(no subject)
<...> Малкин с трудом вывозил велосипед из глиняной грязи, отчаянным рывком поднял его кверху, упер рамой в плечо и с натугой зашагал в мокротищу, силясь не упасть: ехать было и думать нечего: вилки, спицы, втулки - всё было забито комьями липкой глины; даже в воздухе не вертелось заднее колесо; шина ослабла, как кисель: очевидно, был прокол; а клею не было; мло того, - не было запасной резины; но мысль, - странно, - работала упористо, не поддаваясь; недаром Малкин двадцать лет был бухгалтером в банке, - нужно было найти во что бы то ни стало итог. Мысли без итогов бывают только у пьяных, сумасшедших и у детей, безнадёжно неспособных к простейшему счету.
- <...> Однако как скользко... И дерррнуло меня, лешего чёррррта...
Но Малкин не додумал: правая нога, как на лыже, поехала куда-то в сторону, вниз, вбок, седло велосипеда странно дзыкнуло, съездило больно по уху, лужа прыгнула в лицо, плюнула в рот жидкой малосольной глиной, и Малкин ощутил себя приплюснутым к земле упругой, подрагивающей машиной.
- Ну, что же, - со злобой, - что же? И буду лежать, скотство. Называется весна, лешего чёрта... Неорганизованность, дороги не могут починить.
Холод и мокрота внезапно впились в левый бок; велосипед, стремительно отброшенный, тяжело упал в канаву, завертел беспомощно педалями; Малкин вскочил пружиной, попытался вытереть <...>, но махнул рукой, вновь взбодрил велосипед на плечо и, перешагнув канаву, провалился в снег, в воду, в весенее питьё хвойного леса. Ковырять дыры в снегу было досадно и тяжело, но всё же легче, чем месить глину. Велосипед мешал. - Швырнуть его, что ли? - безнадёжно подумал Малкин. - Нельзя. <...> А что, собственно говоря? Человек измызгался до последней потери сознания, промок, лешего чёрта... - А вот швырну, тогда <...> Велосипед больно дёрнул за плечо: Малкин оглянулся, злобно вырвал мохнатую лапу ёлки из колеса. - Нет, должно быть, не допру. Нервы гуляли по всему телу вполне ощутительно и косточками конторских счетов щёлкали в голову, в мозг. - Версты четыре ещё осталось... А дорога от станции хорошая была... Как же это? Вполне можно было рассчитывать доехать. И, - как назло, - пустые поля, потом лес. Прошлым летом Малкин радовался: нет людей, после городской бессмысленной склоки - хорошо. А теперь? Не у кого и помощи попросить. Справляйся сам, как знаешь... о-о-о... Нога стремглав въехала в яму, велосипед ухнул вперёд, от толчка из очков вылетело стекло, Малкин на пятьдесят процентов ослеп.
- Эт-того ещё недоставало! - бешено крикнул Малкин и ударил кулаком об велосипедное колесо. Колесо подскочило, укоризненно и жалобно дзинькнув. - Поорёшь у меня, дуро неописанное, - огрызнулся Малкин, бессознательно применяя средний род - и зашарил руками по снегу: стекло, видимо, провалилось.
- Да что же это такое, лешего чёрта, скотство! - жмуря левый глаз, чтобы видеть хоть правым, - шарил Малкин уже озябшими, коченеющими пальцами; колени стали деревянными от холода. Малкин встал, пхнул велосипед ногой, тиснул в левый глаз кулак и запроваливался по снегу к дороге.
На дорогу выполз, - перейти канаву было невозможно, - и, сразу облепив ногу смытой было в лесу глиной, - слоновьи затопал вперёд, скользя, ругаясь и по временам хныкая. <...>
Н. Огнёв (Михаил Григорьевич Розанов) ДЕЛО О МЕРТРЕБЕ. 1924 г.
- <...> Однако как скользко... И дерррнуло меня, лешего чёррррта...
Но Малкин не додумал: правая нога, как на лыже, поехала куда-то в сторону, вниз, вбок, седло велосипеда странно дзыкнуло, съездило больно по уху, лужа прыгнула в лицо, плюнула в рот жидкой малосольной глиной, и Малкин ощутил себя приплюснутым к земле упругой, подрагивающей машиной.
- Ну, что же, - со злобой, - что же? И буду лежать, скотство. Называется весна, лешего чёрта... Неорганизованность, дороги не могут починить.
Холод и мокрота внезапно впились в левый бок; велосипед, стремительно отброшенный, тяжело упал в канаву, завертел беспомощно педалями; Малкин вскочил пружиной, попытался вытереть <...>, но махнул рукой, вновь взбодрил велосипед на плечо и, перешагнув канаву, провалился в снег, в воду, в весенее питьё хвойного леса. Ковырять дыры в снегу было досадно и тяжело, но всё же легче, чем месить глину. Велосипед мешал. - Швырнуть его, что ли? - безнадёжно подумал Малкин. - Нельзя. <...> А что, собственно говоря? Человек измызгался до последней потери сознания, промок, лешего чёрта... - А вот швырну, тогда <...> Велосипед больно дёрнул за плечо: Малкин оглянулся, злобно вырвал мохнатую лапу ёлки из колеса. - Нет, должно быть, не допру. Нервы гуляли по всему телу вполне ощутительно и косточками конторских счетов щёлкали в голову, в мозг. - Версты четыре ещё осталось... А дорога от станции хорошая была... Как же это? Вполне можно было рассчитывать доехать. И, - как назло, - пустые поля, потом лес. Прошлым летом Малкин радовался: нет людей, после городской бессмысленной склоки - хорошо. А теперь? Не у кого и помощи попросить. Справляйся сам, как знаешь... о-о-о... Нога стремглав въехала в яму, велосипед ухнул вперёд, от толчка из очков вылетело стекло, Малкин на пятьдесят процентов ослеп.
- Эт-того ещё недоставало! - бешено крикнул Малкин и ударил кулаком об велосипедное колесо. Колесо подскочило, укоризненно и жалобно дзинькнув. - Поорёшь у меня, дуро неописанное, - огрызнулся Малкин, бессознательно применяя средний род - и зашарил руками по снегу: стекло, видимо, провалилось.
- Да что же это такое, лешего чёрта, скотство! - жмуря левый глаз, чтобы видеть хоть правым, - шарил Малкин уже озябшими, коченеющими пальцами; колени стали деревянными от холода. Малкин встал, пхнул велосипед ногой, тиснул в левый глаз кулак и запроваливался по снегу к дороге.
На дорогу выполз, - перейти канаву было невозможно, - и, сразу облепив ногу смытой было в лесу глиной, - слоновьи затопал вперёд, скользя, ругаясь и по временам хныкая. <...>
Н. Огнёв (Михаил Григорьевич Розанов) ДЕЛО О МЕРТРЕБЕ. 1924 г.