ФРАГМЕНТ 11
МОСКВА
Допустим, вы сочли всё выше сказанное, чушью. Допустим, я не в обиде. Напротив, я крайне Вам признательна. Важно, что Вы, уважаемый читатель, до сей поры рядом, и продолжаете с интересом изучать меня, да и себя заодно. Покорнейше благодарю, я знала с кем делить движение души и не жалею.
Вот какая всё ж таки скользкая тема - «Художник»: можно невинную душу ненароком задеть, ранить не со зла…. А душа - она ж, завсегда, проникновения просит. Стоит на коленочках с протянутыми руками, умоляет понять её, а то и простить…. Господи, как же трудно перейти к этой «московской» теме-то, как трудно-то, господи.
Москва - она… к ней так просто не подступишься, на слезу не возьмёшь. И никогда не поймёшь «чё ей надо-то». Не угадаешь, каким боком повернётся, на какое дно заляжет, с какой крыши упадёт - непредсказуемая, хулиганка. Каждую минуту надо за ней успевать, бежать рядом, ни на шаг не отставая, а то и в глаз на бегу заглянуть: всё ли, мол, правильно делаю, с той ли ноги бегу? И главное - не думать. Да. Это главное. Потому что, если начнёшь вопросы задавать - враз в кювете окажешься. Не любит она вопрошающих, а любит действующих. Действующие лица и исполнители - наполнители Москвы. Нескончаемая пьеса в единственном непрерывном действии пишется кем-то свыше более восьми веков к ряду. Восемьсот с лишком лет провоцирует на суету сует не токмо коренного жителя, но и заезжего простака из глубинки. Последнего обмануть не трудно. Да и сам он, подсознательно доверяя классику, обманываться рад. Столица помогает в этом виртуозно: лёгким, едва ощутимым прикосновением берёт за шкурку и, аккуратненько встряхнув, выбивает сначала деньги, затем душу. Но бывает и в обратном порядке - всё зависит от вас и от вашей «группы поддержки», от силы её притяжения, что ли. Когда пять лет назад я «понаехала» в первопрестольную, «моя группа» оставалась дома и, если честно, без её поддержки мне пришлось бы туже некуда. Но мне было с чем сравнивать: в Москве, даже самая, казалось бы, хреновая жизнь - баловство, понарошку, точно кино - вышел из кинотеатра и всё изменилось. В Питере, если уж ты попал в «енто кино», из него так запросто не выйдешь. Этот город пропитан флюидами фантасмагории. Вот я и говорю: Москва, в качестве среды, пригодной для проживания, гораздо благополучней Питера, так что моя «институтская закалка» мне очень даже помогла. Произойди со мной хоть часть «питерского» в столице, я бы не выкарабкалась, спилась бы к чёртовой матери и всё.
Послушайте, не спите. Заварите-ка лучше чаёк, затянитесь папироской. Не курите, не пьёте? Прекрасно. Здоровье - великая вещь, его надо беречь. На пользу себе и нации. Здоровая, розовощёкая нация - вдвойне великая вещь! Так вот… когда пять лет назад я нагрянула в первопрестольную, здоровье моё было вполне сносным: лёгкие, хотя и не отличались особой чистотой, но дышали распахнутой грудью, мозги работали на полную катушку, а карий глаз горел, как у лося в период гона. Словом, девушка была готова к оплеухам новой жизни. Может быть поэтому, сойдя на перрон Казанского вокзала, и подставила лицо небу, с которого падали не то капли дождя, не то будущие слёзки.
Москва-а-а-а…- вдох… Москва-а-а-а…- выдох…- как же я люблю тебя…
- как же я люблю тебя… Москва…
Вечер ли, ночь ли, полдень ли: ты - мой вдох, ты - мой выдох.
Сладость ветра твоего, горечь снега твоего, вера Храма твоего - рядом.
Звоны вербные, квасы хлебные, гроши медные - даром.
Греешь холодом, кормишь голодом, гладишь ботогом - всё прощаю.
Что подарено от щедрот твоих
с благодарностью возвращаю.
Зима 2003-го в Москве была снегопадной. С неба летело всё, что хоть как-то могло претендовать на осадки. Город напоминал зефир, покрытый взбитыми сливками. Помню, мечтала прикоснуться к счастью, и, даже, приобнять его. Вальс, вальс под «раз, два, три» кружил меня третий месяц. Я потеряла все ориентиры, опоры, и совершенно одуревшая от переизбытка кислорода, с каждым днём взлетала всё выше и выше.
Человек - баловень иллюзий. Любовь - самая великая из всех. И она, действительно, творит чудеса, если взрослая женщина превращается в совершеннейшее дитя. Я научилась смеяться. Смеялась «закатом» - открыто, смачно, во всю глотку. Смеялась по любому поводу, как дурочка. И читала: клевала всё, что имело форму книги, жадно, с удовольствием, сглатывая со страниц чьи-то слёзы, надежды, любови. Как выяснится позже, чужие жизни могут быть намного реальнее, чем твоя собственная. Пожалуйста, никогда не обманывайте себя, сторонитесь иллюзий, даже самых многообещающих, они, как солнце, незаметно превратят ваш оазис в пустыню.
Пять-шесть посещений совсем разных театров отрезвили. Всё проявилось, стало из плоского выпуклым. То, что я наблюдала из зала, было мне чуждо и, даже враждебно. Именитые артисты поражали отшлифованным цинизмом, а молодёжь доказывала свою крутизну. Но публике ничего не надо доказывать. Ей бы пару-тройку по-человечески сказанных фраз о том, что жизнь наша имеет смысл, что все мы нужны друг другу, что можем быть свободны, счастливы, любимы, если того захотим - всё в наших силах. Всего-то несколько фраз, по-человечески сказанных….
Я поняла: произошла катастрофа. В Театр были допущены корыстные люди. Они ходили, говорили, плакали, смеялись, и, даже любили, как это можно делать только за деньги - отстранённо. Чувства не было. Или, было некое подобие чувства… «нечто», покрытое прозрачной скорлупкой льда. Больного мог спасти только укол в сердце, а его припудривали, румянили, бриалинили.
Полная перемена жизни (развод, оставленная на родителей дочь, проданная квартира) была принесена в жертву Королю, который сам пал жертвой. Получалось, что мой внутренний голос попросту надул меня. Трагедии в том, конечно, не было - я могла вернуться. И… я не могла вернуться. Значит, трагедия всё же была… маленькая такая драма… драмочка.
Будущий супруг из кожи вон лез, чтобы, хоть как-то, хоть куда-то пристроить внезапно свалившееся на него «инородное тело». Его друзья принимали посильное участие, но как-то не всерьёз. А сами мы тогда, как мне представляется теперь, походили на два дерева по краям пустыни. Одно ждало ветра, другое - пыльцу. Никто ничего не дождался. Победила пустыня. Это значит - не было любви. Если бы любовь была, она бы что-нибудь придумала. В общем, через пять месяцев бесплодных усилий Жук спустил Дюймовочку на землю и улетел, подарив на прощанье бумажку в пятьдесят долларов. «Хорошо бы сохранить её на память, внукам показать».
Далее следовали неделя «отчаянного уничтожения себя» и неделя «возрождения». Господи Боже, сколько ещё их будет на моём пути, этих недель….
Освободив, отделанный под сауну 12-метровый кондоминиум благородного Жука, Дюймовочка поселилась на съёмной жилплощади в северной части Москвы.
Итак… работы у неё не было, друзей Жука велено было «не трогать, не сманивать» (да кому они нужны - насекомые), средствА, когда-то брошенные на сберкнижку таяли, как мартовские снега (кстати, на дворе был месяц март), по ночам метелил снежок, днём он таял…, а впереди маячила весна, первая из четырёх пережитых ею московских вёсен.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАВТРА
Допустим, вы сочли всё выше сказанное, чушью. Допустим, я не в обиде. Напротив, я крайне Вам признательна. Важно, что Вы, уважаемый читатель, до сей поры рядом, и продолжаете с интересом изучать меня, да и себя заодно. Покорнейше благодарю, я знала с кем делить движение души и не жалею.
Вот какая всё ж таки скользкая тема - «Художник»: можно невинную душу ненароком задеть, ранить не со зла…. А душа - она ж, завсегда, проникновения просит. Стоит на коленочках с протянутыми руками, умоляет понять её, а то и простить…. Господи, как же трудно перейти к этой «московской» теме-то, как трудно-то, господи.
Москва - она… к ней так просто не подступишься, на слезу не возьмёшь. И никогда не поймёшь «чё ей надо-то». Не угадаешь, каким боком повернётся, на какое дно заляжет, с какой крыши упадёт - непредсказуемая, хулиганка. Каждую минуту надо за ней успевать, бежать рядом, ни на шаг не отставая, а то и в глаз на бегу заглянуть: всё ли, мол, правильно делаю, с той ли ноги бегу? И главное - не думать. Да. Это главное. Потому что, если начнёшь вопросы задавать - враз в кювете окажешься. Не любит она вопрошающих, а любит действующих. Действующие лица и исполнители - наполнители Москвы. Нескончаемая пьеса в единственном непрерывном действии пишется кем-то свыше более восьми веков к ряду. Восемьсот с лишком лет провоцирует на суету сует не токмо коренного жителя, но и заезжего простака из глубинки. Последнего обмануть не трудно. Да и сам он, подсознательно доверяя классику, обманываться рад. Столица помогает в этом виртуозно: лёгким, едва ощутимым прикосновением берёт за шкурку и, аккуратненько встряхнув, выбивает сначала деньги, затем душу. Но бывает и в обратном порядке - всё зависит от вас и от вашей «группы поддержки», от силы её притяжения, что ли. Когда пять лет назад я «понаехала» в первопрестольную, «моя группа» оставалась дома и, если честно, без её поддержки мне пришлось бы туже некуда. Но мне было с чем сравнивать: в Москве, даже самая, казалось бы, хреновая жизнь - баловство, понарошку, точно кино - вышел из кинотеатра и всё изменилось. В Питере, если уж ты попал в «енто кино», из него так запросто не выйдешь. Этот город пропитан флюидами фантасмагории. Вот я и говорю: Москва, в качестве среды, пригодной для проживания, гораздо благополучней Питера, так что моя «институтская закалка» мне очень даже помогла. Произойди со мной хоть часть «питерского» в столице, я бы не выкарабкалась, спилась бы к чёртовой матери и всё.
Послушайте, не спите. Заварите-ка лучше чаёк, затянитесь папироской. Не курите, не пьёте? Прекрасно. Здоровье - великая вещь, его надо беречь. На пользу себе и нации. Здоровая, розовощёкая нация - вдвойне великая вещь! Так вот… когда пять лет назад я нагрянула в первопрестольную, здоровье моё было вполне сносным: лёгкие, хотя и не отличались особой чистотой, но дышали распахнутой грудью, мозги работали на полную катушку, а карий глаз горел, как у лося в период гона. Словом, девушка была готова к оплеухам новой жизни. Может быть поэтому, сойдя на перрон Казанского вокзала, и подставила лицо небу, с которого падали не то капли дождя, не то будущие слёзки.
Москва-а-а-а…- вдох… Москва-а-а-а…- выдох…- как же я люблю тебя…
- как же я люблю тебя… Москва…
Вечер ли, ночь ли, полдень ли: ты - мой вдох, ты - мой выдох.
Сладость ветра твоего, горечь снега твоего, вера Храма твоего - рядом.
Звоны вербные, квасы хлебные, гроши медные - даром.
Греешь холодом, кормишь голодом, гладишь ботогом - всё прощаю.
Что подарено от щедрот твоих
с благодарностью возвращаю.
Зима 2003-го в Москве была снегопадной. С неба летело всё, что хоть как-то могло претендовать на осадки. Город напоминал зефир, покрытый взбитыми сливками. Помню, мечтала прикоснуться к счастью, и, даже, приобнять его. Вальс, вальс под «раз, два, три» кружил меня третий месяц. Я потеряла все ориентиры, опоры, и совершенно одуревшая от переизбытка кислорода, с каждым днём взлетала всё выше и выше.
Человек - баловень иллюзий. Любовь - самая великая из всех. И она, действительно, творит чудеса, если взрослая женщина превращается в совершеннейшее дитя. Я научилась смеяться. Смеялась «закатом» - открыто, смачно, во всю глотку. Смеялась по любому поводу, как дурочка. И читала: клевала всё, что имело форму книги, жадно, с удовольствием, сглатывая со страниц чьи-то слёзы, надежды, любови. Как выяснится позже, чужие жизни могут быть намного реальнее, чем твоя собственная. Пожалуйста, никогда не обманывайте себя, сторонитесь иллюзий, даже самых многообещающих, они, как солнце, незаметно превратят ваш оазис в пустыню.
Пять-шесть посещений совсем разных театров отрезвили. Всё проявилось, стало из плоского выпуклым. То, что я наблюдала из зала, было мне чуждо и, даже враждебно. Именитые артисты поражали отшлифованным цинизмом, а молодёжь доказывала свою крутизну. Но публике ничего не надо доказывать. Ей бы пару-тройку по-человечески сказанных фраз о том, что жизнь наша имеет смысл, что все мы нужны друг другу, что можем быть свободны, счастливы, любимы, если того захотим - всё в наших силах. Всего-то несколько фраз, по-человечески сказанных….
Я поняла: произошла катастрофа. В Театр были допущены корыстные люди. Они ходили, говорили, плакали, смеялись, и, даже любили, как это можно делать только за деньги - отстранённо. Чувства не было. Или, было некое подобие чувства… «нечто», покрытое прозрачной скорлупкой льда. Больного мог спасти только укол в сердце, а его припудривали, румянили, бриалинили.
Полная перемена жизни (развод, оставленная на родителей дочь, проданная квартира) была принесена в жертву Королю, который сам пал жертвой. Получалось, что мой внутренний голос попросту надул меня. Трагедии в том, конечно, не было - я могла вернуться. И… я не могла вернуться. Значит, трагедия всё же была… маленькая такая драма… драмочка.
Будущий супруг из кожи вон лез, чтобы, хоть как-то, хоть куда-то пристроить внезапно свалившееся на него «инородное тело». Его друзья принимали посильное участие, но как-то не всерьёз. А сами мы тогда, как мне представляется теперь, походили на два дерева по краям пустыни. Одно ждало ветра, другое - пыльцу. Никто ничего не дождался. Победила пустыня. Это значит - не было любви. Если бы любовь была, она бы что-нибудь придумала. В общем, через пять месяцев бесплодных усилий Жук спустил Дюймовочку на землю и улетел, подарив на прощанье бумажку в пятьдесят долларов. «Хорошо бы сохранить её на память, внукам показать».
Далее следовали неделя «отчаянного уничтожения себя» и неделя «возрождения». Господи Боже, сколько ещё их будет на моём пути, этих недель….
Освободив, отделанный под сауну 12-метровый кондоминиум благородного Жука, Дюймовочка поселилась на съёмной жилплощади в северной части Москвы.
Итак… работы у неё не было, друзей Жука велено было «не трогать, не сманивать» (да кому они нужны - насекомые), средствА, когда-то брошенные на сберкнижку таяли, как мартовские снега (кстати, на дворе был месяц март), по ночам метелил снежок, днём он таял…, а впереди маячила весна, первая из четырёх пережитых ею московских вёсен.
ПРОДОЛЖЕНИЕ ЗАВТРА