть, и на основании распоряжения штаба дивизии я был назначен начальником Черноморского побережья. Сюда приехали товарищи Орджоникидзе и Куйбышев. Созвано было общее собрание нашего отряда. Нас приветствовали и говорили, что мы были отрезаны от всего мира, мы были лишены всего, но, несмотря на эти трудности, победоносно закончили свое дело. Здесь я был награжден орденом Красного Знамени. Мне было дано распоряжение подойти к К. и затем распространить советскую власть везде и всюду от Сужа до Маредидзе - это турецкая граница. Построили пограничную охрану. Так я работал до 1-го июня 1921 года, а затем был отозван на доклад в 11 армию.
.
.
http://pluto9999.livejournal.com/99215.html
Британские планы обороны Грузии и эвакуация британских войск из Батуми, 1920 г.
http://pluto9999.livejournal.com/19471.html
Французский флот в битве за Абхазию в 1921 г.
http://pluto9999.livejournal.com/96620.html Советско-грузинская война 1921 г.: Casus belli - "Грузинская агрессия"
http://pluto9999.livejournal.com/98592.html
Советско-грузинская война 1921 г. и армяно-грузинский конфликт
http://pluto9999.livejournal.com/99058.html
Советско-грузинская война 1921 г. и "10 тысяч переодетых русских красноармейцев"
http://pluto9999.livejournal.com/147446.html
Советская военная разведка в Грузии в 1920-1921 годах
.
.
Гагиев Бадила Гулаевич (1891-1937) - герой Гражданской войны, первый из осетин кавалер двух орденов Красного Знамени, член партии большевиков (1917 г.). Родился в Кударском ущелье в с. Стырмасыг Кударского района Рачинского уезда Кутаисской губернии в бедняцкой семье. В юности батрачил и работал на шахте. В 1905 г участвовал в революционном восстании. В 1907 г. был усыновлен вдовой погибшего на русско-японской войне полковника и получил новое имя Георгия Габаева ("почему-то у них у всех сложилось мнение, что я мусульманин, хоть и осетин, и меня вторично крестили, переделав мою фамилию из Гагиева Бадила Гулаевича на Габаева Георгия Григорьевича, сына полковницы Габаевой"). Был зачислен в Михайловское юнкерское училище в Тифлисе в качестве полкового воспитанника - как сын полковника, оставшийся после его смерти. Примкнул к зсерам. За убийство жандармского офицера был арестован и приговорен к повешению, замененному ссылкой на каторгу в Сибирь. В 1913 г. был по ходатайству приемной матери амнистирован и вскоре призван на 1-ю мировую войну юнкером. В 1917 году примкнул к большевикам, участвовал в революционных боях в Москве, затем командовал различными отрядами красных в Гражданскую. Несколько раз был ранен. В Харькове, находясь на лечении в госпитале, попал в плен к деникинцам, бежал. В феврале 1921 г. командовал отрядом, выступившим из Владикавказа через Мамисонский перевал в Грузии на Кутаиси. Незаконно репрессирован, реабилитирован посмертно. В его честь установлен памятник в с. Квайса. Оставил незаконченные мемуары, из которых в советское время публиковались только отрывки в сборнике "Воспоминания участников гражданской войны в Юго-Осетии 1917-1921 гг." (1957).
.
.
Я принял 293 полк на дороге в Алагир. По военно-осетинской дороге мы направлялись к Мамисонскому перевалу. Это был февраль 1921 года. Мороз, зима. Условия были ужасны. Жалкое обмундирование, материальное и продовольственное снабжение плохое, питание скверное, но, несмотря на это, красноармейцы беспрекословно выполняли мои распоряжения, и мы двинулись в поход через Мамисонский перевал против меньшевиков Западной Грузии. На вершине перевала суровый холод, заносы, завалы, бесконечные бураны и вьюги. Но все это не могло остановить красноармейцев. Несмотря ни на что, они ряд за рядом поднимались на вершину. Перебралось 3800 красноармейцев, в том числе и партизанский отряд, присоединившийся к нам. Нам приходилось копать снег, прокладывая себе дорогу, которую тотчас же заносило. Красноармейцы трое суток были без воды и хлеба. Мы знали, что нас ждет впереди, какие трудности и кто нас встретит. Нам было известно, что впереди отряд противника, но как он силен, трудно было предугадать. Негде разминуться, некуда повернуться - кругом лес и ущелья, висящие скалы и только тропка, по которой мы шли. По имеющимся у нас сведениям, сразу же за перевалом есть телефон, которым пользовалась меньшевистская армия. Нужно было захватить этот телефон, чтобы как-то связаться с миром.
Вскоре мои разведчики взяли в плен 6 человек и привели их ко мне. Я допросил грузинских гвардейцев и под угрозой расстрела добился от них нужных сведений. Перед нами стоял отряд из 45 пулеметчиков под командой поручика Бекарадзе. Путь в этом горном ущелье узкий, здесь нельзя развернуть фронт. Нужно было ухитриться как-то снять этототряд. Подумав, я решил идти сам. Приказал отряду остановиться в ущелье, в лесу, до особого моего распоряжения. Обязанности командира передал своему заместителю товарищу Суворову, а сам ночью, в 11 часов, взяв с собой 60 человек учебной команды - опытных ребят, двинулся во тьму, по колено в снегу. Подошли близко. Увидели часового, охранявшего грузинский отряд. Это было в селении Глога, около моста через реку Чончохе (Дынджырдон). За селом, у моста, стоял деревянный полутораэтажный дом, где помещалась казарма наших противников. Я заметил там присутствие начальства и боялся, как бы в селении не подняли тревогу. Вернулся обратно и отдал распоряжение, чтобы полк окружил село и никого не выпускал. Здесь был телефон, и этот телефон мы должны были захватить. Я же пошел обратно к сторожевому посту грузинской меньшевистской армии. Подкрался на расстояние около полукилометра.
Часовой стоял прямо перед казармой. Чтобы он не заметил меня на снегу, я надел на себя нижнее белье. Часовой чувствовал себя
спокойно, не предполагая, что среди зимы здесь могут появиться большевики. Нужно отметить, что до сих пор история не знала, чтобы кто-то сумел пройти через Мамисонский перевал в январе или феврале. Но, как видите, красноармейцы преодолели все препятствия и, как в сказке, перешли через перевал. Я оставил свои 60 человек, приказал им закопаться в снегу и предупредил, что в случае, если раздастся выстрел, либо я буду убит, либо часовой. Тогда, не ожидая моего распоряжения, они должны были стрелять в упор по зданию, чтобы не выпустить никого наружу и, в конце концов, взять казарму. Если же все будет тихо, они должны ждать моего сигнала. Когда я махну шапкой, им следует бежать ко мне. Я оставил отряд на опушке елового леса и стал пробираться к часовому - от куста к кусту. Вскоре оказался под мостом. Шел по льду, по воде, сапоги скользили, но я все же выскочил из-под моста, напал на часового, отнял оружие и приказал лечь, предупредив, что будет плохо, если он начнет шуметь. Я заставил его снять обувь. Он, видно, решил, что я хочу его ограбить. Но я велел ему идти впереди меня к казарме и постучать в дверь, а когда его спросят, он должен был сказать, что пришел погреться, но молчать о том, что и я с ним. Часовой выполнил приказ. Мы поднялись по лестнице на террасу. Из окна здесь торчали дула двух пулеметов, направленных в нашу сторону. Я забил их газетной бумагой, зная, что если начнут стрелять, то стволы разорвутся. Подошли к двери, постучали, за дверью откликнулись. Спросили, кто и зачем пришел. Я махнул шапкой своим. Красноармейцы помчались ко мне на помощь. Открывается дверь, высовывается человек. Я наставил на него револьвер. Мы сразу заняли дом, так как грузины спали и никак не ожидали нас. Они представить себе не могли, что через перевал можно пройти зимой. Теперь у нас был телефон, и мы могли связаться с городом Они, со штабом и всем правительством меньшевиков. Гвардейцы не догадывались о том, что я понимаю по-грузински и переговаривались между собой. Благодаря этому я скоро знал их некоторые секреты и тайны. Я говорил по-грузински, по-осетински, по-армянски, по-татарски и знание языков очень помогало мне в работе. Я приказал вывести пленных наружу, чтобы немного поморозились, потом разрешил завести обратно. Нашел бочонок вина, которое они с удовольствием выпили, согреваясь. После этого стал разговаривать с ними, добывать сведения. Предупредил, что если соврут, то будет плохо. Они рассказывали что-то, но было видно, что меньше, чем знают. Когда они переговаривались по-грузински, я молчал, слушал и вскоре знал все их секреты.
На рассвете раздался телефонный звонок. К этому времени весь мой отряд подтянулся к селу. Там было 4 быка, их прикололи для красноармейцев, так как они уже несколько дней ничего не ели. Когда зазвонил телефон, я взял телефонную трубку, но командир, поручик Бакарадзе, предложил поговорить за меня: буду, мол, говорить по-грузински. Я отказался, стал сам разговаривать. Они были поражены, когда услышали мою речь на грузинском языке. Звонил Георгий Лобжанидзе, председатель правления меньшевиков города Они. Говорил в шутливом тоне, видно, приятельствовал с поручиком Бакарадзе. Он не знал, что тут произошло. Но голос мой казался ему чужим, и он спросил, почему я охрип. Я ответил: потому что вы забросили меня сюда и позабыли, а в ущелье холодно, и к тому же я голодаю. Ложбанидзе ответил, что отдаст распоряжение доставить сюда продукты. Спрашивает, все ли спокойно, ходят, мол, слухи, будто большевистские банды идут через перевал. Говорил, что обо мне вспоминал Г... Я ответил, что тронут вниманием. Стал просить разрешения приехать в Они. Он категорически возражал против моего приезда из-за слухов о большевиках. Но я заверил, что этого не может быть, что даже птица не сможет пролететь над перевалом в это время года. Лобжанидзе уверился, что здесь все спокойно и обещал направить мне продукты и в помощь отряд в 80 человек.
Скоро опять раздался звонок, и мне сообщили, что отряд и продукты уже в пути. Я благодарил за сообщение, и попросил все же разрешить мне наведаться в город. Но мне и теперь было отказано. Я отдал распоряжение встретить “гостей” таким образом, чтобы никому не удалось убежать - именно так все и было сделано. Наш отряд окружил грузин, отобрал все, и все следы были уничтожены. Продовольствие пришло вовремя, и это, безусловно, была большая помощь. Мой отряд двинулся по направлению к городу Они, через Уцери. Близ селения Гари нас встретила толпа мобилизованных крестьян, около 250 человек. О нашем присутствии, видимо, узнали от одного из убежавших из числа 80 человек, которые везли нам продовольствие. Но в Они думали, что там просто местные большевики взбунтовались и с целью ликвидации послали этот отряд. Ночью мы встретились с этим отрядом близ селения Гари, и бой был в нашу пользу.
Дальше направились в город Они, который был нами окружен и взят. 180 человек, находившихся в тюрьме, были нами освобождены. К тому времени мы были информированы о положении грузинской армии, знали о ней все. Власть в Они была установлена. Я объявил себя начальником гарнизона этого города. В тот же день двинулся с отрядом в Кударское ущелье, где находилась меньшевистская гвардия - 380 человек. Поговорил с ними по телефону, предложил сдаться, но они ответили, что не признают большевиков и большевистскую власть, пока не будет распоряжения из Тифлиса. Я двинулся в Кударское ущелье, обнаружил там поручика Цинсадзе, корнета Геловани, начальника Симона Чабуева и арестовал их. Поручика Цинсадзе и Геловани приказал расстрелять. Советская власть была восстановлена. Организовал там же, в Кударском ущелье, партизанский отряд и во главе его назначил Зурабаева и Засеева. Этот отряд был направлен мной через Донский перевал в сторону Сахчерети, где стоял полк грузинской гвардии под началом Асланбекова, а сам вернулся обратно в город Они. Проходя через попутные селения, восстановил в них ревкомы.
Соединившись с остававшимися в Они отрядами, я двинулся по Военно-осетинской дороге в сторону Лачхума, куда выдвигалась
меньшевистская армия во главе с генералом Микашавидзе и генералом Зубатовым из Кутаиси. Вскоре мне стало известно, что Асланбеков переходит через Чекрицкий перевал в сторону города Они, чтобы двинуться в Чиатури. Я был вынужден бросить ему навстречу 294 полк. Сам же двинулся по Военно-осетинской дороге в направлении Кутаиси. Нашему продвижению препятствовала часть грузинской армии во главе с вышеназванными генералами. Я был вынужден подвинуться направо, к Зубинскому перевалу. Зашел с тыла, неожиданно ударил и арестовал генералов.
Ночью 15 марта мы, перерезав дорогу генералу Микашавидзе, разобрав в тылу мост, устроили засаду. Он направил главный удар на 292-й полк, а 293-й со мной во главе расположился дугообразно развернутым фронтом по направлению Кутаиси. Утром, на рассвете, красноармейцы заметили на шоссейной дороге броневой автомобиль. Я взял бинокль, посмотрел и увидел приближающийся броневик. Подождали, когда он подойдет к мосту. Мост был разобран, и броневику пришлось остановиться. За ним подошло несколько автомобилей, их было 8, они были вооружены пулеметами, а вслед за ними - артиллерия. В легковом автомобиле сидел генерал. Отдал приказ исправить мост. Начали работать. Мы открыли огонь. Ранили несколько солдат меньшевистской армии. Затрещал пулемет броневика, но пули летели над нашими головами, не причиняя нам вреда. Я отдал приказ стрелять по броневику. Красноармейцы открыли шквальный огонь. Генерал, видно, растерялся. Он ввел в действие артиллерию и стал бить по нам и по крестьянским домам близлежащего села, где не было красноармейцев. Сожгли несколько домов. После продолжительного, 8-ми часового боя, огонь стих. В общем и целом мы дрались 24 часа. Наконец, мне сообщили по цепи, что нет патронов. Я ничем не мог помочь, так как мы были отрезаны со всех сторон и пополнить боезапас было невозможно. Тогда я отдал приказ идти в штыки. Красноармейцы ринулись вперед, “ура” раскатилось по ущелью. Весь отряд во главе с генералом был взят в плен. Нам достались 12 орудий, 36 пулеметов, 4 бронеавтомобиля, 8 мотоциклов и 4 грузовых автомобиля со снаряжением. Кончился бой, спустились вниз к Военно-осетинской дороге, к реке Стырдон (по-грузински Джеждори).
Приказал грузинским командирам выйти на 6 шагов вперед. Среди пленных был и генерал. Вышли 16 человек, в том числе и генерал. Я спросил, все ли вышли, и если нет, то пусть выходят. Вышло еще 2 человека. Всего командного состава было 18 человек. Расспрашиваю одного, другого, третьего. Подошел к генералу. Задаю вопрос: “Кто вы такой?” Ответ: “Я грузин”. Отвечает хмуро, не глядя на меня. Очевидно, ему была противна моя физиономия. Я действительно был грязный, небритый, неумытый. “Я генерал, фамилия моя Микашавидзе”. Я приказал окружить их. Отряд сомкнулся. Я говорил рядовым пленным, что перед ними стоят люди, которые посылали их, как пушечное мясо, против их же товарищей, против рабочего класса. Красноармейцы пришли сюда не с жаждой крови и наживы, а с целью помощи грузинскому пролетариату, мы пришли помочь ему освободиться от ига, покарать их врагов и передать в распоряжение грузинского пролетариата власть и бывших господ, пусть сам грузинский пролетариат расправляется с ними. Красноармейцы должны помочь грузинскому пролетариату. “Вот перед вами генерал, - сказал я, - и его штаб, которые вас за людей никогда не считали. Мне ничего не стоит выпустить каждому из них пулю в лоб, но я этого не сделаю. Не сделаю потому, что с ними расправится сам грузинский пролетариат”.
Я объявил, что с сегодняшнего дня установлена советская власть. Организовал ревкомы в Цабери, Латчхуне и других местах. Затем мы на броневиках и автомобилях направились в Кутаиси. Пленных я приказал вести следом за нами. В Кутаиси нас встречали, думая, что мы грузины-меньшевики, так как броневики, на которых мы приехали, были отобраны у грузинской армии и на них еще были меньшевистские лозунги и надписи. Как только обнаружилось, что мы большевики, началась паника. Сказывалась пропаганда. Люди боялись нас, как огня, думая, что мы людоеды. А о том, что Габаев людей кушает, писалось в газетах, которые были у меня на руках. Напуганное население бежало куда глаза глядят. Я вынужден был послать отряд, чтобы собрать людей и вернуть их в их же дома.
Не только в Кутаиси, но и вокруг была сильная паника. Город Кутаиси был взят. Председателем революционного комитета стал товарищ Лорниканадзе, начальником гарнизона я назначил себя. Во время боев погибли красноармейцы - человек 25 - и начальник разведки Гуриев - от руки Гугувадзе, командира броневого поезда. Этот поезд успел перейти через реку Риони и взорвал мост, но мы все же переправились и захватили броневой поезд на станции Самтреди. Там мы остановились на денек передохнуть. Я должен был идти дальше, но на денек остановился. Мне стало известно, что командир полка, военком Суворов и другие присвоили серебряные монеты и бумажные деньги, взятые в казначействе города Они. На основании этого мною была созвана чрезвычайная тройка, приговорившая к расстрелу 8 человек. У них был сговор убить меня, чтобы сохранить свой секрет. Все это было раскрыто и доказано.
Отряд двинулся дальше, в сторону Батума. К этому времени были взяты Чиатура, Ткибули и Сахчери, откуда прибыл партизанский отряд Зурабаева и 294-й полк. На окруженной нами станции Сачжавахо мы взяли генерала Чумбатова со всем его отрядом. Я двинулся в направлении Батума, и в час ночи Батум был взят. В Батуме установилась Советская власть, и на основании распоряжения штаба дивизии я был назначен начальником Черноморского побережья. Сюда приехали товарищи Орджоникидзе и Куйбышев. Созвано было общее собрание нашего отряда. Нас приветствовали и говорили, что мы были отрезаны от всего мира, мы были лишены всего, но, несмотря на эти трудности, победоносно закончили свое дело. Здесь я был награжден орденом Красного Знамени. Мне было дано распоряжение подойти к К. и затем распространить советскую власть везде и всюду от Сужа до Маредидзе - это турецкая граница. Построили пограничную охрану. Так я работал до 1-го июня 1921 года, а затем был отозван на доклад в 11 армию.
.
.
http://pluto9999.livejournal.com/99215.html
Британские планы обороны Грузии и эвакуация британских войск из Батуми, 1920 г.
http://pluto9999.livejournal.com/19471.html
Французский флот в битве за Абхазию в 1921 г.
http://pluto9999.livejournal.com/96620.html Советско-грузинская война 1921 г.: Casus belli - "Грузинская агрессия"
http://pluto9999.livejournal.com/98592.html
Советско-грузинская война 1921 г. и армяно-грузинский конфликт
http://pluto9999.livejournal.com/99058.html
Советско-грузинская война 1921 г. и "10 тысяч переодетых русских красноармейцев"
http://pluto9999.livejournal.com/147446.html
Советская военная разведка в Грузии в 1920-1921 годах
.