Затылок
Все это уже прошло, все это давно закончилось, и, надеюсь, больше никогда не вернется. Тебе вовсе не обязательно это знать. Мало того, я очень хочу, чтобы ты никогда этого не узнала, девочка моя.
Сначала жить не особо хочется. Ну правильно, какой смысл жить дальше. Ребенок умер. Хуже уже быть не может. Странно, что когда такое происходит, мало кто обращает внимание на ощущения отца. Все внимание и забота уходит матери, что, впрочем, наверное, правильно. Ты и сам пытаешься закрыть как-то весь тот ад, который творится между вами, пытаясь как-то что-то выправить, поправить, стереть из общей памяти. Не помню, откуда взялась эта статистика, что 90% пар после потери ребенка распадается. Разумеется, в оставшуюся десятку я не попал.
Остаться друзьями? Да идите нахер, как тут можно остаться друзьями, ты не знаешь, то ли пристрелить этого человека, то ли у него в ногах валяться, но оба случая бесполезны, ибо горохом об стену. Тут остается только один правильный вариант, как выяснилось: резать по-живому, отползти в сторону, окуклиться и терпеть.
Вообще, малыш, это очень идеалистично звучит, конечно, как потом выясняется, окуклиться и потерпеть. Скручивает тройным узлом, куда там ломке от наркотиков. Тончайший кокон прошибает в совершенно странные моменты: то истерикой на кухне друга в присутствии совершенно посторонних людей, то пробуждением посреди вполне нормальной наркоманской хаты без понятия о том, как ты вообще туда попал. Как выяснилось, можно год ходить по пустой квартире и разговаривать вслух с уже несуществующим человеком. Правда, остается один отчетливый внутренний стержень: если не выдержишь, то слетишь на дно мгновенно, бэкапа никакого. Поэтому влетаешь в работу как одно из спасений. И в тебе столько нереализованной больной энергии, что почему-то начинает переть как на дрожжах.
Знаешь, Верочка во время одной из встреч сказала, что это как будто кто-то спрыгнул на ходу с парного аквабайка, который ты ведешь. Вроде бы летишь вперед, горизонт чист, в кильватере прямая линия, и тут внезапно вылет, и аквабайк начинает носить во все стороны, зигзагами, петлями, что сам уже не понимаешь, что происходит. Я бы чуть поправил эту метафору, я тут недавно увлекся World of Warships, это очень похоже, когда в линкор, движущийся на самом полном, влетает внезапно торпеда. И в пробоину хлещет вода, и не знаешь, как это быстро починится, и управление не слушается, а еще и пожар на палубе... В игре, чтобы решить эти проблемы, достаточно нажать две кнопки. В жизни все оказывается чуть сложнее.
Конечно, ты не остаешься один. Вообще в жизни не было так, чтобы ты оставался без женщин. Разумеется, они появляются совершенно внезапно, просто с неба, приходят к тебе и пытаются убрать твою боль. Они очень стараются, они правда прекрасны, ты благодарен им... но это как затыкать пробоину в линкоре медицинскими пластырями. Пробоину ты затыкаешь сам, изнутри, так, что в итоге образуется сперва тонкая корка, а потом все прочнее, все прочнее, ты зашлепываешь броней все подряд, в итоге становишься какой-то несуразной капсулой, внутрь которой не проникает ничего, ни внутрь, ни наружу. Каждый день ты убеждаешь себя в том, что дальше ты будешь один. Всегда один. И больше никогда, точно никогда, не пустишь никого внутрь. Пусть даже там внутри ад, смерть и безнадежность.
У этой капсулы есть как отрицательные, так и положительные свойства. Плюсы в том, что тебе совсем ничего не страшно, потому что худшее уже было, а впереди уже ничего не будет, ты душевно готов упасть вместе с самолетом в момент жесткой посадки, ты не испытываешь почти никаких эмоций, когда умирают знакомые тебе люди, тебя не прошибает ничего вообще. Такая броня позволяет тебе спокойно чувствовать себя в таких ситуациях, когда вокруг происходит какой-то звездец со стрельбой и ножиками. Шнур это верно подметил в своем "никого не жалко, никого, ни себя, ни тебя, ни его".
Но есть и положительные свойства капсулы. Ты прокачиваешь новые скиллы, от умения уверенно вести переговоры с топами крупнейших компаний до умения заказывать себе еду и турпутевки на дом. Внезапно откуда-то берется чувство еды, и милые молодые женщины со следами от кольца на безымянном пальце в супермаркете как-то внимательно на тебя смотрят, когда ты накидываешь еду в корзине без списка от жены в руках. Самодостаточность - довольно приятная штука, особенно если она подкрепляется работой, спокойствием и поддержкой двух милых помощниц в офисе.
Ты настолько вбиваешь себе в голову то, что ты будешь один, что игнорируешь любые попытки матримониальных планов, искренних, любящих, спокойно отсекаешь их, не обращая внимания на реакцию. Это очень жестоко и болезненно для них, но твоя капсула дает тебе нулевую реакцию на внешние раздражители.
В дальнейшем негативные факторы капсулы увеличиваются. Мой друг Олег, переживавший похожий период на моем кухонном диване, это очень точно отметил однажды, что мы так накрепко закрылись, заварились, запечатались внутри себя, что отбросили от себя любую социализацию, любые общества, нам совершенно никто не стал нужен. Лучшее время - это для себя одного, где угодно, хоть на собственном диване в окружении навороченных девайсов, хоть в пабе по средам, когда сидишь за барной стойкой, пьешь лондон прайд с бушмиллс и читаешь книгу, хоть на Бали на пляже, потягивая майтай через соломинку. Никто не нужен. Ты один. Ты даже сирень весной сам себе приносишь. Даже в компании двух ближайших свежеразведенных друзей на пляже, когда они бешено носятся по окрестностям в поисках женщин ты просто пьешь и выпускаешь пар из ушей после работы. Друзья есть, но они тоже не необходимы.
Наступает абсолютное пресыщение и неумение что-то испытывать. Приучив когда-то себя к тому, что удовольствие и счастье делится на двоих, один ничего не хочешь. У женщин тут срабатывает волшебная штука, которую я много лет тому назад назвал "резервный парашют" - она рожает ребенка от кого угодно и вбивает в него всю нереализованную любовь, все эмоции, всю боль. Именно тогда появляются гигабайты фоток маленьких детей в соцсетях от молодой мамы. Правда, дальше зачастую наступает понимание того, что это не самоцель. Но чаще появляются люди, залюбленные одинокими или почти одинокими мамами до первых седин.
Но у мужчины такого парашюта нет. И латание пробоины продолжается. Вплоть до полной изоляции и безразличия ко всему. Вне зависимости от того, где ты и с кем ты.
А потом, малыш, появляется странный человек, который совсем неудобный, какой-то странный, совсем тебе вроде бы не подходит - и корочка в пробоине чуток хрустит. Нет, это не трещина, куда там, но ты так привык к абсолютной непроницаемости, что даже удивлен. Ты боишься спугнуть, поэтому не делаешь ничего. Просто совершенно ничего, никаких намеков и желаний. Однако тихо, осторожно, нежно этот человек начинает процарапывать, пробуравливать, проскребать капсулу, очень аккуратно, иногда нарываясь на опасные места, получая щелчок по носу, а иногда и взрыв по полной программе. Но этот человек не опускает руки и продолжает свой странный, зачем-то ему нужный путь.
Но у нее внезапно что-то начинает получаться. И ты внезапно проводишь с одной девушкой три недели подряд и замечаешь, что тебе снова хорошо. И о тебе заботятся и тебе снова хочется этой заботы. И это корку на пробоине вышибает к чертовой матери. И снаружи остается тонкая стенка, опять совершенно доступная этому человеку, только ему. Ты снова почему-то вроде бы как беззащитен, однако ты почему-то доверяешь этому ощущению, несмотря на весь предыдущий опыт. Ты почему-то снова кому-то доверяешь. И мне хорошо и счастливо, малыш, когда я обнимаю тебя, украдкой подходя сзади. Снова. Только немного боязно, что все снова сломается. Но эта боязнь пройдет, знаю, что пройдет.
Но я никогда тебе об обо всем этом не расскажу, потому что это совсем неважно теперь.
Важно что ты рядом, и я сейчас, прямо сейчас дышу твоим затылком.
Сначала жить не особо хочется. Ну правильно, какой смысл жить дальше. Ребенок умер. Хуже уже быть не может. Странно, что когда такое происходит, мало кто обращает внимание на ощущения отца. Все внимание и забота уходит матери, что, впрочем, наверное, правильно. Ты и сам пытаешься закрыть как-то весь тот ад, который творится между вами, пытаясь как-то что-то выправить, поправить, стереть из общей памяти. Не помню, откуда взялась эта статистика, что 90% пар после потери ребенка распадается. Разумеется, в оставшуюся десятку я не попал.
Остаться друзьями? Да идите нахер, как тут можно остаться друзьями, ты не знаешь, то ли пристрелить этого человека, то ли у него в ногах валяться, но оба случая бесполезны, ибо горохом об стену. Тут остается только один правильный вариант, как выяснилось: резать по-живому, отползти в сторону, окуклиться и терпеть.
Вообще, малыш, это очень идеалистично звучит, конечно, как потом выясняется, окуклиться и потерпеть. Скручивает тройным узлом, куда там ломке от наркотиков. Тончайший кокон прошибает в совершенно странные моменты: то истерикой на кухне друга в присутствии совершенно посторонних людей, то пробуждением посреди вполне нормальной наркоманской хаты без понятия о том, как ты вообще туда попал. Как выяснилось, можно год ходить по пустой квартире и разговаривать вслух с уже несуществующим человеком. Правда, остается один отчетливый внутренний стержень: если не выдержишь, то слетишь на дно мгновенно, бэкапа никакого. Поэтому влетаешь в работу как одно из спасений. И в тебе столько нереализованной больной энергии, что почему-то начинает переть как на дрожжах.
Знаешь, Верочка во время одной из встреч сказала, что это как будто кто-то спрыгнул на ходу с парного аквабайка, который ты ведешь. Вроде бы летишь вперед, горизонт чист, в кильватере прямая линия, и тут внезапно вылет, и аквабайк начинает носить во все стороны, зигзагами, петлями, что сам уже не понимаешь, что происходит. Я бы чуть поправил эту метафору, я тут недавно увлекся World of Warships, это очень похоже, когда в линкор, движущийся на самом полном, влетает внезапно торпеда. И в пробоину хлещет вода, и не знаешь, как это быстро починится, и управление не слушается, а еще и пожар на палубе... В игре, чтобы решить эти проблемы, достаточно нажать две кнопки. В жизни все оказывается чуть сложнее.
Конечно, ты не остаешься один. Вообще в жизни не было так, чтобы ты оставался без женщин. Разумеется, они появляются совершенно внезапно, просто с неба, приходят к тебе и пытаются убрать твою боль. Они очень стараются, они правда прекрасны, ты благодарен им... но это как затыкать пробоину в линкоре медицинскими пластырями. Пробоину ты затыкаешь сам, изнутри, так, что в итоге образуется сперва тонкая корка, а потом все прочнее, все прочнее, ты зашлепываешь броней все подряд, в итоге становишься какой-то несуразной капсулой, внутрь которой не проникает ничего, ни внутрь, ни наружу. Каждый день ты убеждаешь себя в том, что дальше ты будешь один. Всегда один. И больше никогда, точно никогда, не пустишь никого внутрь. Пусть даже там внутри ад, смерть и безнадежность.
У этой капсулы есть как отрицательные, так и положительные свойства. Плюсы в том, что тебе совсем ничего не страшно, потому что худшее уже было, а впереди уже ничего не будет, ты душевно готов упасть вместе с самолетом в момент жесткой посадки, ты не испытываешь почти никаких эмоций, когда умирают знакомые тебе люди, тебя не прошибает ничего вообще. Такая броня позволяет тебе спокойно чувствовать себя в таких ситуациях, когда вокруг происходит какой-то звездец со стрельбой и ножиками. Шнур это верно подметил в своем "никого не жалко, никого, ни себя, ни тебя, ни его".
Но есть и положительные свойства капсулы. Ты прокачиваешь новые скиллы, от умения уверенно вести переговоры с топами крупнейших компаний до умения заказывать себе еду и турпутевки на дом. Внезапно откуда-то берется чувство еды, и милые молодые женщины со следами от кольца на безымянном пальце в супермаркете как-то внимательно на тебя смотрят, когда ты накидываешь еду в корзине без списка от жены в руках. Самодостаточность - довольно приятная штука, особенно если она подкрепляется работой, спокойствием и поддержкой двух милых помощниц в офисе.
Ты настолько вбиваешь себе в голову то, что ты будешь один, что игнорируешь любые попытки матримониальных планов, искренних, любящих, спокойно отсекаешь их, не обращая внимания на реакцию. Это очень жестоко и болезненно для них, но твоя капсула дает тебе нулевую реакцию на внешние раздражители.
В дальнейшем негативные факторы капсулы увеличиваются. Мой друг Олег, переживавший похожий период на моем кухонном диване, это очень точно отметил однажды, что мы так накрепко закрылись, заварились, запечатались внутри себя, что отбросили от себя любую социализацию, любые общества, нам совершенно никто не стал нужен. Лучшее время - это для себя одного, где угодно, хоть на собственном диване в окружении навороченных девайсов, хоть в пабе по средам, когда сидишь за барной стойкой, пьешь лондон прайд с бушмиллс и читаешь книгу, хоть на Бали на пляже, потягивая майтай через соломинку. Никто не нужен. Ты один. Ты даже сирень весной сам себе приносишь. Даже в компании двух ближайших свежеразведенных друзей на пляже, когда они бешено носятся по окрестностям в поисках женщин ты просто пьешь и выпускаешь пар из ушей после работы. Друзья есть, но они тоже не необходимы.
Наступает абсолютное пресыщение и неумение что-то испытывать. Приучив когда-то себя к тому, что удовольствие и счастье делится на двоих, один ничего не хочешь. У женщин тут срабатывает волшебная штука, которую я много лет тому назад назвал "резервный парашют" - она рожает ребенка от кого угодно и вбивает в него всю нереализованную любовь, все эмоции, всю боль. Именно тогда появляются гигабайты фоток маленьких детей в соцсетях от молодой мамы. Правда, дальше зачастую наступает понимание того, что это не самоцель. Но чаще появляются люди, залюбленные одинокими или почти одинокими мамами до первых седин.
Но у мужчины такого парашюта нет. И латание пробоины продолжается. Вплоть до полной изоляции и безразличия ко всему. Вне зависимости от того, где ты и с кем ты.
А потом, малыш, появляется странный человек, который совсем неудобный, какой-то странный, совсем тебе вроде бы не подходит - и корочка в пробоине чуток хрустит. Нет, это не трещина, куда там, но ты так привык к абсолютной непроницаемости, что даже удивлен. Ты боишься спугнуть, поэтому не делаешь ничего. Просто совершенно ничего, никаких намеков и желаний. Однако тихо, осторожно, нежно этот человек начинает процарапывать, пробуравливать, проскребать капсулу, очень аккуратно, иногда нарываясь на опасные места, получая щелчок по носу, а иногда и взрыв по полной программе. Но этот человек не опускает руки и продолжает свой странный, зачем-то ему нужный путь.
Но у нее внезапно что-то начинает получаться. И ты внезапно проводишь с одной девушкой три недели подряд и замечаешь, что тебе снова хорошо. И о тебе заботятся и тебе снова хочется этой заботы. И это корку на пробоине вышибает к чертовой матери. И снаружи остается тонкая стенка, опять совершенно доступная этому человеку, только ему. Ты снова почему-то вроде бы как беззащитен, однако ты почему-то доверяешь этому ощущению, несмотря на весь предыдущий опыт. Ты почему-то снова кому-то доверяешь. И мне хорошо и счастливо, малыш, когда я обнимаю тебя, украдкой подходя сзади. Снова. Только немного боязно, что все снова сломается. Но эта боязнь пройдет, знаю, что пройдет.
Но я никогда тебе об обо всем этом не расскажу, потому что это совсем неважно теперь.
Важно что ты рядом, и я сейчас, прямо сейчас дышу твоим затылком.