комсомолец Семичастный
Он вернулся из исторического небытия в 1989 году. Тогда двое моих приятелей взяли у бывшего председателя КГБ Семичастного довольно большое интервью. По нынешним меркам ничего особенно интересного в том тексте не было. Но на Старой площади еще было полно борцов за чистоту марксистско-ленинской теории, направлявших и поправлявших печать. И ребята обили пороги многих редакций, прежде чем интервью с Семичастным решились опубликовать в "Огоньке".
Гром с партийного олимпа раздался тотчас. Егор Кузьмич Лигачев и другие товарищи с возмущением ознакомились с этими гнусными инсинуациями. И Семичастный тут же заявил, что ничего подобного он не говорил, а публикация - плод журналистской фантазии. Диктофоны в те времена были редкостью, интервью брались, что называется, в блокнот, и доказать свою правоту ребята не смогли. Одного из них уволили из редакции. Второй отделался выговором, но на протяжении нескольких месяцев на каждом собрании его песочили как фальсификатора. Им не верили даже знакомые: все считали, что человек такого уровня, как Семичастный, не станет лгать. Должен признаться, что в тот момент не поверил им и я.
А через несколько лет у меня возникла идея серии публикаций о председателях КГБ. Со многими из здравствовавших тогда шефов Лубянки с большим или меньшим трудом удалось договориться о встрече или переговорить по телефону. Но беседа с Семичастным то откладывалась, то переносилась. Владимир Ефимович был постоянно чем-то занят.
Наконец, мое упорство было вознаграждено, и он назначил время для беседы. "Домой я вас не позову,- сказал,- буду ждать вас на Пионерских прудах".- "На Патриарших?" - уточняю. Он помолчал: "Не наш вы, видимо, человек. Ну да ладно". Потом он описал скамейку, на которой будет сидеть, и как будет одет: естественно, в униформу отставных чекистов - драповое пальто и кепку. "А в руках,- говорит, - чтобы вы меня узнали, я буду держать 'Правду'". Никто из ветеранов госбезопасности, с которыми я беседовал, не использовал приемов из второсортных шпионских фильмов.
Мы ходили с ним вокруг пруда минут тридцать, а разговор не клеился. Он рассказывал, что любил гулять здесь с Шелепиным, пока тот еще выходил. С другими товарищами, которые приезжают к нему обсудить "разные наболевшие вопросы". Но предложений перейти к делу он, казалось, не слышал. И продолжал напористо-обаятельно излагать свои мысли. Мы сделали еще несколько кругов по дорожкам под его разговоры о том, как было хорошо в стране, когда они с Шелепиным были у власти. Пришлось возвращать его к теме встречи несколько настойчивее. "Да не могу я,- говорит,- вам ничего рассказывать. Тут у меня книжка в Америке должна выйти. Пока не выйдет, я никакими воспоминаниями делиться не буду". Вместо ответа на вопрос, когда же это случится, он неопределенно пожал плечами: "Я надиктовал то, что считал нужным, одному парню, чеху. Он живет сейчас в Швеции. Дальше - его дело".
К тому моменту я уже имел некоторое представление о том, что и как делается в западном книжном мире. И мог лишь констатировать, что способ, который выбрал Семичастный для продвижения своих мемуаров в Штаты, как-то уж больно незатейлив для бывшего руководителя мощной спецслужбы. И потом, Владимир Ефимович, говоря о табу на интервью, был, мягко говоря, неискренним. Я знал, что незадолго до нашей встречи он дал интервью британской телекомпании. Но видели бы вы, какое в тот момент у него было лицо! Лицо человека, который ну просто физически не может мне лгать. Чувствовалась настоящая школа комсомола.
Полубог
Как и все лубянские шефы, Семичастный любил встречаться с деятелями культуры (слева - Сергей Михалков). Но эта часть работы никогда не была для него основной
Как именно Семичастный попал на комсомольскую работу, теперь уже не имеет никакого значения. Он идеально для нее подходил. "Заводной, волевой, речистый и совершенно пустой" - как сказал мне неплохо знавший его в конце 40-х годов номенклатурный работник. И он стремительно продвигался по служебной лестнице. Секретарь комитета комсомола завода, секретарь Донецкого обкома ЛКСМ Украины, а в 1947 году, в 23 года,- первый секретарь ЦК украинского комсомола. Его тянули наверх в две руки глава всесоюзного комсомола Николай Михайлов и член Политбюро "большого ЦК" Никита Хрущев.
Мотивы Михайлова были скорее рациональными. Энергичный и амбициозный лидер - "маленький Сталин", как его называли за глаза,- формировал свою команду единомышленников, без которой закрепиться на вершинах власти было невозможно. Первый помощник - умный, но не слишком любимый в массах Александр Шелепин - у него уже был. Для вторых ролей подбирались люди с харизмой, но не отягощенные избытком интеллекта. Такие, которых всегда есть за что выдвинуть и всегда можно с работы снять.
Хрущеву Семичастный нравился иррационально. Возможно, потому, что их характеры были во многом схожи, а может быть, и по какой-то другой причине, но, как рассказывали мне соратники Семичастного по комсомольской работе, "Никита Сергеевич любил Володю как родного сына". И даже спас его карьеру, а может быть, и его самого. Пять братьев Семичастного участвовали в Отечественной войне. И один из них считался пропавшим без вести. После войны оказалось, что он был в плену, там вроде бы смалодушничал, за что был осужден и отбывал наказание на Дальнем Востоке. И мать уговорила комсомольского вожака походатайствовать за брата - попросить перевести его на Украину. Генерал госбезопасности Гоглидзе, на рассмотрении у которого оказалась эта просьба, немедленно переслал ее в Москву Сталину. И лишь личное письменное поручительство Хрущева помогло Семичастному удержаться на плаву.
В 1952 году произошло событие, резко изменившее судьбу Семичастного. Михайлов примкнул к побеждавшей, как казалось всем тогда, в борьбе за власть группировке Маленкова. Его избрали секретарем ЦК КПСС и заведующим отделом пропаганды и агитации ЦК КПСС. А управление комсомольскими делами оказалось в руках Шелепина и Семичастного. От падения вслед за Маленковым и Михайловым их спасло особое отношение Хрущева к своему воспитаннику Семичастному. Но "дорогой Никита Сергеевич" не без оснований считал, что Володя еще не готов для самостоятельной руководящей работы. И он несколько лет работал в ЦК ВЛКСМ вместе с Шелепиным.
Даже "железного Шурика" Шелепина (справа) считали лишь тенью боссов ЦК. Семичастного же называли бледной тенью Шелепина
Как рассказывали мне комсомольские ветераны, размолвки у двух комсомольских вождей случались крайне редко. И то не по принципиальным вопросам. В главном же - в том, что нужно крепко держать в руках доставшуюся им власть, они всегда были едины. В 1957 году, во время Всемирного фестиваля молодежи и студентов в Москве кто-то доложил вожакам о том, что их подчиненные в штабе фестиваля ведут подготовку к их смещению с постов. Неудавшаяся попытка "антипартийной группы" свалить Хрущева еще была у всех на памяти, и Шелепин с Семичастным не усомнились в реальности заговора в комсомольских рядах. Вожаки среди ночи примчались в штаб фестиваля, подняли подозрительных соратников и устроили им разнос. Но заговора-то не было, и обвиняемым все-таки удалось оправдаться.
В 1958 году Хрущев начал продвигать Шелепина с Семичастным наверх в единой связке. Семичастный сменил Шелепина на посту первого комсомольского секретаря, а затем заведующего отделом партийных органов ЦК КПСС. Потом, правда, на некоторое время их пути разошлись. Шелепина назначили председателем КГБ, а Семичастный ненадолго занял пост второго, "надзирающего" секретаря ЦК Компартии Азербайджана. Но на посту шефа КГБ своего старого друга сменил именно он.
Собственно, идея назначить Семичастного председателем КГБ вряд ли принадлежала самому Хрущеву. Судя по всему, он хотел, чтобы его любимец делал карьеру в партии. Но в ЦК был человек, который имел громадное влияние на то, что сегодня называют силовым блоком. Причем не только и не столько в силу своей должности - заведующего отделом административных органов ЦК КПСС. Поговаривали, что Николай Миронов благодаря цыганским корням может гипнотизировать людей. Сказки, конечно. Сильная личность, Миронов легко подчинял своей воле людей послабее.
Полушеф
Хрущев всегда и всюду поддерживал своего любимца Семичастного. Но когда пробил час Никиты Сергеевича, шеф КГБ приказал в случае чего остановить благодетеля "любой ценой"
С первых шагов на посту шефа Лубянки Семичастный начал демонстрировать характер. Вскоре после назначения он присутствовал на выпуске из разведшколы Первого главного управления КГБ. Он шел по коридору, когда один из выпускников, не узнавший его, взял Семичастного за рукав и сказал: "Мужик, пошли перед этой тягомотиной выпьем". Председатель комитета зашел в зашторенную комнату, выпил, как все, закусил, а потом с трибуны начал обличать отдельных товарищей, которые путают работу в госбезопасности с посиделками в ресторане.
"Приговор" ему вынесли довольно быстро: его сочли бледной копией Шелепина, который был бледной копией Михайлова. "Как третий экземпляр на машинке под копирку",- рассказывал мне один из ветеранов. Бывший зампред КГБ Ардалион Малыгин, в те годы - завсектором госбезопасности в административном отделе ЦК, рассказывал: Шелепин принимал людей с суровым лицом, все, что ему докладывали, записывал остро отточенными карандашами на бумаге, а затупившийся карандаш отбрасывал в сторону. Брал новый из тех, что сжимал в левой руке. Семичастный тоже держал в левой руке карандаши, но не писал ими, а колотил по столу. Но самой емкой была характеристика, которую Шелепину с Семичастным дал шеф английского отдела контрразведки, знавший их с комсомольских времен: "Шурик все же был человек. А Вовка - так, за девочками бегал".
Ни для кого не было секретом, что Семичастный делает только то, что ему советовали Миронов и Шелепин. Но при этом делал он все как-то кособоко. Ему поручили, к примеру, убрать из КГБ нескольких высокопоставленных ветеранов, которые жестко отстаивали интересы своих управлений. Один из них со смехом рассказывал мне, как его увольнял Семичастный. Сначала отправил на медкомиссию, но когда та признала генерала совершенно здоровым, вызвал его к себе и сказал: "Слушай, давай увольняйся, а то у меня из-за твоего здоровья неприятности будут". Другого он уволил потому, что у того было неоконченное высшее образование. И объяснял, что на такой высокой должности без диплома никак нельзя. А у самого не было даже неоконченного высшего.
В его бытность шефом КГБ у этой организации было немало успехов и провалов. Как и во все другие времена. Расстреляли за шпионаж в пользу Англии и США Пеньковского, но в Англии провалился Конон Молодый - Гордон Лонсдейл и вся его группа. И в те же годы якобы без помощи КГБ из тюрьмы в Лондоне бежал другой советский агент - Джордж Блейк. Бежали и из КГБ, причем один из них был сыном бывшего министра судостроения СССР.
Гораздо хуже обстояли дела внутри страны. То там то здесь случались взрывы недовольства, которые, как в Новочеркасске и Александрове, приходилось подавлять с применением войск. Правда, вины Семичастного в этом не было. Ухудшение условий жизни было прямым следствием хрущевской внутренней политики. Но ветераны ГБ считают Семичастного виновным в том, что их доклады о надвигающихся неприятностях он не сумел донести до Хрущева.
Наверное, единственной стопроцентно удачной операцией, в которой принял участие председатель КГБ Семичастный, оказалось смещение Хрущева со всех его постов. Но и в этом не было его особой заслуги: операцию разработал и осуществил Николай Миронов. В последние годы в различных телепрограммах Владимир Ефимович не раз рассказывал об этом мероприятии, "находившемся в рамках партийной демократии". Он только забыл упомянуть, что в те дни его подчиненные блокировали в гостинице "Москва" ряд руководителей, стремившихся поддержать Хрущева. Лишь незадолго до смерти он признался, что, затянись процесс смещения еще на одну ночь, он мог не выдержать напора тех, кто не считал смену главы страны правильной. Самым страшным вариантом, которого боялись заговорщики, мог стать прорыв Хрущева в американское посольство. И, как рассказывал мне один из ветеранов "наружки", они получили приказ Семичастного не допустить прорыва любой ценой. Любой.
Перспективы у Шелепина и Семичастного в новом раскладе власти были прекрасными. Через несколько недель после отставки Хрущева их покровитель Миронов погиб в авиакатастрофе в Югославии. И очень скоро между Брежневым и Шелепиным с Семичастным начались трения. Не лучше обстояли дела Семичастного и на Лубянке. Как только не стало Миронова, часть его полномочий по управлению КГБ постепенно перехватила группа генералов, выходцев из ЦК, которые стали управлять госбезопасностью без оглядки на Семичастного.
Полузаговорщик
Семичастный жалел, что вовремя не стал человеком Брежнева. И раскаивался в ошибках молодости: "Не надо было снимать Хрущева. Был бы я членом Политбюро, а не председателем общества 'Знание'"
В своих интервью Семичастный постоянно говорил о том, что его карьера прервалась потому, что он не внял предложению Брежнева и не перешел в его когорту. И что их с Шелепиным боялись как участников успешного дворцового переворота. Все это было и так и не так. Брежнев, безусловно, не нуждался в Семичастном. Он лишь хотел раздавить своих соперников поодиночке. А вот как участников заговора их действительно побаивались. Тем более что для этого были основания.
По моим наблюдениям, вся эта комсомольская группировка состояла из наивных до странности людей. Эти дети партии хотели организовывать разные закулисные игры, но при этом считали, что наказывать их за это можно только в рамках партийного устава. Они не скрывали своего недовольства Брежневым, в особенности после того, как Ильич начал раздавать хлебные должности своим родственникам, фронтовым и партийным друзьям, а также землякам. "Комсомольцы" болтали о "неудачном выборе Первого" где только можно, а главное, где нельзя. Один из соратников Шелепина и Семичастного, работавший в ЦК, выпив, начинал рассказывать окружающим о том, что скоро они, комсомольцы, и Брежнева снимут. Вскоре своими претензиями на власть они восстановили против себя всю советскую элиту.
Они упустили из рук даже тот ограниченный контроль над правоохранительными органами, который имели. Министром внутренних дел стал друг Брежнева Щелоков, а в 1967 году свой пост потерял и Семичастный. Он сам раз за разом повторял в интервью версию о том, что его сняли из-за того, что в СССР не вернулась дочь Сталина Светлана Аллилуева. Но ветераны рассказывали, что на самом деле Семичастному вменили в вину совсем другие служебные упущения. Так это или нет, будет ясно лишь после того, как рассекретят протоколы заседаний Политбюро. Если они вообще когда-нибудь будут рассекречены.
Тогда же Семичастного отправили в почетную ссылку - назначили первым заместителем главы правительства Украины. Ответственным, как он сам сказал мне сквозь зубы в конце памятной прогулки вокруг пруда, "за почты и спорт". В Киеве он откровенно скучал. Генерал КГБ, которого Семичастный уволил по прекрасному состоянию здоровья, восстановившийся на службе при Андропове, рассказывал мне, что в Киеве уже в 70-е годы он неожиданно встретил Семичастного. "И ведь какой бесстыжий тип! - вспоминал генерал, сам не отличавшийся великой совестливостью. - Бросился мне на шею, а потом говорит: слушай, пришли мне японскую магнитолу, ты же можешь достать. Я не успел еще добраться в Москву, как об этом доложили Юрию Владимировичу. Он отругал меня за неосторожность и сказал: 'Держись подальше от этих двух мерзавцев'. Он имел в виду Шелепина и Семичастного".
Через пару лет после прогулки на Патриарших я участвовал в съемках документального фильма о 60-х годах. Участие в нем председателя КГБ того периода было вполне логичным, и я вновь позвонил Семичастному. На улице шел дождь, и Владимиру Ефимовичу, хочешь не хочешь, пришлось отказаться от прогулок вокруг воды. Его кабинет - натура для картины "Все в прошлом". Стол, где одиноко лежала свежая "Правда". Зияющая пустота на приставном столике, где когда-то стояли в ряд спецтелефоны. К телефону он выходил в прихожую. Он перехватил мой взгляд и сказал: "Не надо было снимать Хрущева. Был бы в конце работы членом Политбюро, а не председателем общества 'Знание'". При разговоре присутствовал его колли по кличке Сэр. Неуправляемый Сэр лаял, заставлял хозяина бросать игрушки и мешал нашему взаимному зондажу.
Я пытался узнать, скажет ли он в нашем фильме что-то, что не повторял много раз в других интервью. Его интересовало, сколько мы заплатим за участие в фильме. Поговаривали, что он сделал гонорары за свои рассказы неплохим дополнением к пенсии генерал-полковника госбезопасности.
В конце прошлого года его внезапно потянуло в настоящее. Он стал давать интервью по актуальным вопросам - о национальной политике и нынешних спецслужбах. А в январе нынешнего года его не стало. Общий знакомый посетовал: "Был совершенно здоров, звонил, говорил, что собирался на дачу. И на тебе - инсульт". Покойному было семьдесят семь лет.
https://www.kommersant.ru/doc/253452