Cоврала
Вот написала предыдущее, а ведь соврала, не так хотела закончить, вообще ни капельки не так. Загрызла подлая мука сомнения, а именно: зачем лить негатив? Кому он нужен? И так, загнавшись снова по этому вопросу, я с облегчением оборвала стих, лихо подогнала рифму, смайлик даже поставила. И, в принципе, меня так тоже устраивает, но мне было, что ещё сказать. И без Голливудского лоска, без излишних слюней, мне было, что вылить на эту псевдо-бумагу. Я человек. Я чувствую. И моя тоска гложет меня так же, как кого-либо, когда-либо, почему-либо она может обгладывать, облизывать, шершавым языком своим дырявить поры кожи, мылом втираться в раздражённые яблоки глаз, спутывать волосы песком...но это уже про пляж и солнце, про океан и месяц июль. Я снова убегаю от себя, от мыслей своих, я смотрю на маленькое окошечко, синенькое, с буковкой f, ненавистное это животное, мордокнига, убийство времени моего, вдохновение моё...
Нить - сама по себе понятие довольно нерастяжимое и, главное, тонкое. Нить мысли настоящей, той, что не стыдно, а именно хочется донести, ещё тоньше. И моя надорвалась в прошлом абзаце. И да, я зашла и посчитала лайки. Да, я прочла все комментарии и ответила, и вернулась сюда, и за это я себе благодарна. А ещё за откровенность. Очень страшно вот так точить из себя самой, напильничком, из чувств, из плача и боязни, из низменных и постыдных своих самых черт, страшно ваять вещь. Но иначе зачем? Зачем вообще что-то строить, если это будоражит равновесие, если душевный покой нарушается, если нервы о нервы и больно, и не надо, не надо, Женя, ни тебе, ни другим не надо. И я читаю её, и я читаю его, и страдания их несоизмерны моим, и горе их через века проложено, и имя им Марина, Анна, Владимир, и я преклоняю колено, одно из миллионов, преклонённых перед ними. И мерзкий голос, внутренний, мерзкий, я сказала голос, мне уже срежещет, что потому-то им и можно было хандрить вот так в открытую, нараспашку, во всеуслышание, что они Владимир, Анна, Марина. И нельзя, нельзя оскорблять любительскими потугами святое тело трагедии. Ей служат гении, а ты сиди и смейся. Радуй людей.
Вот, например, люди из Аткритки. Вот Люди. Вот с большой буквы Эл. Сами себе настроение делают, население веселят. И, вроде, я тоже пыталась писать смешно. И, говорят, получалось.
Но я не я, когда не в муке,
Печаль моя во мне поёт.
И если я раскину руки,
Я не смогу объять её.
Не отвлекаемся, товарищи. Внимание на доску, Пишем, пишем, не теряем юношеского задора, да что уж там, бабьего, исконно руссского, украинского, китайского, какой там из них самый прыткий, самый продуктивный, заражаемся, заряжаемся, строчим, пока дают. А ведь могут и забрать. Он дал - он же и отнял. Или она. Ну, не важно. Спор не об этом. Да и спора-то, собственно, нет. Я ищу. Ищу себя. Я нахожу и теряюсь, пугаюсь, прячусь. Мыслей сторонюсь слишком тёмных, буквы ищу более мелодично рвущие спины и животы друг другу, так, чтобы слово в слово, и не было места для слишком глубоких тем. Значит, неуважение. Налицо пренебрежение дарами свыше. А их могут и забрать. Не пользуетесь - ваше дело. Пусть кто-то более смелый дерзает.
Да, это мой самый страшный сон, наверное, на данном этапе. Хотя этой весной мне редко снились сны; всё больше просыпалась, разбужеенная рифмами, образами, из лени не вставала, не записывала сразу, а так и валялась в полубреду до утра. А потом упоённо вскакивала в семь утра и писала, писала, писала. И нет для меня мощнее кошмара, чем отъятие у меня этой новой моей страсти. Если меня бросишь ты, я погибну; если от меня уйдёт слово, я сойду с ума. Я, конечно, могу сойти с ума тоже, если ты меня бросишь, но не успею, потому что погибну. Так что даже не вздумай меня бросать. А всё-таки слово. Вот же сильная штука, странная,новая для меня, открытие сезона, можно сказать, в этой недоубитой голове. Недопонял, недоубита - пишется вместе, я проверила.
Беги, девка, разрывай платье на ходу, лети через конопляные поля, в молодость свою, руби коренья, вали деревья, лети, родная, силою своей степь превращая в горсть, в ладони зачерпывай её, сухую, податливую, и орошай слезами. Люби, девка, искренне люби, плачь. Будет утро, и ты проснёшься простоволосая, простословесная, и упадёт голова твоя в ладони твои, так недавно ласкавшие необъятную степь. И не найдёшь ты слов утешения в себе, потому что не будет их у тебя больше. Закончатся. На раздаче стоят всякие. И кто их знает, какое там у них настроение, как им там облака за ночь мазолей натёрли, с кем пререкались они, вдыхая звёзды, кого любили безответно, кружимые галлактиками. Люби девка, себя прежде всего, и грусть свою, и радость. И честность свою люби, вот здесь, в тридцати трёх символах, с десятого века до нас дошедших: А - Я.
А. Я. Люблю.
Май 2013
Нить - сама по себе понятие довольно нерастяжимое и, главное, тонкое. Нить мысли настоящей, той, что не стыдно, а именно хочется донести, ещё тоньше. И моя надорвалась в прошлом абзаце. И да, я зашла и посчитала лайки. Да, я прочла все комментарии и ответила, и вернулась сюда, и за это я себе благодарна. А ещё за откровенность. Очень страшно вот так точить из себя самой, напильничком, из чувств, из плача и боязни, из низменных и постыдных своих самых черт, страшно ваять вещь. Но иначе зачем? Зачем вообще что-то строить, если это будоражит равновесие, если душевный покой нарушается, если нервы о нервы и больно, и не надо, не надо, Женя, ни тебе, ни другим не надо. И я читаю её, и я читаю его, и страдания их несоизмерны моим, и горе их через века проложено, и имя им Марина, Анна, Владимир, и я преклоняю колено, одно из миллионов, преклонённых перед ними. И мерзкий голос, внутренний, мерзкий, я сказала голос, мне уже срежещет, что потому-то им и можно было хандрить вот так в открытую, нараспашку, во всеуслышание, что они Владимир, Анна, Марина. И нельзя, нельзя оскорблять любительскими потугами святое тело трагедии. Ей служат гении, а ты сиди и смейся. Радуй людей.
Вот, например, люди из Аткритки. Вот Люди. Вот с большой буквы Эл. Сами себе настроение делают, население веселят. И, вроде, я тоже пыталась писать смешно. И, говорят, получалось.
Но я не я, когда не в муке,
Печаль моя во мне поёт.
И если я раскину руки,
Я не смогу объять её.
Не отвлекаемся, товарищи. Внимание на доску, Пишем, пишем, не теряем юношеского задора, да что уж там, бабьего, исконно руссского, украинского, китайского, какой там из них самый прыткий, самый продуктивный, заражаемся, заряжаемся, строчим, пока дают. А ведь могут и забрать. Он дал - он же и отнял. Или она. Ну, не важно. Спор не об этом. Да и спора-то, собственно, нет. Я ищу. Ищу себя. Я нахожу и теряюсь, пугаюсь, прячусь. Мыслей сторонюсь слишком тёмных, буквы ищу более мелодично рвущие спины и животы друг другу, так, чтобы слово в слово, и не было места для слишком глубоких тем. Значит, неуважение. Налицо пренебрежение дарами свыше. А их могут и забрать. Не пользуетесь - ваше дело. Пусть кто-то более смелый дерзает.
Да, это мой самый страшный сон, наверное, на данном этапе. Хотя этой весной мне редко снились сны; всё больше просыпалась, разбужеенная рифмами, образами, из лени не вставала, не записывала сразу, а так и валялась в полубреду до утра. А потом упоённо вскакивала в семь утра и писала, писала, писала. И нет для меня мощнее кошмара, чем отъятие у меня этой новой моей страсти. Если меня бросишь ты, я погибну; если от меня уйдёт слово, я сойду с ума. Я, конечно, могу сойти с ума тоже, если ты меня бросишь, но не успею, потому что погибну. Так что даже не вздумай меня бросать. А всё-таки слово. Вот же сильная штука, странная,новая для меня, открытие сезона, можно сказать, в этой недоубитой голове. Недопонял, недоубита - пишется вместе, я проверила.
Беги, девка, разрывай платье на ходу, лети через конопляные поля, в молодость свою, руби коренья, вали деревья, лети, родная, силою своей степь превращая в горсть, в ладони зачерпывай её, сухую, податливую, и орошай слезами. Люби, девка, искренне люби, плачь. Будет утро, и ты проснёшься простоволосая, простословесная, и упадёт голова твоя в ладони твои, так недавно ласкавшие необъятную степь. И не найдёшь ты слов утешения в себе, потому что не будет их у тебя больше. Закончатся. На раздаче стоят всякие. И кто их знает, какое там у них настроение, как им там облака за ночь мазолей натёрли, с кем пререкались они, вдыхая звёзды, кого любили безответно, кружимые галлактиками. Люби девка, себя прежде всего, и грусть свою, и радость. И честность свою люби, вот здесь, в тридцати трёх символах, с десятого века до нас дошедших: А - Я.
А. Я. Люблю.
Май 2013