Жизнь одного катакомбного священника
См. Выше Часть I
Когда вспыхнула война, я былъ въ... Была Петровка, люди говѣли. Въ... тоже было много вѣрующихъ и говѣющихъ, но особенно меня заботила мысль о двухъ молодыхъ парняхъ, которымъ, по мобилизаціи, нужно было идти въ армію, и они очень были обезпокоены тѣмъ, какъ же имъ идти, не говѣвши? Я рѣшилъ поспѣшить къ нимъ. Однако, я зналъ, что пробраться по мостамъ черезъ рѣчку Воркслу теперь невозможно, а нужно искать мѣсто, гдѣ можно было бы переѣхать въ лодкѣ. Разспросивъ кое-кого и не теряя времени, отправился я въ путь. По дорогѣ попадается подвода. На ней ѣдетъ женщина, и не хочетъ подвезти меня, говоря: «Намъ запрещено кого-либо подвозить». Я говорю ей: «Я изъ..., сына отдалъ на войну, и надо мнѣ скорѣй домой вернуться». Тогда она согласилась, и я сѣлъ, но проѣхалъ немного: дороги расходились, и я долженъ былъ встать. Прихожу я въ село..., расположенное возлѣ рѣчки. Тамъ знакомые мои - Данило и Иванъ; они - рыбаки, и у нихъ есть лодки, но они говорятъ: «Тутъ опасно переѣзжать: могутъ поймать, а лучше вамъ пойти по рѣкѣ въ ближайшее село: тамъ живетъ моя сестра, - она васъ перевезетъ. А село это - подъ самымъ лѣсомъ, и къ нимъ удобно незамѣтно подойти прямо изъ лѣсу во дворъ». Пошелъ я. Выхожу изъ лѣса, а тутъ въ пескѣ играютъ дѣти изъ дѣтскихъ яслей. Увидали они меня - и скорѣй побѣжали въ сельсовѣтъ, и заявили, что какой то человѣкъ вышелъ изъ лѣсу и пошелъ въ этотъ дворъ. За мной была устроена погоня, а тѣмъ временемъ, мальчикъ повезъ меня въ лодкѣ, и уже лодка скрылась въ камышахъ. Позднѣе я узналъ, что когда мальчикъ возвратился, его «взяли въ работу», - допрашивали, а также того дядьку, во дворъ котораго я вошелъ, выйдя изъ лѣсу.
Когда я переправился черезъ рѣку и вышелъ изъ лодки, было 12 часовъ дня, какъ разъ люди въ полѣ отдыхали и обѣдали. Я вышелъ на дорогу, потомъ пересѣкъ поле, и вошелъ въ городокъ..., на квартиру какъ разъ къ тѣмъ парнямъ, къ которымъ я и спѣшилъ. Одного изъ нихъ звали Илья, а другого - Федоръ. У Ильи я и остался. Мать его, Ульяна, была тоже благочестивая женщина. Пробылъ я у нихъ полтора мѣсяца, жилъ на чердакѣ. Потомъ перешелъ въ другое село - ..., на полпути между... и ... Туда меня позвали отслужить литургію по случаю годовщины смерти мужа Екатерины Григорьевны ... Мѣста у нихъ было много, - цѣлая хата свободна, а жили всего - мать и дочка, дѣтей не было. Онѣ и предложили мнѣ остаться у нихъ до окончанія войны. Переходъ мой въ... совершился такъ: рано утромъ вооружился я косой, вскинулъ ее на плечо, и вышелъ въ путь въ сопровождены двухъ женщинъ, несшихъ грабли и кубышки для воды (такъ какъ стояли жнива); вышли мы на главную дорогу и прошли 4 километра до лѣса, а въ лѣсу жилъ мой знакомый лѣсникъ, въ семьѣ у него я бывалъ. До лѣса дошелъ я вмѣстѣ съ тѣми женщинами, а ужъ къ лѣснику пошелъ я одинъ. Отъ лѣсника же послали въ... дѣвочку, и тогда оттуда пришла старуха и забрала меня, потому что въ то время опасно было ходить одному, да еще не зная мѣстности. Перешли мы туда благополучно: … жили съ краю, подъ самымъ лѣсомъ. Къ этимъ вдовамъ никто и не заходилъ, жили уединенно. Бывало, настанетъ ночь, а партизаны такъ и снуютъ по улицѣ въ лѣсъ и обратно; а мнѣ все это видно, и прямо душа не на мѣстѣ. Партизаны тогда готовились, все что-то возили на подводах въ лѣсъ.
Пришло 1 октября. Я вышелъ на свободу и увидѣлъ свѣтъ и нѣмцевъ. Недѣли черезъ двѣ меня приглашаютъ въ ... на приходъ, занять новую Вознесенскую церковь, на что я имъ говорилъ, что, молъ, рано еще, надо подождать, - еще война не кончена. Но люди изголодались безъ духовной пищи, и слушать не хотятъ. Пришлось мнѣ уступить, дабы людей успокоить.
Сталъ я служить въ городѣ... , гдѣ были двѣ церкви, и обѣ были нами заняты. Весной, съ таяніемъ снѣга, обнаружилась страшная картина: въ лѣсу, черезъ который я тогда шелъ, приблизительно полтора километра отъ дороги, была большая котловина. Въ этой котловинѣ было партизанское кубло, братская общая могила убитыхъ невинныхъ жертвъ. Изъ этой могилы исходилъ паръ, какъ туманъ. Эти люди были схвачены партизанами на дорогѣ, и, безъ различія, военные они, или не военные - всѣ здѣсь головы сложили. Главаря партизанъ поймали; у него обнаружили 800 документовъ; а безъ документовъ сколько людей погубили? Когда земля высохла, я организовалъ крестный ходъ, дабы освятить это мѣсто и отслужить общее погребеніе. Я хотѣлъ также поставить тамъ крестъ и тѣмъ увѣковѣчить это мѣсто, ежегодно посѣщая его для служенія общей панихиды по безвременно погибшимъ. Но это не состоялось ввиду моего перехода въ... Я долженъ былъ перейти туда, потому что это село - четырехприходное, а не имѣло ни одного священника. Тамъ, въ февралѣ 1943 г., застаетъ меня отступленіе нѣмцевъ. Я прячусь у однихъ людей; просидѣлъ тамъ 21 день. Про большевиковъ кругомъ говорятъ: «Они не такіе, какъ были: съ погонами на плечахъ!» Я рѣшилъ пойти на свою квартиру. Прихожу. На квартирѣ у меня два лейтенанта. Сперва ничего не говорятъ, потомъ разговорились. Одинъ спрашиваетъ: «За кого молился, батя» (т. е., какого епископа поминалъ)? Я какъ то увернулся отъ прямого отвѣта, но понялъ, что они стоятъ за то, чтобы непремѣнно молиться за митрополита Сергія, и для меня стало понятно, чѣмъ они напитаны, даже и войска.
Отступаютъ красные, приходятъ нѣмцы. Плоды дѣятельности красныхъ: за три недѣли разстрѣляны три священника одной со мной оріентаціи, а еще въ одного священника красный въ цернви прицѣливался, но люди помѣшали, и священникъ остался живъ.
Встрѣчаетъ меня однажды на улицѣ комендантъ и предлагаетъ мнѣ, чтобы я въ праздники не служилъ, а только въ воскресные дни. Я спрашиваю: «Чѣмъ вызывается такая мѣра?» Онъ говоритъ (все черезъ переводчика): «Уборочная кампанія». Я отвѣчаю: «По праздникамъ ходятъ въ церковь старики и малый дѣти, а остальные работаютъ, потому что совѣтская власть научила не молиться». А потомъ говорю: «Надо побольше молиться, чтобы война кончилась!» А онъ говоритъ, что по случаю войны надо побольше работать. Я же сказалъ послѣднее слово: «Впрочемъ, наше дѣло - молиться, а ваше дѣло - работать» - и пошелъ отъ него. Черезъ двѣ недѣли подъѣзжаетъ къ квартирѣ легковая машина; выходятъ изъ нея два господина, одѣтые въ вольное платье, спрашиваютъ разрѣшенія зайти. Я отвѣчаю: «Пожалуйста». Одинъ изъ нихъ говоритъ по русски: «Мы хотѣли спросить васъ, въ чемъ ваша церковь нуждается?» Въ это же время онъ вынимаетъ записную книжку, говоря: «Одинъ изъ насъ будетъ записывать». Я отвѣчаю: «По нѣмецкимъ законамъ церковь отдѣлена отъ государства». Онъ говоритъ: «Ну такъ что же, а все таки государство помогаетъ, если это нужно. Вотъ, напримѣръ, въ Полтавѣ отпущены средства на ремонтъ монастыря». Я говорю: «Первая наша нужда - найти православнаго епископа, а таковой есть только въ Винницѣ; я читалъ въ газетѣ, что тамъ епископъ Евлогій, который служилъ чинъ погребенія при раскопкѣ убитыхъ жертвъ» (какъ впослѣдствіи я узналъ, я имѣлъ тогда въ виду епископа Евлогія Парижскаго). Мнѣ отвѣчаютъ: «У васъ есть епископы: въ Харьковѣ - епископъ Ѳеофилъ, въ Полтавѣ - епископъ Несторъ[1]. А въ Винницу ѣхать нельзя - военное время». Тогда я говорю: «Дайте намъ вина, лампаднаго масла, муки для просфоръ. А онъ спрашиваетъ: «А много нужно вина?» Я говорю: «12 бутылокъ». «Это можно легко привезти!» Потомъ онъ спрашиваетъ: «А люди довольны по вашему приходу?» Я отвѣчаю: «Особенно я доволенъ, потому что я только теперь свѣта и увидѣлъ!» А онъ спрашиваетъ: «А люди какъ?» Отвѣчаю: «Люди довольны, только недовольны колхозами, которые на ихъ шеѣ висятъ. Люди хотятъ, чтобы землю раздѣлили, хотятъ обрабатывать ее; тогда они и хлѣбъ дадутъ государству, и сами себя прокормятъ. Если дадите машины, то машинами все будетъ сдѣлано». «Тогда мы такъ сдѣлаемъ: напишите все это на бумагѣ, и черезъ 10 дней мы пріѣдемъ, возьмемъ у васъ эту бумагу, и все доложимъ тамъ, гдѣ нужно». Но на десятый день нѣмцы начали отступать, и мы сами отправились въ дорогу. Я одѣлся въ фуфайку, легкіе ботинки, взялъ въ собой крестъ, Евангеліе, требникъ и антиминсъ, и пѣшкомъ пошелъ на западъ, отступая съ войсками. Вдругъ - самолеты: налетъ на село. Я падаю на землю. Близко падаетъ бомба. Противъ меня загорается дворъ, и оттуда лѣзетъ, истекая кровью, старикъ. Я же отдѣлался ушибомъ пальца лѣвой руки. Пришли въ другое село - и тамъ воздушное нападеніе: убитъ мальчикъ и двѣ коровы. Поднимаемся рано, отправляемся въ дорогу, а самолеты и ночью не даютъ поноя, освѣщая мѣстность. Такъ мы съ трудомъ оторвались отъ фронта, а тамъ пошло легче.
Проѣзжаемъ мы Тростянецъ, Гадячъ, Лубны. Подъ Лубнами мы задержались недѣли на двѣ въ селѣ Мгарь; оттуда ходили разсматривать монастырь Св. Аѳанасія. Отъ главной церкви только стѣны остались, а въ скиту отправлялось богослуженіе украинскими священниками. Никакой постройки незамѣтно, - какъ будто и не было, но, по разсказамъ мѣстныхъ жителей, это была богатая обитель. Стоитъ она на возвышенности надъ рѣкой Сулой.
Оттуда направляемся на Черкасы, переправляемся у Черкасъ на другой берегъ. Намъ поручаютъ гнать овецъ на Погребище. Тамъ мы сдали овецъ.
Я интересовался жизнью христіанъ западнаго края. Относительно церкви: живой церкви не знаютъ; священники не освѣдомляли людей, и священники, зная это, преспокойно служили, и ихъ никто не безпокоилъ въ этомъ отношеніи, - ни власть, ни люди. Въ домахъ въ особомъ почетѣ портретъ Тараса Шевченко, - даже стоитъ въ переднемъ углу, убранный рушниками, и служитъ имъ святымъ образомъ.
Изъ Погребища мы поѣхали на Козятинъ, а оттуда на Холмъ, далѣе Проскуровъ и Гусятинъ. Переѣхали границу въ Гусятинѣ. Далѣе - г. Чертковъ, г. Бугачъ; наконецъ, доѣхали мы до г. Здунская Воля въ Польшѣ, при польско-нѣмецкой границѣ. Въ Здунской Волѣ мы пошли въ лагерь, а оттуда посылали на работу въ Лодзь. Я надѣлъ на себя духовную форму, надѣлъ крестъ, и говорю; «Не для этого я сюда пріѣхалъ! Сколько здѣсь лагерей, и въ нихъ большая нужда въ священникахъ, а мы будемъ выполнять рядовую работу». Тогда меня отправили назадъ, а потомъ, недѣли черезъ двѣ, всѣхъ насъ вывезли въ Германію, въ г. Навгардъ черезъ г. Штеттинъ. Въ Навгардѣ комендантъ обратилъ вниманіе, что я въ подряскикѣ и съ крестомъ. Передаетъ мнѣ, чтобы я снялъ съ себя крестъ. Я думаю: кто ты и что ты, что повелѣваешь снять крестъ? Я не подчинился такому требованію. На другой день онъ опять увидалъ, и, какъ левъ, подскакиваетъ ко мнѣ, схватилъ за крестъ, оборвалъ и бросилъ въ меня. Я въ этотъ моментъ взмахнулъ рукой и зацѣпилъ его немного. Затѣмъ я поднялъ крестъ, и тѣмъ все кончилось, но вскорѣ меня въ первую очередь откомандировали въ пересылочный лагерь, въ Шнайдомиръ, гдѣ я за двѣ недѣли окрестилъ одинадцать младенцевъ. Затѣмъ повезли меня въ Гале, гдѣ поселили въ небольшой рабочій лагерь, который выполнялъ городскія работы. Я попадаю въ городской садъ. Люди просятъ коменданта за меня, чтобы я былъ у нихъ священникомъ. Люди были, большей частью, среднихъ лѣтъ, главнымъ образомъ - бѣлоруссы. Комендантъ посылаетъ меня на работу - я отказываюсь, на тѣхъ же основаніяхъ. Тогда комендантъ началъ хлопотать объ этомъ, но ничего не вышло. Я нашелъ одного стараго эмигранта, который былъ завѣдующимъ конторой Арбейтсфронта. Я обратился къ нему. Онъ много обѣщалъ, а ничего не сдѣлалъ; а время идетъ. Заболѣваютъ у меня зубы. И такъ эти зубы мнѣ помогли, что я просидѣлъ зиму до марта мѣсяца. Въ мартѣ перемѣняется комендантъ, беретъ меня въ работу, везетъ меня въ Гестапо съ вещами. Тамъ на меня смотрятъ, какъ на звѣря, спрашиваютъ: «Гдѣ ты взялъ такого рабочаго? На что ты намъ его привезъ?» Онъ отвѣчаетъ: «И мнѣ онъ не нуженъ». «Вези его казадъ!» А машины нѣтъ. Вотъ было ему хлопотъ, пока меня обратно привезъ! Пріѣзжаю обратно, - люди рады, дѣтишки бѣгутъ, хватаютъ вещи и несутъ въ казарму. Черезъ недѣлю вызываетъ меня Арбейтсамтъ. Подъ конвоемъ отправляюсь въ Арбейтсамтъ, а оттуда въ Гестапо. Гестапо предлагаетъ мнѣ стать на работу и даетъ мнѣ подписать бумажку. Я имъ и говорю, что я въ Германію пріѣхалъ не для этой работы; развѣ мало работы по моей линіи? Сколько есть дѣтей некрещеныхъ, сколько дѣтей растетъ безъ школы, а взрослые, вмѣсто того, чтобы быть въ церкви, - сидятъ по пивнушнамъ, а изъ пивнушни - по темнымъ улицамъ бродятъ, а далѣе что ихъ ожидаетъ? Развратъ! Онъ мнѣ отвѣчаетъ: «Сейчасъ война, а поэтому подписывайте! Подпишете или нѣтъ?» Я подумалъ, что все мною сказано, и ничто не помогаетъ и не поможетъ, а поэтому подписалъ согласіе идти на работу. Вышелъ, да и думаю: куда идти? 12 часовъ. Видно, пойду въ столовую, и, какъ нищій, попрошу пообѣдать. Столовая недалеко; я пошелъ, и по дорогѣ застала меня тревога. Я быстро добѣжалъ и скрылся въ столовую. Вдругъ - алармъ. Тогда мы - въ подвалъ. Смотримъ - черезъ минуту лампы наши стали мигать, а потомъ потухли, и слышенъ только одинъ грохотъ. Я и думаю: «Господи, что дѣлается! Какъ тамъ люди? Всѣ мы - человѣки… Одна минута - и города нѣтъ». Бомбили вокзалъ и до середины города. Я какъ разъ былъ на противоположной сторонѣ. Пообѣдавъ, я вышелъ, чтобы идти домой. Вижу - пожаръ! Куда мнѣ идти? Проходу нѣтъ! Кое-какъ съоріентировался, усталъ, разволновался, и все еще не увѣренъ, что буду ночевать дома. Вижу по мѣстности, что моя квартира должна быть цѣла. Не дошелъ еще до своего жилья - опять
алармъ! Люди - кто куда, а я усталъ, и уже не рано... Никуда не прячусь, а иду себѣ по улицѣ, смотрю вверхъ. А ихъ въ облакахъ, какъ воронъ, стаями, много летаетъ; летятъ черезъ городъ далѣе. Я вздохнулъ, и думаю: «Люди, которые попираютъ праздники Божіи и законы человѣческіе, что васъ ожидаетъ? И въ этомъ никто не виноватъ, - виновата небольшая кучна людей, всѣмъ этимъ заправляющая».
Прихожу домой - дома благополучно. На другой день идемъ на работу. Проходимъ около фоторгафіи, гдѣ фотографировалось большинство русскихъ. Фотографія съ улицы наполовину разбомблена. Въ это время приходитъ наша сожительница и говорить: «Батюшка! Ваша карточка увеличена и стоитъ въ витринѣ фотографа на видномъ мѣстѣ». Я почти не повѣрилъ, и отнесся къ этому иронически. Между прочимъ, на работу я не ходилъ и фотографіи не могъ видѣть, а наша дорога на работу какъ разъ шла мимо фотографіи, поэтому я и поспѣшилъ прежде всѣхъ.
И что же вижу: моя карточка на уцѣлѣвшемъ обломкѣ виситъ, какъ бы сейчасъ повѣшена! Я какъ крикну: «Сюда!» Прочіе прибѣжали и видятъ то же самое, но вступить въ развалины не рѣшились безъ полиціи. Идемъ обратно съ работы, смотримъ, - тамъ копается хозяинъ. Я его спрашиваю: «Можно взять карточку?» Но онъ говоритъ: «Черезъ 14 дней, когда комиссія осмотритъ поврежденія, тогда можно». Черезъ недѣлю приходятъ американцы, и мнѣ мои товарищи приносятъ мою фотографію.
Съ отходомъ города Гале въ совѣтскую зону, мы въ двухъ автобусахъ отправляемся въ Мюнхенъ, проѣзжая Франкфуртъ, Маннгеймъ и другіе города, совершенно уничтоженные войной. Проѣздъ былъ чудный: конецъ мая и начало іюня; двѣ недѣли ѣхали и любовались устройствомъ Германіи. Изъ Мюнхена мы поѣхали въ лагерь Карльсфельдъ, и тамъ прожили одну зиму, а оттуда весной 1946 года переѣхали на Фрайманъ. На Фрайманѣ архіепископъ Стефанъ собралъ тѣхъ изъ насъ, которые не были на учетѣ и, послѣ краткаго знакомства съ нами, зарегистрировалъ и предоставилъ мнѣ пр
[1] 06а украинскіе автокефалисты.