GA 25, §2.a.α
§2. Общее значение закладывания оснований науки
а) Феноменологическая интерпретация сущности (Wesen) науки
Ниже мы для начала даём общую (allgemein) характеристику идеи [всякой] науки вообще (überhaupt) и затем определяем точнее то, что относится [к условиям], при которых вообще (überhaupt) какая-либо наука возникает, т.е.--себя в качестве таковой основывает. Из этого должно выявиться, где лежит несущее (tragende) основание [любой] науки и где, соответственно, должно начинаться закладывание её оснований. (Касательно экспозиции логического и феноменологически-экзистенциальноо понятия науки, см. также [мой] тюбингенский доклад "Феномонология и богословие" от 2.III.1927)
α) Экзистенциальное понятие науки. Познание как открывающее отношение (enthüllende Verhalten) к сущему; первичное открывание в практико-техническом обращении; до-научное понимание бытия сущего
Мы начинаем рассмотрение с предварительной характеристики науки как некого рода (Art) познания. Однако познание мы берем не в смысле познанного, но как познающее отношение. Оно не является т.н. психическим процессом внутри какой-то т.н. души, но, как отношение человека, есть некий определенный способ (Weise), каким для него возможно быть. К существу (Wesen) этого способа быть, к сущности (Wesen) познания, принадлежит то, что оно относится (verhält sich) к допускающему познание (erkennbarem) или познанному сущему, напр., природе, истории, пространству или времени. Оно относится к самому сущему, причем является отношением, открывающим сущее, к которому относится.
Открывающее отношение к сущему, которое в каждом [случае] окружает (jeweils umgibt) человеческое здесь-бытие, есть свободная возможность человеческого здесь-бытия. Вообще способ (Art) быть, принадлежащий человеческому здесь-бытию и только ему,--включающий, в числе прочего, как свободную возможность, познание,--мы называем экзистенцией. Человек экзистирует, вещи природы наличествуют (sind vorhanden). Соответственно этому мы понимаем (fassen) познание как некую свободную возможность человеческой экзистенции.
Если мы пытаемся интерпретировать познание и, в частности, науку как возможность экзистенции (Existenzmöglichkeit) здесь-бытия, то мы ставим вопрос об экзистенциальном понятии науки. Чем является наука, рассматриваемая как возможность экзистенции человеческого здесь-бытия? Если бы мы хотели ответить на этот вопрос хотя бы до некоторой степени удовлетворительно, то нам надо было бы прежде сделать отступление об общем определении существа (Wesensbestimmung) самого человеческого здесь-бытия; о том, что принадлежит к его сущностному устроению (Wesensverfassung). Здесь для мы этого себе позволить не можем. Вместо этого мы обращаем внимание только на две существенные определенности, принадлежащие к экзистенции здесь-бытия и достаточные для предварителной характеристики сущноcти науки: бытие-в-мире и свобода.
Человеческое здесь-бытие есть сущее, имеющее мир; иными словами: экзистенция, способ бытийствования (Seinsweise) этого здесь-бытия, сущностно определена через бытие-в-мире. Под миром имеется в виду то или иное (jeweilige) целое, к которому мы в любой момент (jederzeit) относимся. Даже личное отношение (Bezug) одной экзистенции к другой есть не свободно-парящее отношение познания (Erkenntnisbeziehung) между само-отнесенным "Я" (Ich-selbst) и само-отнесенным "Ты" (Du-selbst), как если бы они были изолированными душами; но каждое само-отношение (Selbst) существует как фактическое в неком мире, и бытие само-отношения сущностно определено через то, что оно относится к этому миру.
Напротив, материальная природная вещь, камень, или служебная вещь, как стул, мира не имеет; способ бытия (Seinsart) её лишен какого-либо отношения к какому-то миру. Такого рода сущее просто наличествует. Наличное принадлежит, конечно, к разряду сущего, к которому мы способны относиться. Оно может наличествовать внутри нашего мира, принадлежать к тому, что внутри мира [нас] встречает, быть внутримирным, однако не должно быть непременно таковым. Но у того, о чем мы говорим, что оно внутримирно, --как, напр., природа,--всё же не такой способ бытийствования (Seinsart) , чтобы оно относилосьт к какому-то миру, не способ бытийствования бытия-в-мире. У него способ бытийствования бытия-наличным; и ему может, сверх того, причитаться определение внутримирности, если экзистирует какое-либо здесь-бытие, которое, посредством своего бытия-в-мире, позволяет [этому наличному] внутримирно [себя] встретить. Физическая природа может встречать [нас] внутримирно, только если экзистирует мир, т.е.--здесь-бытие. Но природа вполне может быть на свой собственнный манер (Weise) без того, чтобы внутримирно встречать [нас]; без того, чтобы экзистировало человеческое здесь-бытие и, тем самым, какой-то мир; и лишь поскольку природа наличествует сама по себе (von sich aus), она может и здесь-бытие встречать внутри какого-то мира.
Для первой ориентировки в структуре здесь-бытия и бытия-в-мире зафиксируем в качестве явно выраженного различие, имеющееся между человеком и камнем. Камень безмирен, человек затронут миром, к которому относится. При этом грубом различении мы ещё весьма далеки от собственно философского понимания. В ходе интерпретации "Критики" мы увидим, как по существу основные (grundwesentliche) трудности Кантовой проблематики имеют своё основание в том, что Кант упустил из виду феномен мира, и что понятие мира (Weltbegriff) не было прояснено ни им, ни его последователями.
Мы намеренно, давая первую характеристику бытия-в-мире, обошли [молчанием] растения и животные. Это сущее не наличествует, как то [делает] камень; оно экзистирует, но и не таким образом (Weise), чтобы относиться какому-либо миру. Мы, пожалуй, находим у растений и животных своего рода (Art) сориентированность на иное сущее, которое их известным образом (Weise) окружает (umgibt). Мы называем этот способ бытия (Seinsart), в отличие от наличествования (Vorhandensein) материальных вещей и экзистенции людей, жизнью. [По-немецки], правда, говорят о некоем "окружающем мире" (Umwelt) [как среде обитания] животных; однако остается вопрос, что здесь означает "мир" и можно ли в строгом смысле здесь говорит о мире. Ибо то, что мы имеем в виду, говоря о нем, сущностно связано с еще одной сущностной определенностью здесь-бытия, которую мы ещё, наряду с бытием в мире, кратко упомянем.
Человеческое здесь-бытие, имеющее мир, есть сущее, для которого решается вопрос о его собственной экзистенции (dem es um seine eigene Existenz geht), причем так, что оно себя само выбирает либо этим выбором поступается (sich der Wahl begibt). Экзистенция, которая всегда (je) входит в состав нашего бытия (не являясь, однако, единственной определяющей его [составляющей]), есть дело нашей свободы; и только сущее, способное решиться, и так или иначе на себя (zu sich) решившееся, может иметь какой-то мир. Мир и свобода, как основные определения человеческой экзистенции, находятся в теснейшей взаимосвязи.
Названные определения здесь-бытия,--бытие-в-мире и свобода,--достаточны для нашей цели интерпретировать сущность науки [исходя] из экзистенции [как] способа бытийствования здесь-бытия.
[Исходя] из названного первым определения легко выявить дальнейшие. Здесь-бытие экзистирует: оно существует (ist) в каком-то мире, внутри которого [его] встречает сущее; к нему экзистирующее здесь-бытие относится. Это внутримирное сущее, к которому здесь-бытие относится, в этом отношении, посредством и для этого отношения, открыто. Но вместе с тем и относящееся здесь-бытие открыто само себe; экзистирующее само себе очевидно (offenbar) без того, чтобы быть предметом какого-то сверлящего самонаблюдения.
И всё же отношение к внутримирному сущему не является сперва и ближайшим образом (zuerst und zunächst) познающим, в смысле научного исследования сущего. Преобладающее отношение, посредством которого мы вообще обнаруживаем (entdecken) внутримирное сущее--это применение, использование (Gebrauchen) принадлежностей (Gebrauchsdingen), обращение со средствами для (-zeug) езды, шитья, письма, [вообще--с] орудиями для [какой-либо] работы (Werkzeug), с утварью (Zeug) в самом широком смысле. С утварью мы знакомимся прежде всего в обращении с ней. Не так, что прежде у нас есть об этих вещах какое-то знание, чтобы нам их затем использовать, но наоборот, пользование как таковое есть род (Art) первичного и адекватного ознакомления, некий первичный и единственный [в своем роде] (eigene) способ (Weise) обнаружения внутримирного сущего. Равным образом природу в её силе и мощи мы открываем не через рефлексию о ней, но в борьбе с ней и защите от неё, в победе над ней; так мифы о природе содержат историю этой борьбы, т.е. являются истолкованиями исконного к ней отношения. Так же точно повседневные обстоятельства и случаи, выпадающие нам внутри мира нашей деятельности, мы открываем не через какое-то глазение на мир; но лишь в пользовании случаями или испытании обстоятельствами нам становятся заметны неудобства, препятствия, настроения и чувства. Повседневное обращение с внутримирным сущим есть первичный--и для многих часто единственный способ--способ (Art) обнаружения мира. Это обращение с внутримирным сущим--как применение, использование, устраивание, производство и т.д.-- является отношением к утвари и контекстам её [употребления] (Zeugzusammenhängen) --как, например, порядок движения в городе; мы этим пользуемся "само собой разумеющимся" образом.
Но ведь в этом обращении с вещами мы уже наперед понимаем, что значит вообще быть чем-то вроде утвари или принадлежности. Мы не научаемся этому пониманию впервые в ходе пользования, но наоборот: мы должны наперёд уже понимать что-то такое, как утварь и орудийный характер, чтобы собраться использовать какую-то определенную утварь. Это понимание того, что такое утварь, наперёд открывает нам горизонт--с тем чтобы мы могли к какой-либо определенной вещи отнестись, её используя. Не пониманию бытия утварью вообще мы учимся, но можем учиться всегда лишь какому-то ожидаемому и требуемому использованию какой-то определенной утвари. Точно так же каким-то образом мы наперёд уже понимаем, что значит могущественность природы, и лишь в свете этого пред-понимания могущественности может какая-то определенная сила природы нас застичь врасплох.
Мы понимаем в известном смысле наперёд орудийность и, так же точно, могущественность природных сил. Мы понимаем нечто такое--однако ближайшим образом и сперва мы не обращаем на это понимание внимание; и даже не знаем, что мы нечто такое понимаем. Мы заняты только определенным контекстом [употребления] утвари и ошеломлены только определенными силами [природы]. То предварительное понимание орудийности и могущественноти, без которого мы никогда не могли бы ни пользоваться какой-либо определенной утварью, ни растеряться перед какой-либо природной силой, от нас как таковое скрыто. И скрыто от нас не только это понимание (хотя мы в нём постоянно экзистируем), но и то, что именно мы здесь понимаем: ничего подобного орудийности и могущественности в этом понимании, собственно, не схвачено, не является явно выраженным предметом какого-либо осознания (Besinnung), ещё менее--чем-либо вроде темы какого-либо понятийного (begrifflichen) познания. Это понимание орудийности и могущественности от нас скрыто, не тематизированно, непредметно, допонятийно.
Что же в понимании орудийности и могущественности есть такого, для нас каким-то образом (irgendwie) очевидно? Обращение с утварью или природой есть некое отношение к сущему, и то, что нам в вышеназванном понимании уже известным образом (Weise) доступно, есть не что иное, как способ бытия (Seinsart) и бытийное устроение сущего. К сущему--например, к наличному как наличному--мы можем относиться только, если наперёд понимаем, что значит бытие-наличным. Соответственно, мы должны вообще (allgemein) и в принципе сказать: вместе с пониманием орудийности, которое наипервейшим образом (allererst) проясняет (aufhellt) всякое обращение с утварью, выясняется (bekundet sich), что всякое отношение к сущему таит в себе понимание способа бытия и бытийного устроения соответствующего сущего.
Mы понимаем что-то вроде бытия сущего, но мы ни схватываем это бытие [понятийно], ни знаем о том, что мы до-понятийно [что-то] понимаем, ни даже--о том, что именно это понимание бытия и делает, в первую очередь (primär), возможным всякое наше отношение к сущему. Сверх, до и для отношения к сущему понимаем мы что-то вроде бытия и бытийного устроения,--в этом понимании бытие встречающего нас сущего схвачено (erfaßt) каким-то образом в том, что (was) оно есть вообще (überhaupt) и как оно есть,--и сверх сущего, ον, мы уже понимаем бытие. Правда, это не является явно выраженным [понятийным] схватыванием (Begreifen) бытия сущего. Понимание бытия--это ещё не λογος сущего (ον), не онтологическое концепирование (Begreifen), но всё же--именно понимание бытия сущего. Мы называем поэтому такое, всякое отношение к сущему озаряющее и ведущее, понимание бытия--посколькоу оно до-понятийно и непредметно--до-онтологическим пониманием-бытия (Seinsverständnis). В повседневном обращении здесь-бытия с его миром уже заложено от само здесь-бытия скрытое, т.е.--неявное (unausdrückliches), до-онтологическое понимание-бытия.
Мы уже видели, что в отношении к внутримирному сущему и вместе с этим [отношением] здесь-бытие открыто (offenbar) себе как сущее, экзистирующее в качестве его самого. В отношении к самому себе как сущему здесь-бытие понимает уже и бытие этого сущего, которым оно самое является (ist), в качестве которого оно само экзистирует. Оно понимает способ, каким само существует (Seinsart seiner selbst), экзистенцию, но не схватывает её [понятийно], т.е. здесь-бытие для начала (zunächst) не проводит какого-либо понятийного различия между способом, каким существует оно само, и тем, каким существуют вещи, к которым оно относится,--вплоть до того, что для начала оно собственое своё бытие отождествляет с бытием вещей. Так обстоит [дело] во всяком мифо[-поэтическом] мышлении; и это такое отождествление, которое никогда целком из здесь-бытия не убывает, но сказывается ещё в моменте [его] брошенности.
Издавна остаётся--даже внутри философии--понятийное различие между способом бытийствования (Seinsart) человеческого здесь-бытия и вещей всё ещё во тьме. Только сегодня мы начинаем видеть здесь центральную проблему и искать пути её разрешения, и мы покажем, как Кант--разумеется, в определенных границах--бродит вокруг именно этой проблемы, её как таковую не видя.
Напомним первое определение (Bestimmung) способа бытийствования здесь бытия, которое мы дали: здесь-бытие экзистирует, оно существует способом (ist in der Weise) бытия-в-мире. Теперь мы, с оглядой на это основное определение экзистенции, можем подытожить обсуждённое выше. Во-первых: если здесь-бытие экзистирует фактически, т.е.--существует (ist) в некоем мире, то, тем самым, здесь-бытию сущее всегда уже пред-ложено в качестве каким-то образом открытого. Во-второых: к этому пред-лежащему сущему здесь бытие относится ближайшим образом и сперва охарактеризованным [выше] способом практического обращения. В третьих: сущее, с которым здесь-бытие обращается, к которому оно относится, как, впрочем, и само оно в качестве экзистирующего сущего--всё открытое сущее с точки зрения (hinsichtlich) его бытия уже наперёд понято, но--в некоем ещё до-онтологическом понимании-бытия.
Подытоженное нами в этих трех пунктах сущностно принадлежит здесь-бытию прежде, чем -и без того, чтобы--ему когда-либо отнестись к миру научно. В какой же связи находится научное отношение, как возможность экзистенции охарактеризованного [выше] здесь-бытия, к означенному до-научному обращению с сущим? Как из последнегое возникает первое?
а) Феноменологическая интерпретация сущности (Wesen) науки
Ниже мы для начала даём общую (allgemein) характеристику идеи [всякой] науки вообще (überhaupt) и затем определяем точнее то, что относится [к условиям], при которых вообще (überhaupt) какая-либо наука возникает, т.е.--себя в качестве таковой основывает. Из этого должно выявиться, где лежит несущее (tragende) основание [любой] науки и где, соответственно, должно начинаться закладывание её оснований. (Касательно экспозиции логического и феноменологически-экзистенциальноо понятия науки, см. также [мой] тюбингенский доклад "Феномонология и богословие" от 2.III.1927)
α) Экзистенциальное понятие науки. Познание как открывающее отношение (enthüllende Verhalten) к сущему; первичное открывание в практико-техническом обращении; до-научное понимание бытия сущего
Мы начинаем рассмотрение с предварительной характеристики науки как некого рода (Art) познания. Однако познание мы берем не в смысле познанного, но как познающее отношение. Оно не является т.н. психическим процессом внутри какой-то т.н. души, но, как отношение человека, есть некий определенный способ (Weise), каким для него возможно быть. К существу (Wesen) этого способа быть, к сущности (Wesen) познания, принадлежит то, что оно относится (verhält sich) к допускающему познание (erkennbarem) или познанному сущему, напр., природе, истории, пространству или времени. Оно относится к самому сущему, причем является отношением, открывающим сущее, к которому относится.
Открывающее отношение к сущему, которое в каждом [случае] окружает (jeweils umgibt) человеческое здесь-бытие, есть свободная возможность человеческого здесь-бытия. Вообще способ (Art) быть, принадлежащий человеческому здесь-бытию и только ему,--включающий, в числе прочего, как свободную возможность, познание,--мы называем экзистенцией. Человек экзистирует, вещи природы наличествуют (sind vorhanden). Соответственно этому мы понимаем (fassen) познание как некую свободную возможность человеческой экзистенции.
Если мы пытаемся интерпретировать познание и, в частности, науку как возможность экзистенции (Existenzmöglichkeit) здесь-бытия, то мы ставим вопрос об экзистенциальном понятии науки. Чем является наука, рассматриваемая как возможность экзистенции человеческого здесь-бытия? Если бы мы хотели ответить на этот вопрос хотя бы до некоторой степени удовлетворительно, то нам надо было бы прежде сделать отступление об общем определении существа (Wesensbestimmung) самого человеческого здесь-бытия; о том, что принадлежит к его сущностному устроению (Wesensverfassung). Здесь для мы этого себе позволить не можем. Вместо этого мы обращаем внимание только на две существенные определенности, принадлежащие к экзистенции здесь-бытия и достаточные для предварителной характеристики сущноcти науки: бытие-в-мире и свобода.
Человеческое здесь-бытие есть сущее, имеющее мир; иными словами: экзистенция, способ бытийствования (Seinsweise) этого здесь-бытия, сущностно определена через бытие-в-мире. Под миром имеется в виду то или иное (jeweilige) целое, к которому мы в любой момент (jederzeit) относимся. Даже личное отношение (Bezug) одной экзистенции к другой есть не свободно-парящее отношение познания (Erkenntnisbeziehung) между само-отнесенным "Я" (Ich-selbst) и само-отнесенным "Ты" (Du-selbst), как если бы они были изолированными душами; но каждое само-отношение (Selbst) существует как фактическое в неком мире, и бытие само-отношения сущностно определено через то, что оно относится к этому миру.
Напротив, материальная природная вещь, камень, или служебная вещь, как стул, мира не имеет; способ бытия (Seinsart) её лишен какого-либо отношения к какому-то миру. Такого рода сущее просто наличествует. Наличное принадлежит, конечно, к разряду сущего, к которому мы способны относиться. Оно может наличествовать внутри нашего мира, принадлежать к тому, что внутри мира [нас] встречает, быть внутримирным, однако не должно быть непременно таковым. Но у того, о чем мы говорим, что оно внутримирно, --как, напр., природа,--всё же не такой способ бытийствования (Seinsart) , чтобы оно относилосьт к какому-то миру, не способ бытийствования бытия-в-мире. У него способ бытийствования бытия-наличным; и ему может, сверх того, причитаться определение внутримирности, если экзистирует какое-либо здесь-бытие, которое, посредством своего бытия-в-мире, позволяет [этому наличному] внутримирно [себя] встретить. Физическая природа может встречать [нас] внутримирно, только если экзистирует мир, т.е.--здесь-бытие. Но природа вполне может быть на свой собственнный манер (Weise) без того, чтобы внутримирно встречать [нас]; без того, чтобы экзистировало человеческое здесь-бытие и, тем самым, какой-то мир; и лишь поскольку природа наличествует сама по себе (von sich aus), она может и здесь-бытие встречать внутри какого-то мира.
Для первой ориентировки в структуре здесь-бытия и бытия-в-мире зафиксируем в качестве явно выраженного различие, имеющееся между человеком и камнем. Камень безмирен, человек затронут миром, к которому относится. При этом грубом различении мы ещё весьма далеки от собственно философского понимания. В ходе интерпретации "Критики" мы увидим, как по существу основные (grundwesentliche) трудности Кантовой проблематики имеют своё основание в том, что Кант упустил из виду феномен мира, и что понятие мира (Weltbegriff) не было прояснено ни им, ни его последователями.
Мы намеренно, давая первую характеристику бытия-в-мире, обошли [молчанием] растения и животные. Это сущее не наличествует, как то [делает] камень; оно экзистирует, но и не таким образом (Weise), чтобы относиться какому-либо миру. Мы, пожалуй, находим у растений и животных своего рода (Art) сориентированность на иное сущее, которое их известным образом (Weise) окружает (umgibt). Мы называем этот способ бытия (Seinsart), в отличие от наличествования (Vorhandensein) материальных вещей и экзистенции людей, жизнью. [По-немецки], правда, говорят о некоем "окружающем мире" (Umwelt) [как среде обитания] животных; однако остается вопрос, что здесь означает "мир" и можно ли в строгом смысле здесь говорит о мире. Ибо то, что мы имеем в виду, говоря о нем, сущностно связано с еще одной сущностной определенностью здесь-бытия, которую мы ещё, наряду с бытием в мире, кратко упомянем.
Человеческое здесь-бытие, имеющее мир, есть сущее, для которого решается вопрос о его собственной экзистенции (dem es um seine eigene Existenz geht), причем так, что оно себя само выбирает либо этим выбором поступается (sich der Wahl begibt). Экзистенция, которая всегда (je) входит в состав нашего бытия (не являясь, однако, единственной определяющей его [составляющей]), есть дело нашей свободы; и только сущее, способное решиться, и так или иначе на себя (zu sich) решившееся, может иметь какой-то мир. Мир и свобода, как основные определения человеческой экзистенции, находятся в теснейшей взаимосвязи.
Названные определения здесь-бытия,--бытие-в-мире и свобода,--достаточны для нашей цели интерпретировать сущность науки [исходя] из экзистенции [как] способа бытийствования здесь-бытия.
[Исходя] из названного первым определения легко выявить дальнейшие. Здесь-бытие экзистирует: оно существует (ist) в каком-то мире, внутри которого [его] встречает сущее; к нему экзистирующее здесь-бытие относится. Это внутримирное сущее, к которому здесь-бытие относится, в этом отношении, посредством и для этого отношения, открыто. Но вместе с тем и относящееся здесь-бытие открыто само себe; экзистирующее само себе очевидно (offenbar) без того, чтобы быть предметом какого-то сверлящего самонаблюдения.
И всё же отношение к внутримирному сущему не является сперва и ближайшим образом (zuerst und zunächst) познающим, в смысле научного исследования сущего. Преобладающее отношение, посредством которого мы вообще обнаруживаем (entdecken) внутримирное сущее--это применение, использование (Gebrauchen) принадлежностей (Gebrauchsdingen), обращение со средствами для (-zeug) езды, шитья, письма, [вообще--с] орудиями для [какой-либо] работы (Werkzeug), с утварью (Zeug) в самом широком смысле. С утварью мы знакомимся прежде всего в обращении с ней. Не так, что прежде у нас есть об этих вещах какое-то знание, чтобы нам их затем использовать, но наоборот, пользование как таковое есть род (Art) первичного и адекватного ознакомления, некий первичный и единственный [в своем роде] (eigene) способ (Weise) обнаружения внутримирного сущего. Равным образом природу в её силе и мощи мы открываем не через рефлексию о ней, но в борьбе с ней и защите от неё, в победе над ней; так мифы о природе содержат историю этой борьбы, т.е. являются истолкованиями исконного к ней отношения. Так же точно повседневные обстоятельства и случаи, выпадающие нам внутри мира нашей деятельности, мы открываем не через какое-то глазение на мир; но лишь в пользовании случаями или испытании обстоятельствами нам становятся заметны неудобства, препятствия, настроения и чувства. Повседневное обращение с внутримирным сущим есть первичный--и для многих часто единственный способ--способ (Art) обнаружения мира. Это обращение с внутримирным сущим--как применение, использование, устраивание, производство и т.д.-- является отношением к утвари и контекстам её [употребления] (Zeugzusammenhängen) --как, например, порядок движения в городе; мы этим пользуемся "само собой разумеющимся" образом.
Но ведь в этом обращении с вещами мы уже наперед понимаем, что значит вообще быть чем-то вроде утвари или принадлежности. Мы не научаемся этому пониманию впервые в ходе пользования, но наоборот: мы должны наперёд уже понимать что-то такое, как утварь и орудийный характер, чтобы собраться использовать какую-то определенную утварь. Это понимание того, что такое утварь, наперёд открывает нам горизонт--с тем чтобы мы могли к какой-либо определенной вещи отнестись, её используя. Не пониманию бытия утварью вообще мы учимся, но можем учиться всегда лишь какому-то ожидаемому и требуемому использованию какой-то определенной утвари. Точно так же каким-то образом мы наперёд уже понимаем, что значит могущественность природы, и лишь в свете этого пред-понимания могущественности может какая-то определенная сила природы нас застичь врасплох.
Мы понимаем в известном смысле наперёд орудийность и, так же точно, могущественность природных сил. Мы понимаем нечто такое--однако ближайшим образом и сперва мы не обращаем на это понимание внимание; и даже не знаем, что мы нечто такое понимаем. Мы заняты только определенным контекстом [употребления] утвари и ошеломлены только определенными силами [природы]. То предварительное понимание орудийности и могущественноти, без которого мы никогда не могли бы ни пользоваться какой-либо определенной утварью, ни растеряться перед какой-либо природной силой, от нас как таковое скрыто. И скрыто от нас не только это понимание (хотя мы в нём постоянно экзистируем), но и то, что именно мы здесь понимаем: ничего подобного орудийности и могущественности в этом понимании, собственно, не схвачено, не является явно выраженным предметом какого-либо осознания (Besinnung), ещё менее--чем-либо вроде темы какого-либо понятийного (begrifflichen) познания. Это понимание орудийности и могущественности от нас скрыто, не тематизированно, непредметно, допонятийно.
Что же в понимании орудийности и могущественности есть такого, для нас каким-то образом (irgendwie) очевидно? Обращение с утварью или природой есть некое отношение к сущему, и то, что нам в вышеназванном понимании уже известным образом (Weise) доступно, есть не что иное, как способ бытия (Seinsart) и бытийное устроение сущего. К сущему--например, к наличному как наличному--мы можем относиться только, если наперёд понимаем, что значит бытие-наличным. Соответственно, мы должны вообще (allgemein) и в принципе сказать: вместе с пониманием орудийности, которое наипервейшим образом (allererst) проясняет (aufhellt) всякое обращение с утварью, выясняется (bekundet sich), что всякое отношение к сущему таит в себе понимание способа бытия и бытийного устроения соответствующего сущего.
Mы понимаем что-то вроде бытия сущего, но мы ни схватываем это бытие [понятийно], ни знаем о том, что мы до-понятийно [что-то] понимаем, ни даже--о том, что именно это понимание бытия и делает, в первую очередь (primär), возможным всякое наше отношение к сущему. Сверх, до и для отношения к сущему понимаем мы что-то вроде бытия и бытийного устроения,--в этом понимании бытие встречающего нас сущего схвачено (erfaßt) каким-то образом в том, что (was) оно есть вообще (überhaupt) и как оно есть,--и сверх сущего, ον, мы уже понимаем бытие. Правда, это не является явно выраженным [понятийным] схватыванием (Begreifen) бытия сущего. Понимание бытия--это ещё не λογος сущего (ον), не онтологическое концепирование (Begreifen), но всё же--именно понимание бытия сущего. Мы называем поэтому такое, всякое отношение к сущему озаряющее и ведущее, понимание бытия--посколькоу оно до-понятийно и непредметно--до-онтологическим пониманием-бытия (Seinsverständnis). В повседневном обращении здесь-бытия с его миром уже заложено от само здесь-бытия скрытое, т.е.--неявное (unausdrückliches), до-онтологическое понимание-бытия.
Мы уже видели, что в отношении к внутримирному сущему и вместе с этим [отношением] здесь-бытие открыто (offenbar) себе как сущее, экзистирующее в качестве его самого. В отношении к самому себе как сущему здесь-бытие понимает уже и бытие этого сущего, которым оно самое является (ist), в качестве которого оно само экзистирует. Оно понимает способ, каким само существует (Seinsart seiner selbst), экзистенцию, но не схватывает её [понятийно], т.е. здесь-бытие для начала (zunächst) не проводит какого-либо понятийного различия между способом, каким существует оно само, и тем, каким существуют вещи, к которым оно относится,--вплоть до того, что для начала оно собственое своё бытие отождествляет с бытием вещей. Так обстоит [дело] во всяком мифо[-поэтическом] мышлении; и это такое отождествление, которое никогда целком из здесь-бытия не убывает, но сказывается ещё в моменте [его] брошенности.
Издавна остаётся--даже внутри философии--понятийное различие между способом бытийствования (Seinsart) человеческого здесь-бытия и вещей всё ещё во тьме. Только сегодня мы начинаем видеть здесь центральную проблему и искать пути её разрешения, и мы покажем, как Кант--разумеется, в определенных границах--бродит вокруг именно этой проблемы, её как таковую не видя.
Напомним первое определение (Bestimmung) способа бытийствования здесь бытия, которое мы дали: здесь-бытие экзистирует, оно существует способом (ist in der Weise) бытия-в-мире. Теперь мы, с оглядой на это основное определение экзистенции, можем подытожить обсуждённое выше. Во-первых: если здесь-бытие экзистирует фактически, т.е.--существует (ist) в некоем мире, то, тем самым, здесь-бытию сущее всегда уже пред-ложено в качестве каким-то образом открытого. Во-второых: к этому пред-лежащему сущему здесь бытие относится ближайшим образом и сперва охарактеризованным [выше] способом практического обращения. В третьих: сущее, с которым здесь-бытие обращается, к которому оно относится, как, впрочем, и само оно в качестве экзистирующего сущего--всё открытое сущее с точки зрения (hinsichtlich) его бытия уже наперёд понято, но--в некоем ещё до-онтологическом понимании-бытия.
Подытоженное нами в этих трех пунктах сущностно принадлежит здесь-бытию прежде, чем -и без того, чтобы--ему когда-либо отнестись к миру научно. В какой же связи находится научное отношение, как возможность экзистенции охарактеризованного [выше] здесь-бытия, к означенному до-научному обращению с сущим? Как из последнегое возникает первое?