Music + Unknown Planet
Неизвестная Планета снимает свой сериал, музыка - важная часть воплощения наших кино-замыслов. Композитор Сергей Желудков, основатель и дирижёр Первого симфонического оркестра рассказывет: "С детства всё кино помню по музыке".
СЖ: В детстве ребёнок воспринимает искусство через подсказки, а музыка - именно такой первоисточник, основа и "подсказка" для восприятия. Кино-музыкальных воспоминаний у меня много, я рос в музыкальной семье.
Но первое - это, конечно, Прокофьев, "Александр Невский" [худ.фильм ( 1938), реж. С.Эйзенштейн (1898-1948, музыка С.Прокофьева (1891-1953)]. Впечатление было настолько сильным, что я взял втихаря у деда оцинкованное ведро, прорезал там дырки, соорудил меч и пошел воевать на соседнюю улицу к товарищу. Ущерб был нанесён впечатляющий, и родным пришлось разбираться.
Немецкие рыцари из 1242 в 1938, советское кино
НП: Воздействие ли это музыки или визуального ряда Эйзенштейна?
СЖ: Думаю, синтез: воздействие музыки Прокофьева и кадры скачущих крестоносцев не могли оставить меня спокойным, так что пришлось пожертвовать ведром...
Композитор С.Прокофьев и режиссёр С.Эйзенштейн
А вообще все умные режиссёры, художники прекрасно знают, как можно использовать воздействие музыки, и поэтому очень ответственно подходят к выбору композитора. К сожалению, сегодня это редкость. Наверное, поэтому кино мы смотрим всё меньше. И видим всеобщую деградацию в искусствах.
Особенно это чувствуется, когда мы возвращаемся к классикам. Я в своём детстве просыпался и собирался в школу под музыку Гленна Миллера [1904-1944, США]. С детства я был погружён в тот мир музыки, мне хотелось разбираться в ней, даже - инстинктивно - хотелось писать такую музыку. Она пробуждала во мне чувства и эмоции, и мне хотелось сделать что-то такое же качественное.
Гленн Миллер Поезд на Чаттанугу, фильм "Серенада Солнечной долины" 1941
СЖ: Сегодня тоже есть хорошая музыка, в том числе музыка электронная. Я, например, не могу писать музыку "просто так", ни о чём, музыку - приложение к чему-то. Сейчас музыка такова, что ею можно озвучить всё: и слив бачка в туалете, и движение поезда, и футбол, и любовь. Всё - одной музыкой. Такая солома, которая всюду стелешь, но она не несёт ни-че-го.
НП: В детстве ты дирижёром или композитором хотел стать?
СЖ: Скорее - композитором. Я прогуливал школу, ходил по улицам, насвистывал симфонии, думал, как их записать. Художественный свист: вот первые мои опыты, которые можно было записывать.
Дирижёром я решил стать тогда, когда написал много музыки и увидел, что её никто либо не хочет, либо не может исполнить. Мне говорили: «Мальчик! Ты сначала вырасти, стань членом Союза композиторов, потом приходи». Я спрашивал: « А так просто нельзя? - Нет, мы все должны отчитываться. И - не положено!»
Становиться композитором для меня было естественно, а становиться дирижёром - я был вынужден. Поэтому я создал оркестр, потом создал хор. И стал играть музыку.
НП: В чём функциональный смысл существования дирижёра?
СЖ: Помочь композитору достучаться до слушателя. Невозможно быть просто дирижёром или просто композитором: нужно знать всё. Сейчас, когда я вижу дирижёров, которые, получив эту профессию на курсах повышения квалификации, думают, что они становятся наравне с теми, кто отработал 30 лет и получал эту профессию потом и кровью, ну… становится смешно. И видно, что постепенно нивелируются профессиональные навыки, и профессия дирижёра вырождается.
НП: Как различить неквалифицированного дирижёра? Люди ходят слушать одну и ту же музыку...
СЖ: Смысл дирижёра и личности дирижёра в оркестре - я бы сравнил с качественным бензином, который ты заливаешь в артерии своего автомобиля.
НП: В 30-е годы в СССР создавали оркестры без дирижёра [ПерСимфАнс - «Первый симфонический ансамбль» в Москве, 1922-1932]
СЖ: Тогда от многого оказывались: без царя в голове, без дирижёра в оркестре. Но это цирк, когда проводят 20 репетиций, экспериментируя с ощущениями: «Сработает? Не сработает? А вот сегодня - пронесло! А вот завтра - нет». Можно как угодно изгаляться, но есть годами отработанные вещи, и все эти перформансы сошли на нет, потому что это - не возможно.
НП: Миссия композитора сегодня в человеческой цивилизации? Зачем музыка?
СЖ: Это именно миссия. Миссия - это жертва, это полная отдача. Композитор - это проводник. Всё, чем владеет композитор, это не его. Это идёт сверху.
И он, если он настоящий композитор, в силу своих возможностей, в силу своего трудолюбия, в силу осознания и понимания того, чем он владеет, - воплощает в жизнь и пытается донести до людей, до простых людей, которые далеко от этих истин, разбудить в них чувства, которые помогут им жить дальше, быть чище, становиться лучше. И освободиться от бремени всей этой земной суеты.
НП: Музыка - как и технологии - в военных целях: построить племя и пойти убивать соседей, отнимать у них женщин и еду?
СЖ: Музыка сама по себе - такое же естественное чувство и естественная потребность, как и повседневные вещи вокруг. Музыка есть во всём: в шелесте листьев, в походке. Везде присутствует музыка. Даже если ты будешь ходить в наушниках. Хаос мыслей - это тоже музыка.
НП: Музыка поездов метро, взлетающих самолётов?..
СЖ: Почему бы и нет: открываешь Мосолова и слушаешь - завод! Высочайшего класса музыка, которая даже сейчас не потеряла актуальности. [А.В.Мосолов, 1900-1973, балет «Завод. Музыка машин», 1928].
Свиридов - «Время, вперёд!» первая часть сюиты, ты слушаешь то время, ты чувствуешь, как кровь в твоих жилах движется… [Георгий Свиридов, 1915-1998, «Время, вперёд - 1968]
НП: Так это позитивная эмоция?
СЖ: Конечно!
НП: Или, наоборот? - разрушительная: пойти кого-нибудь убить.
СЖ: Музыка это и технология - это к вопросу о дозволенности и о границах того, что ты создаёшь, как ты хочешь использовать. Как с лопатой - можешь копать, а можешь кого-нибудь…
НП: Червяка прикончить. Границы дозволенного? Ты - как композитор и дирижёр - чувствуешь, что способен перепрограммировать аудитории, которые соприкасаются с твоей музыкой?
СЖ: Я чувствую. Но есть и такой момент как ответственность перед аудиторией и перед тем, чем ты занимаешься. Музыкальное творчество всегда актуально, и даже самые эмоционально страшные образцы музыки, как Восьмой [струнный] квартет Шостаковича [1906-1975]или симфония Вайнберга [Моисей Вайнберг, 1919-1996, симфония №6 (1963) - о судьбах евреев во Вторую Мировую]… всё равно я считаю, что их нужно давать слушать как раз-таки детям и воспитывать эти ощущения, эти эмоции.
Потому что Шостакович писал живую историю. И те переживания, те чувства… соприкасаясь с ними, человек понимает, что такое - было. И что такое не должно повториться.
НП: Человек, родившейся не в России, тем более - не в СССР, как сегодня воспринимает музыку того же Шостаковича вне контекста 30-х годов, вне контекста Второй Мировой войны?
СЖ: Я думаю, что он воспринимает эту музыку с потрясением. Если он внимательно слушает: это такие звуки! они настолько попали в цель, на них отпечаток истории… Это звуковое кино: ты послушал и ужаснулся.
НП: Национальность в музыке? Существует ли она? Можешь ли на слух определить, в каком социуме вырастал автор?
СЖ: Национальность в музыке - основополагающа. Музыка должна быть национальна. Иначе музыка становится ни о чём, музыкой для всего. В прикладную музыку. Стираются границы - стираются мысли. Музыка становится звуковым сопровождением.
Национальность в музыке - это сила таланта: немецкая музыка, еврейская, русская, японская. Это всё - общемировое достояние. И сейчас мы видим, как композиторы отказываются от своего национального достояния в пользу, я бы сказал: «стать частью мирового сообщества», в пользу «писать, как пишут в мире - это очень круто!» Но что в этом крутого?
Напиши ты - как Хачатурян [1903-1978] , как Шостакович, как Айвс [Чарлз Эдвард Айвз, Charles Edward Ives; 1874-1954, основоположник американской композиторской школы XX века]. Это национальная американская, национальная армянская музыка.
Она будет определять и задавать в дальнейшем тон и восприятие мировой музыки и составлять культуру мировой музыки. А если ты пишешь одно и то же, как все, всё превращаешься в пепел.
НП: Так в твоём профессиональном восприятии - Рахманинов - русский композитор?
СЖ: Там всё можно понять по мелодии и по тем чувствам, которые она вызывает.
НП: Рахманинов в США считается американским композитором, мои тамошние знакомые продюсеры младше 40 с удивлением узнавали, что Рахманинов родился в Российской Империи.
Рахманинов (в центре), Сикорский (справа): 1924, Нью-Йорк, самолёт С-29А (Сикорского)
СЖ: Ну и хорошо. А как это влияет на музыку Рахманинова? Было ещё лучше, когда я узнавал от профессиональных рэперов… Они давали мне послушать Бородина «Улетай на крыльях ветра» в опусах их, так сказать, коллег. И восхищались, насколько те талантливы: «Как так получилось, что американцы написали такую прекрасную музыку?!» [Хор из оперы "Князь Игорь" (1890), А.П.Бородин (1833-1887)].
НП: Рэп - это музыка?
СЖ: Музыка.
НП: Ты слушаешь её?
СЖ: У меня есть пара композиций.
НП: Твоего собственного сочинения?!
СЖ: (смеётся) Нет, не моего собственного! - я ещё не достиг пока совершенства в таком речитативе. Но есть, конечно! Это заряд энергии! У меня музыка в моём плейере делится на несколько частей. Есть музыка для поднятия боевого духа. Либо для успокоения. Что-то для мучения, что-то для лечения, что-то для сосредоточенного внимания. А что-то - для того, чтобы расслабиться, чтобы отвлечься. Для того чтобы вспомнить!
НП: Детская музыка - это сложно?
СЖ: Конечно! Детские песни очень сложно писать. И вообще, чтобы детская песня получилась хитом, нужно быть большим мастером. Ребёнка невозможно обмануть. Какой бы ты не был супер-композитор - заставить ребёнка слушать, а потом и петь… А потом ещё и влюбиться в эту музыку.
НП: Это сложнее, чем сложные симфонии?
СЖ: А кому нужны сложные симфонии для взрослых? Все поют детские песни. Сложных симфоний у некоторых - по 30, по сто двенадцать штук. Но они же не поют симфонии, они поют детские песни. Нет разделения на лёгкие жанры и нечто выспреннее. Есть музыка, которая живёт, развивается, дышит. Она как тот организм, который постоянно мутирует. Видоизменяется.
Как и григорианский хорал, как джаз, как электронная музыка. Это временной код, который видоизменяется.
НП: Меняются ли аудитории?
СЖ: Аудитории остаются те же: готовые слушать. Дело в тех, кто помогает аудитории, кто доносит музыку, творчество и любой художественный замысел. Помощники. Те же дирижёры. Сейчас все зациклены на огромном эго. Что они - самые главные!
НП: Ты говоришь про композиторов?
СЖ: Про всех, кто исполняет. Дирижёр тоже исполнитель. И композитор, и простой инструменталист. Настолько преобладает эго во многих, что они теряют нить своего призвания и то, чему они должны служить. А это - служение. Если ты помешан только на себе, ты не нужен никакому творчеству. Ты бесполезен.
НП: Какими инструментами ты владеешь?
СЖ: Фортепиано, аккордеон.
НП: Пробовал играть в оркестре, быть часть единого целого?
СЖ: В ученические годы, конечно. Это очень тренирует тебя как личность. Очень полезно. Заставляет тебя с собой смиряться.
Диоген в каждой бочке с зачёткой
НП: Звёздная болезнь у простого исполнителя? Человек десятилетиями играет одно и то же на виолончели. И сам не пишет. И это призвание? Он каждый день ходит на работу…
СЖ: В зависимости от того, как он к этому относится. Мы же все люди, нам нужно удовлетворять свои житейские потребности, кушать, где-то жить. Поэтому ты не можешь воплощать призвание, живя в бочке и играя на виолончели. Там нет места. Важно: не думать, что ты достиг всего сам. Не думать, что владеешь чем-то таким, чем не может владеть тот, для кого ты играешь. И не гордиться этим. Быть нормальным человеком.
Не создавать из себя идола. Чем проще - тем лучше. Это помогает. Как говорила супруга Рериха: «Там, где нет простоты, там нет и красоты». Значит, и нет высшего присутствия.
НП: Что за музыкальный проект, связанный с живописью.
СЖ: Сейчас мы записали новую музыку к проекту, который Первый симфонический оркестр делает вместе с Центром искусств «Москва». Он называется «Концерт для живописи с оркестром». Предыдущий наш проект - «Концерт для голограммы с оркестром» - получил широкую мировую известность. И вот концерт для живописи с оркестром - это вторая, более высокая часть восприятия классического искусства.
Юлия Трегер, скрипка, на фоне картины "Аллегория "Слух"
СЖ: Когда я попал в «Центр искусств Москва», в пространство, в котором присутствуют на стенах эти образы - рукотворные: смотришь на них и понимаешь, что это фантастические образы - вечные, вне времени. И мы решили сделать проект на основе высоких технологий.
НП: Вы анимируете картины, у вас персонажи…
СЖ: Нет, здесь не просто так. Здесь настоящие полотна Айвазовского, Рериха, Шишкина, Бакста. Картины, на которые зритель может не только посмотреть, но окунуться в них по-настоящему, почувствовать.
Всё происходит в живую. Это те технологии, которые мы отрабатывали годами. Музыка, которая написана мною к каждой картине. Она не повторяется, это авторская музыка. И это настоящие шедевры. Живые. И люди, которые настроены на восприятие, могут почувствовать энергетику картины и живого оркестра и музыки. Получилось создать нечто уникальное.
Получилось создать синтез вне времени: картина является проводником в другое измерение, а музыка - поводырь.
Репетиция оркестра в галерее, дирижёр - Сергей Желудков
Запись беседы с С.Желудковым на Радио России, 25 мин.:
https://www.radiorus.ru/brand/57077/episode/2249308
СЖ: В детстве ребёнок воспринимает искусство через подсказки, а музыка - именно такой первоисточник, основа и "подсказка" для восприятия. Кино-музыкальных воспоминаний у меня много, я рос в музыкальной семье.
Но первое - это, конечно, Прокофьев, "Александр Невский" [худ.фильм ( 1938), реж. С.Эйзенштейн (1898-1948, музыка С.Прокофьева (1891-1953)]. Впечатление было настолько сильным, что я взял втихаря у деда оцинкованное ведро, прорезал там дырки, соорудил меч и пошел воевать на соседнюю улицу к товарищу. Ущерб был нанесён впечатляющий, и родным пришлось разбираться.
Немецкие рыцари из 1242 в 1938, советское кино
НП: Воздействие ли это музыки или визуального ряда Эйзенштейна?
СЖ: Думаю, синтез: воздействие музыки Прокофьева и кадры скачущих крестоносцев не могли оставить меня спокойным, так что пришлось пожертвовать ведром...
Композитор С.Прокофьев и режиссёр С.Эйзенштейн
А вообще все умные режиссёры, художники прекрасно знают, как можно использовать воздействие музыки, и поэтому очень ответственно подходят к выбору композитора. К сожалению, сегодня это редкость. Наверное, поэтому кино мы смотрим всё меньше. И видим всеобщую деградацию в искусствах.
Особенно это чувствуется, когда мы возвращаемся к классикам. Я в своём детстве просыпался и собирался в школу под музыку Гленна Миллера [1904-1944, США]. С детства я был погружён в тот мир музыки, мне хотелось разбираться в ней, даже - инстинктивно - хотелось писать такую музыку. Она пробуждала во мне чувства и эмоции, и мне хотелось сделать что-то такое же качественное.
Click to viewГленн Миллер Поезд на Чаттанугу, фильм "Серенада Солнечной долины" 1941
СЖ: Сегодня тоже есть хорошая музыка, в том числе музыка электронная. Я, например, не могу писать музыку "просто так", ни о чём, музыку - приложение к чему-то. Сейчас музыка такова, что ею можно озвучить всё: и слив бачка в туалете, и движение поезда, и футбол, и любовь. Всё - одной музыкой. Такая солома, которая всюду стелешь, но она не несёт ни-че-го.
НП: В детстве ты дирижёром или композитором хотел стать?
СЖ: Скорее - композитором. Я прогуливал школу, ходил по улицам, насвистывал симфонии, думал, как их записать. Художественный свист: вот первые мои опыты, которые можно было записывать.
Дирижёром я решил стать тогда, когда написал много музыки и увидел, что её никто либо не хочет, либо не может исполнить. Мне говорили: «Мальчик! Ты сначала вырасти, стань членом Союза композиторов, потом приходи». Я спрашивал: « А так просто нельзя? - Нет, мы все должны отчитываться. И - не положено!»
Становиться композитором для меня было естественно, а становиться дирижёром - я был вынужден. Поэтому я создал оркестр, потом создал хор. И стал играть музыку.
НП: В чём функциональный смысл существования дирижёра?
СЖ: Помочь композитору достучаться до слушателя. Невозможно быть просто дирижёром или просто композитором: нужно знать всё. Сейчас, когда я вижу дирижёров, которые, получив эту профессию на курсах повышения квалификации, думают, что они становятся наравне с теми, кто отработал 30 лет и получал эту профессию потом и кровью, ну… становится смешно. И видно, что постепенно нивелируются профессиональные навыки, и профессия дирижёра вырождается.
НП: Как различить неквалифицированного дирижёра? Люди ходят слушать одну и ту же музыку...
СЖ: Смысл дирижёра и личности дирижёра в оркестре - я бы сравнил с качественным бензином, который ты заливаешь в артерии своего автомобиля.
НП: В 30-е годы в СССР создавали оркестры без дирижёра [ПерСимфАнс - «Первый симфонический ансамбль» в Москве, 1922-1932]
СЖ: Тогда от многого оказывались: без царя в голове, без дирижёра в оркестре. Но это цирк, когда проводят 20 репетиций, экспериментируя с ощущениями: «Сработает? Не сработает? А вот сегодня - пронесло! А вот завтра - нет». Можно как угодно изгаляться, но есть годами отработанные вещи, и все эти перформансы сошли на нет, потому что это - не возможно.
НП: Миссия композитора сегодня в человеческой цивилизации? Зачем музыка?
СЖ: Это именно миссия. Миссия - это жертва, это полная отдача. Композитор - это проводник. Всё, чем владеет композитор, это не его. Это идёт сверху.
И он, если он настоящий композитор, в силу своих возможностей, в силу своего трудолюбия, в силу осознания и понимания того, чем он владеет, - воплощает в жизнь и пытается донести до людей, до простых людей, которые далеко от этих истин, разбудить в них чувства, которые помогут им жить дальше, быть чище, становиться лучше. И освободиться от бремени всей этой земной суеты.
НП: Музыка - как и технологии - в военных целях: построить племя и пойти убивать соседей, отнимать у них женщин и еду?
СЖ: Музыка сама по себе - такое же естественное чувство и естественная потребность, как и повседневные вещи вокруг. Музыка есть во всём: в шелесте листьев, в походке. Везде присутствует музыка. Даже если ты будешь ходить в наушниках. Хаос мыслей - это тоже музыка.
НП: Музыка поездов метро, взлетающих самолётов?..
СЖ: Почему бы и нет: открываешь Мосолова и слушаешь - завод! Высочайшего класса музыка, которая даже сейчас не потеряла актуальности. [А.В.Мосолов, 1900-1973, балет «Завод. Музыка машин», 1928].
Свиридов - «Время, вперёд!» первая часть сюиты, ты слушаешь то время, ты чувствуешь, как кровь в твоих жилах движется… [Георгий Свиридов, 1915-1998, «Время, вперёд - 1968]
НП: Так это позитивная эмоция?
СЖ: Конечно!
НП: Или, наоборот? - разрушительная: пойти кого-нибудь убить.
СЖ: Музыка это и технология - это к вопросу о дозволенности и о границах того, что ты создаёшь, как ты хочешь использовать. Как с лопатой - можешь копать, а можешь кого-нибудь…
НП: Червяка прикончить. Границы дозволенного? Ты - как композитор и дирижёр - чувствуешь, что способен перепрограммировать аудитории, которые соприкасаются с твоей музыкой?
СЖ: Я чувствую. Но есть и такой момент как ответственность перед аудиторией и перед тем, чем ты занимаешься. Музыкальное творчество всегда актуально, и даже самые эмоционально страшные образцы музыки, как Восьмой [струнный] квартет Шостаковича [1906-1975]или симфония Вайнберга [Моисей Вайнберг, 1919-1996, симфония №6 (1963) - о судьбах евреев во Вторую Мировую]… всё равно я считаю, что их нужно давать слушать как раз-таки детям и воспитывать эти ощущения, эти эмоции.
Потому что Шостакович писал живую историю. И те переживания, те чувства… соприкасаясь с ними, человек понимает, что такое - было. И что такое не должно повториться.
НП: Человек, родившейся не в России, тем более - не в СССР, как сегодня воспринимает музыку того же Шостаковича вне контекста 30-х годов, вне контекста Второй Мировой войны?
СЖ: Я думаю, что он воспринимает эту музыку с потрясением. Если он внимательно слушает: это такие звуки! они настолько попали в цель, на них отпечаток истории… Это звуковое кино: ты послушал и ужаснулся.
НП: Национальность в музыке? Существует ли она? Можешь ли на слух определить, в каком социуме вырастал автор?
СЖ: Национальность в музыке - основополагающа. Музыка должна быть национальна. Иначе музыка становится ни о чём, музыкой для всего. В прикладную музыку. Стираются границы - стираются мысли. Музыка становится звуковым сопровождением.
Национальность в музыке - это сила таланта: немецкая музыка, еврейская, русская, японская. Это всё - общемировое достояние. И сейчас мы видим, как композиторы отказываются от своего национального достояния в пользу, я бы сказал: «стать частью мирового сообщества», в пользу «писать, как пишут в мире - это очень круто!» Но что в этом крутого?
Напиши ты - как Хачатурян [1903-1978] , как Шостакович, как Айвс [Чарлз Эдвард Айвз, Charles Edward Ives; 1874-1954, основоположник американской композиторской школы XX века]. Это национальная американская, национальная армянская музыка.
Она будет определять и задавать в дальнейшем тон и восприятие мировой музыки и составлять культуру мировой музыки. А если ты пишешь одно и то же, как все, всё превращаешься в пепел.
НП: Так в твоём профессиональном восприятии - Рахманинов - русский композитор?
СЖ: Там всё можно понять по мелодии и по тем чувствам, которые она вызывает.
НП: Рахманинов в США считается американским композитором, мои тамошние знакомые продюсеры младше 40 с удивлением узнавали, что Рахманинов родился в Российской Империи.
Рахманинов (в центре), Сикорский (справа): 1924, Нью-Йорк, самолёт С-29А (Сикорского)
СЖ: Ну и хорошо. А как это влияет на музыку Рахманинова? Было ещё лучше, когда я узнавал от профессиональных рэперов… Они давали мне послушать Бородина «Улетай на крыльях ветра» в опусах их, так сказать, коллег. И восхищались, насколько те талантливы: «Как так получилось, что американцы написали такую прекрасную музыку?!» [Хор из оперы "Князь Игорь" (1890), А.П.Бородин (1833-1887)].
НП: Рэп - это музыка?
СЖ: Музыка.
НП: Ты слушаешь её?
СЖ: У меня есть пара композиций.
НП: Твоего собственного сочинения?!
СЖ: (смеётся) Нет, не моего собственного! - я ещё не достиг пока совершенства в таком речитативе. Но есть, конечно! Это заряд энергии! У меня музыка в моём плейере делится на несколько частей. Есть музыка для поднятия боевого духа. Либо для успокоения. Что-то для мучения, что-то для лечения, что-то для сосредоточенного внимания. А что-то - для того, чтобы расслабиться, чтобы отвлечься. Для того чтобы вспомнить!
НП: Детская музыка - это сложно?
СЖ: Конечно! Детские песни очень сложно писать. И вообще, чтобы детская песня получилась хитом, нужно быть большим мастером. Ребёнка невозможно обмануть. Какой бы ты не был супер-композитор - заставить ребёнка слушать, а потом и петь… А потом ещё и влюбиться в эту музыку.
НП: Это сложнее, чем сложные симфонии?
СЖ: А кому нужны сложные симфонии для взрослых? Все поют детские песни. Сложных симфоний у некоторых - по 30, по сто двенадцать штук. Но они же не поют симфонии, они поют детские песни. Нет разделения на лёгкие жанры и нечто выспреннее. Есть музыка, которая живёт, развивается, дышит. Она как тот организм, который постоянно мутирует. Видоизменяется.
Как и григорианский хорал, как джаз, как электронная музыка. Это временной код, который видоизменяется.
НП: Меняются ли аудитории?
СЖ: Аудитории остаются те же: готовые слушать. Дело в тех, кто помогает аудитории, кто доносит музыку, творчество и любой художественный замысел. Помощники. Те же дирижёры. Сейчас все зациклены на огромном эго. Что они - самые главные!
НП: Ты говоришь про композиторов?
СЖ: Про всех, кто исполняет. Дирижёр тоже исполнитель. И композитор, и простой инструменталист. Настолько преобладает эго во многих, что они теряют нить своего призвания и то, чему они должны служить. А это - служение. Если ты помешан только на себе, ты не нужен никакому творчеству. Ты бесполезен.
НП: Какими инструментами ты владеешь?
СЖ: Фортепиано, аккордеон.
НП: Пробовал играть в оркестре, быть часть единого целого?
СЖ: В ученические годы, конечно. Это очень тренирует тебя как личность. Очень полезно. Заставляет тебя с собой смиряться.
Диоген в каждой бочке с зачёткой
НП: Звёздная болезнь у простого исполнителя? Человек десятилетиями играет одно и то же на виолончели. И сам не пишет. И это призвание? Он каждый день ходит на работу…
СЖ: В зависимости от того, как он к этому относится. Мы же все люди, нам нужно удовлетворять свои житейские потребности, кушать, где-то жить. Поэтому ты не можешь воплощать призвание, живя в бочке и играя на виолончели. Там нет места. Важно: не думать, что ты достиг всего сам. Не думать, что владеешь чем-то таким, чем не может владеть тот, для кого ты играешь. И не гордиться этим. Быть нормальным человеком.
Не создавать из себя идола. Чем проще - тем лучше. Это помогает. Как говорила супруга Рериха: «Там, где нет простоты, там нет и красоты». Значит, и нет высшего присутствия.
НП: Что за музыкальный проект, связанный с живописью.
СЖ: Сейчас мы записали новую музыку к проекту, который Первый симфонический оркестр делает вместе с Центром искусств «Москва». Он называется «Концерт для живописи с оркестром». Предыдущий наш проект - «Концерт для голограммы с оркестром» - получил широкую мировую известность. И вот концерт для живописи с оркестром - это вторая, более высокая часть восприятия классического искусства.
Юлия Трегер, скрипка, на фоне картины "Аллегория "Слух"
СЖ: Когда я попал в «Центр искусств Москва», в пространство, в котором присутствуют на стенах эти образы - рукотворные: смотришь на них и понимаешь, что это фантастические образы - вечные, вне времени. И мы решили сделать проект на основе высоких технологий.
НП: Вы анимируете картины, у вас персонажи…
СЖ: Нет, здесь не просто так. Здесь настоящие полотна Айвазовского, Рериха, Шишкина, Бакста. Картины, на которые зритель может не только посмотреть, но окунуться в них по-настоящему, почувствовать.
Всё происходит в живую. Это те технологии, которые мы отрабатывали годами. Музыка, которая написана мною к каждой картине. Она не повторяется, это авторская музыка. И это настоящие шедевры. Живые. И люди, которые настроены на восприятие, могут почувствовать энергетику картины и живого оркестра и музыки. Получилось создать нечто уникальное.
Получилось создать синтез вне времени: картина является проводником в другое измерение, а музыка - поводырь.
Репетиция оркестра в галерее, дирижёр - Сергей Желудков
Запись беседы с С.Желудковым на Радио России, 25 мин.:
https://www.radiorus.ru/brand/57077/episode/2249308