Ничего особенного
Мягкая одежда неброских цветов, красивые густые волосы, затейливые украшения и усталые, измученные глаза. Лариса - художница, у неё есть имя, репутация, её работы пользуются спросом, она востребована и состоятельна. Об этом я узнаю в первые десять минут первой сессии, это ответ Ларисы на мой обычный вопрос "с чем Вы ко мне пришли?"
Но этот ответ ничего не объясняет. Творческий кризис? Недостаточная самореализованность? Усталость от работы? - Нет, нет, нет. Все в порядке, все без изменений.
- Дело в том, что я плохо сплю, меня всё время тошнит, у меня постоянное ощущение какого-то сжатия в груди, как будто кто-то душу вынимает ледяной рукой. А так ничего особенного.
Ой, ну почему же ко мне? Я психолог, я не врач. Тут нужен терапевт, нужно сдать анализы, пройти обследование, обратиться к специалистам...
Всё это сделано, у Ларисы всё в порядке, она здорова, она обследована, врачи ничего не нашли, терапевт отправил к психиатру, психиатр выписал лёгкое снотворное, но Лариса не очень хочет пить лекарства, она хочет быть спокойной, хорошо спать и заниматься своим делом. В психотерапию она тоже не особо верит, да и нет у нее никаких проблем, она надеется получить от меня рекомендации по аутотренингу, какие-нибудь упражнения для повышения спокойствия... Ее приятельница ходила на терапию несколько лет назад, ей очень помогло, и она посоветовала, дала мой телефон. Лариса называет мне имя подруги - да, я её хорошо помню. У нас с ней была серьёзная и глубокая работа, терапия травматических переживаний, и аутотренинг и упражнения по расслаблению если и фигурировали, то в качестве домашних заданий, поддерживающей работы, это не было главным. Но я же не знаю, о чём говорили женщины между собой, чем моя бывшая клиентка делилась с приятельницей. Объясняю Ларисе, что сами по себе упражнения могут дать расслабляющий эффект, а могут и не дать, все зависит от причины напряжения. Лариса благодарит, говорит, что никаких особенных причин нет, записывает в тетрадь несколько рекомендаций и уходит.
В следующий раз мы с ней видимся через восемь месяцев.
У Ларисы по-прежнему измученный вид, похоже, что бессонница и тошнота не прошли.
- Я подумала, что, возможно, это имеет отношение к моему самочувствию и решила рассказать вам. Ничего особенного, конечно, но всё же. Дело в том, что год назад мой муж изменил мне. Это продолжалось недолго, открылось быстро, он просил прощения, клялся, что это было несерьёзно, что он сожалеет... Я сказала, что прощаю, и думала, что мне это удалось. Но с тех самых пор - тошнота, бессонница, сжатие в груди. Я не хочу разводиться, но не могу быть с ним - рядом с ним мои симптомы усиливаются и самочувствие ухудшается. Это мучение для нас обоих, я не знаю, что делать.
Да, Ларису откровенной не назовёшь, почти год понадобился, чтобы она смогла рассказать мне о случившемся, и что-то подсказывает мне, что есть ещё скелеты в её шкафу.
Соответственно, и работа вряд ли будет быстрой - чтобы говорить о серьёзных и болезненных вещах, нужно доверять собеседнику, а для этого нужно время, и не факт, что вообще получится. Делюсь этими соображениями с Ларисой - мне не хочется обнадёживать её напрасно, обещая простое и быстрое облегчение. Лариса обречённо машет рукой: "Хуже уже не будет, давайте попробуем". Ну что ж, давайте.
Это были очень странные сессии. Мы говорили о философии и литературе, вспоминали любимые детские книжки и иллюстрации в них. У меня всё время было ощущение, что мы ходим вокруг да около, что Лариса прощупывает меня, изучает, наблюдает за мной (да она и не скрывала, сама подтверждала, что ей надо присмотреться ко мне и привыкнуть). Я склонна торопиться в работе, спешить, знаю за собой такое и обычно притормаживаю, ориентируясь на темп клиента, но тут мы просто стояли на месте, иногда делая малюсенький шаг влево или вправо.
Я бы совсем впала в уныние от такой работы, но Лариса говорила, что сессии для неё важны, что она отвлекается, отдыхает на них, получая возможность переключиться с неприятных ощущений на интересные и в то же время нейтральные темы.
В гештальт-терапии это называется преконтакт, знакомство, привыкание. Это нужный этап, без него невозможен последующий контакт. Но очень уж долгий у нас этот преконтакт получился!
Постепенно стала всплывать тема отношений с мужем, тема измены, разочарования, потери доверия. Головой, как говорила сама Лариса, она его давно простила. А вот тело кричало и бунтовало, выдавая тошноту, бессонницу и спазмы.
И при этом меня не оставляло ощущение, что это только вершина айсберга, часть истории. Я даже спросила, не было ли ещё какой-то драмы в их отношениях, или, может, Лариса мне не всё рассказала - но нет, это была короткая история с долгими и тяжёлыми последствиями.
Но что-то в ней было ещё.
Дело осложнялось ещё тем, что Лариса наотрез отказалась работать с телесными переживаниями. У неё не получалось. Она готова была рассуждать, вспоминать, переосмысливать, но совершенно не могла определить, что с ней происходит на уровне телесных ощущений - что она чувствует, рассказывая о том или ином событии, есть ли дискомфорт в теле, усиливается ли напряжение или что-то ещё. "Я ничего такого не чувствую" был её ответ. Ага, ничего кроме тошноты и кома в горле, - не могу умолчать я. - Но это же не сейчас, это дома, с мужем, а здесь мне нормально.
Такие клиенты не редкость, плохо понимающие свои чувства, боящиеся их, не видящие связи между телесными ощущениями и эмоциональными переживаниями. Причины тут могут быть различными - нет привычки прислушиваться к себе, умения осознавать себя, многим телесные проявления кажутся чем-то неважным и недостойным, в отличие от работы ума. Часто запрет на чувства идёт из детства. Лариса, например, вспомнила, что бабушка, которая её воспитывала, часто повторяла, что чувства - это глупости, баловство для слабаков и лентяев, а настоящий человек должен жить умом, не отвлекаясь на разные сантименты. У бабушки была своя история, трагическая, полная лишений и гонений, как у многих в её поколении, и, вероятно, ей блокировка чувств помогла в какой-то тяжёлый период жизни, но вот девочке Ларисе, родившейся и выросшей уже в другое время, не испытавшей, к счастью, тягот войны, репрессий и ссылок, этот совет послужил плохую службу.
Лариса не видела связи между своими переживаниями и происходящими с ней событиями, а значит, и помочь себе не могла.
А как ей могла помочь психотерапия? Найти эту связь, найти непережитые, блокированные чувства, признать их, разрешить себе переживания. Пока чувства не признаются, отрицаются, игнорируются или запрещаются - они никуда не исчезают, тяготят, их вытеснение забирает силы. Человек избегает переживаний, боясь сильной душевной боли, и в результате получает боль постоянную, хроническую, хоть и более слабую по интенсивности.
Рассуждая о доверии, разочаровании и прощении, Лариса проделывала работу по осознанию происходящего, пониманию своего способа реагирования, многие вещи впервые произносила вслух и называла своими именами. Это помогало, невнятные чувства становились более понятными, ощущения обретали название, внутренний хаос упорядочивался. Холодная рука, стискивающая сердце, оказывалась страхом, тошнота - отвращением, сжимающиеся в кулаки до судорог руки - злостью.
Но этого всё равно было недостаточно, потому что интенсивность ощущений лишь немного ослабла, а присутствие мужа по-прежнему вызывало сильную телесную реакцию.
Как-то раз я, отчаявшись выйти из этого замкнутого круга, спросила, почему Лариса не расстанется с ним? Вместе ведь быть всё равно невозможно. Лариса заволновалась и стала говорить мне о том, что это будет предательством теперь уже с её стороны, она ведь сказала ему, что простила... При этом снова появилась тошнота, страх, а кончики пальцев Ларисы совершали небольшие круговые движения, будто размазывая что-то по подлокотнику кресла. Это движение я замечала и раньше при разговоре о случившемся.
И я предложила Ларисе пальчиковые краски.
У меня в кабинете есть набор с баночками нескольких цветов. Яркие, довольно густые, эти краски хороши в работе с детьми - не нужно заботиться о правильности изображения и красоте линий, зато экспрессию с их помощью хорошо выражать, рисуя пальцами, ладонями и даже ногами (было и такое в моей практике). Со взрослыми я их тоже иногда использую, и сейчас был подходящий, как мне показалось, момент. Я положила перед Ларисой большой лист бумаги, открыла четыре баночки - синий цвет, красный, зелёный, жёлтый. И предложила изобразить свои чувства, те что только что проявились в разговоре о возможном расставании.
Это была не первая попытка дать Ларисе вспомогательный материал, раз не получается говорить о телесных ощущениях напрямую. Пластилин она отвергла - "я много работаю с глиной, после неё пластилин неприятен", карандаши оказались не той мягкости, к которой она привыкла, мелки тоже не подошли... Лариса приносила мне нарисованные дома эскизы и наброски, они были профессиональны, они рассказывали о её боли, но не объясняли, каким образом Лариса её удерживает и для чего.
Пальчиковые краски Ларису не вдохновили, но и отказываться она не стала, скорее, просто не обратила внимания, погружённая в свои переживания, которые хотела понять и осознать. Продолжая рассуждать о предательстве, обязательствах, порядочности и долге, Лариса макала то один, то другой палец в баночки с красками и делала мазок по бумаге. Когда все четыре цвета оказались на листе, Лариса задумчиво начала размазывать краску теми круговыми движениями, которые привлекли моё внимание. Замолчала, ушла в себя.
- Что сейчас с Вами происходит? - спросила я через некоторое время.
- Знаете, так странно. Я сейчас явно вспомнила другую, давнюю историю, когда я вот так же размазывала по полу... Только не краску, а кровь.
Долгая-долгая пауза, которую мне приходится нарушить, зная свойство Ларисы уходить в себя и не возвращаться, пока не позовут.
- Что за история, расскажете?
- Я не думаю, что она имеет какое-то отношение к сегодняшней... Ну да ладно. Помните, я говорила, что этот брак у меня второй? Так вот, первого моего мужа убили, и я была первой, кто нашёл тело. Я поскользнулась на его крови. Вызвала милицию. И до их приезда сидела и размазывала эту кровь по полу. Я не знала, что так делать нельзя...
Лариса говорит спокойным, монотонным голосом. Я хорошо знаю этот голос - так говорит человек в диссоциации, перенёсший шоковую травму и ради самосохранения отделивший травмированную часть личности, абстрагировавшийся от неё. Нет эмоционального включения - слишком сильные переживания для психики, запредельные, невозможно их пережить и сохранить себя. Поэтому и рассказ о событии звучит так бесстрастно, как о чём-то чужом, неблизком, не болезненном.
Лариса опять уходит в себя, продолжая медленно размазывать краску по бумаге. Я вижу перед собой очень-очень одинокую женщину, у которой сейчас единственный способ сохранения контакта с окружающим миром - это прикосновение пальцев к листу, вымазанному краской. Я уже знаю, что она может надолго уходить в себя, прячась, закрываясь, спасаясь. Но боль и страх остаются не снаружи, а внутри.
Лариса не любит прикосновений, не доверяет словам утешения. И я делаю единственное, что могу сейчас сделать- прошу:
- Лариса, посмотрите, пожалуйста, на меня. Я здесь, с Вами.
Расскажите эту историю мне.
И Лариса рассказывает. Впервые за полгода работы перейдя со мной на "ты".
История страшная и жестокая, как многие истории лихих российских девяностых. Бизнес, рэкет, угрозы, криминал, убийство. Убийц не нашли, хотя знали, кто заказчик. Лариса вскоре уехала из страны. В спокойной Финляндии жизнь быстро наладилась и показалось, что можно забыть случившееся, как страшный сон.
Что-то по-прежнему остаётся за кадром, я никак не могу уловить - что? А если не гадать, если спросить, может она сама видит связь?
И оказалось, что да, видит. Вернее, сейчас, только что, увидела. Тема предательства, доверия.
Когда над бизнесом первого мужа стали сгущаться тучи, прозвенели тревожные звонки, стало понятно, что всё серьёзно и может кончиться очень плохо. Лариса испугалась. За себя, за мужа, за близких. У них с мужем состоялось несколько разговоров, откровенных, долгих и тяжёлых. В результате было решено закрыть бизнес, завершить все дела и уехать на ПМЖ в другую страну. Муж сказал, что понимает, какая опасность нависла над семьёй, что не хочет рисковать, и что завтра же начинает заниматься закрытием. Лариса не была наивной, она понимала, что сможет вздохнуть с облегчением только когда процесс закончится. Но это время пришло. Муж принёс домой шампанское, икру, какие-то ещё деликатесы, они отпраздновали завершение этапа. Теперь впереди их ждала новая жизнь, спокойная и неопасная.
А через два месяца, придя с работы домой, Лариса поскользнулась в темноте прихожей на луже крови. Муж с перерезанным горлом и множественными резаными ранами лежал в дверях комнаты.
Его товарищ рассказал потом Ларисе, что муж не закрыл бизнес. Не смог отказаться, не смог расстаться с делом, которое начал с нуля и которое приносило немалый доход. Чтобы успокоить жену, он отделил, а потом закрыл одну из сфер своей деятельности, это Лариса и приняла за завершение. Бандиты же оказались менее доверчивыми.
Все эти чувства и слились в комок - страх, горе, гнев. Обманул, предал, оставил. И высказать их было некому - покойник в могиле, родные в трауре, друзья не поймут. Время до отъезда из страны Лариса помнит смутно - она жила в постоянном напряжении. Страх, что теперь нападут на неё, не оставлял, на его фоне меркли остальные заботы - общение со следователями, подготовка к переезду,
Вот такая история оказалась наконец рассказанной с помощью пальчиковых красок. Теперь такая болезненная реакция Ларисы на измену мужа стала понятней - произошла ретравматизация, случившееся запустило весь процесс переживаний, накопленные и невыраженные чувства всколыхнулись, "взорвались". Нынешняя ситуация послужила детонатором, стимулом к отреагированию прошлой.
После этого работа пошла интенсивнее. Многие чувства обрели адресата, стало возможным пережить непережитое. Отгоревать, отплакать. После этого намного снизилась интенсивность переживаний, испытываемых в адрес второго мужа. Да, разочарование, да, обида, злость. Но только те, которые адресованы ему, без дополнительной нагрузки из прошлого. Нормализовался сон, прекратилась тошнота.
Когда мы завершали терапию и подводили итоги, то Лариса с сожалением заметила, что установки из детства (что чувства - это глупости) затрудняли работу, и, будь у неё лучший контакт со своими телесными переживаниями, и весь процесс терапии был бы легче. А так ей приходилось учиться этому на наших сессиях. Что тут скажешь? Лариса такая, как есть, и моя задача была найти способ, подходящий именно ей. Терапия всегда неповторима, как неповторим каждый человек.
Уходя, Лариса пообещала мне, что отныне фраза "ничего особенного" по отношению к собственным ощущениям и переживаниям будет звучать реже. Я надеюсь, что так и будет. Мы все особенные и всё, что с нами происходит в жизни особенно тоже.
На описание случая было получено согласие клиента. Имя и обстоятельства жизни клиента, не имеющие прямого отношения к терапевтическому процессу, изменены.
отсюда: http://gestalt.bartosh.org/%D0%BE%D0%BF%D0%B8%D1%81%D0%B0%D0%BD%D0%B8%D0%B5-%D1%81%D0%BB%D1%83%D1%87%D0%B0%D0%B5%D0%B2-%D0%B8%D0%B7-%D0%BF%D1%80%D0%B0%D0%BA%D1%82%D0%B8%D0%BA%D0%B8/?logout=1