Дело десятое

Oct 21, 2012 11:20

То, что знатоки такие невзрачные, фанерно-картонные, неловкие, без искорки и изюминки, это очень хорошо, это и создаёт "непредаваемую атмосферу фильма". Заставьте их смешно рассказывать смешные анекдоты и жрать водку, как в "Улицах разбитых фонарей", наделите их личной жизнью (сверх отпущенного по норме - "мама, собака"), и всё разрушится, изничтожится; миф о неумолимой, механистически терпеливой, неспешной машине добра, которая жуёт медленно, но верно, перестанет существовать. А главное в фильме - это. Мы все обречены. Обречены на хорошее. Хоть иногда и не хочется, да.

Заметьте, как нарочито смазан финал дела десятого, про свалку. Никакого триумфа, никакой сытости. Машина докрутила свои колёсики, доползла и постучала в дверь. Менглет, тот ещё хотя бы побил пластинки, а что произошло в жизни Шуирка, Зиночки и Пал-палыча? Ничего. Шурик, Зиночка и Пал-палыч идут по улице. И повторится всё как встарь. Петровка, улица фонарь. Нормативный, правильный, неразбитый.

Есть в этом какая-то высокая правильная тоска. Для нас - находящихся там, где свалка. Для них - нет, они монахи. Добро не может не быть постным, не может быть страстным, не может быть мотивированным. Если оно в чистом виде. Советская мифология вообще во многом наследовала гностикам.

Не потому ли развалился СССР?

А убогонькое, искушаемое, верёвочкой подвязанное добро христиан пыхтит-коптит.
Previous post Next post
Up