Очерк повествовательного богословия
В связи с травлей мальчика из Нового Уренгоя вспомнились военные мемуары одного из лучших католических богословов XX века немецкого священника-редемпториста Бернхарда Геринга [Bernhard Häring] (1912-1998). В ноябре 1997 года, когда отец Бернхард был еще жив, по случаю его 85-летия я опубликовал в парижской "Русской мысли" рецензию на французское издание его воспоминаний о войне. Предлагаю вашему вниманию текст той моей публикации.
Очерк повествовательного богословия
К юбилею о. Бернхарда Геринга
10 ноября исполнилось 85 лет одному из самых выдающихся деятелей современной Католической Церкви, знаменитому немецкому богослову, священнику-редемптористу Бернхарду Герингу.
Имя Бернхарда Геринга обрело широкую известность среди богословов в середине 1950-х гг., когда вышел в свет его трехтомный труд «Закон Христов» - фундаментальный компендиум нравственного богословия, на котором выросло не одно поколение пастырей и теологов. В последующие десятилетия авторитет о. Геринга возрос еще в большей мере благодаря его реформаторским инициативам и активному участию в деле осуществления церковных реформ: изменение позиции Католической Церкви во многих вопросах, проявившееся прежде всего в решениях II Ватиканского Собора, в немалой степени обязано деятельности о. Геринга. Тем не менее, он оказался не только официально признанным авторитетом в католическом богословии, но одновременно и церковным диссидентом, не раз подвергавшимся нападкам со стороны тех структур Ватикана, которые следят за чистотой вероучения.
* * *
Годы жизни о. Геринга, предшествовавшие его заметному участию в формировании нынешнего учения Католической Церкви, во многом являются ключом к пониманию и его научных трудов, и ряда несомненно мужественных шагов, предпринимавшихся им в его церковной деятельности.
Бернхард Геринг родился 10 ноября 1912 г. в городе Бёттинген на самом юге Германии в благочестивой католической семье: он был восьмым из двенадцати детей. С юности он мечтал стать миссионером, и поэтому вступил в конгрегацию Пресвятого Искупителя, члены которой именуются редемптористами (примечательно, что тогда, в годы становления в Германии нацизма, редемптористы были особенно оппозиционно настроены к этой идеологии). Готовясь к отправке в Бразилию для миссионерского служения, Геринг в качестве послушания начал заниматься моральным богословием, которое стало основным делом его жизни.
Он был рукоположен во священника в мае 1939 г., за четыре месяца до начала 2-й мировой войны. В Третьем Рейхе католические священники, как и большинство других мужчин, призывались в армию. Однако в соответствии с конкордатом между Германией и Святым Престолом их брали не в строевые войска, а в санитарные части. О. Бернхард Геринг, подобно многим другим священникам, всю войну служил в санитарном батальоне. Он прошел с гитлеровской армией долгий путь до Сталинграда и обратно. Однажды был тяжело ранен и находился на грани смерти. Чудом не оказался в советском плену. Будучи человеком неблагонадежным с точки зрения нацистского режима, не раз оказывался на подозрении у Гестапо и тоже чудом избегал расправы.
Совсем недавно на французском языке вышла книга воспоминаний о. Геринга о годах войны, которая называется «Когда надо было выжить: Священник-санитар в Вермахте» [*Нам известно только издание французского перевода: B. Häring, Quand il fallait survivre. Prêtre infirmier dans la Wehrmacht. Paris: Cerf, 1996. (Collection L’histoire à vif). Поэтому, к сожалению, мы вынуждены цитировать фрагменты книги в опосредованном переводе.]. Эта книга помогает лучше понять ее автора и как богослова, и как личность. Но кроме того, она несомненно ценна тем, что открывает для нас в буднях 2-й мировой войны многое из того, что прежде оставалось в тени. Вот что пишет сам о. Геринг в предисловии:
«Расширять хронику преступлений, совершенных под руководством Гитлера и Сталина, не входит в мои намерения. По моему убеждению, было бы лучше и для нас, и для будущих поколений не ворошить прошлое. Смысл этой книги скорее в том, чтобы вспомнить о добре, которое оставалось несмотря на все разрушения и все преступления. На ее страницах мне хотелось бы выразить мою благодарность за бесчисленное множество проявлений любви и доброты со стороны людей, принадлежащих к разным народам. Вся жизнь должна быть хвалой и благодарением перед лицом Божиим.
Читатель найдет здесь историю, пережитую по провидению Божию. Иногда я испытываю искушение сказать, что у меня нет необходимости верить в промысл Божий, поскольку я его пережил на собственном опыте и прочувствовал его. Я его видел и прикоснулся к нему своей жизнью.
Читателям моих трудов и моим друзьям этот скромный очерк повествовательного богословия поможет почувствовать то, каким образом Бог подготовил меня к моей неотступной деятельности на ниве христианского единства и мира. Книга говорит в основном том добре, свидетелем которого я стал. Но она не может обойти молчанием ужасов, порожденных слепым повиновением жестоким тиранам. Думаю, что именно теперь, когда представились новые возможности наладить дружеские отношения с русскими и с поляками, эта книга способна принести особую пользу».
Итак, перед нами «очерк повествовательного богословия», которое оказывается во многом живее, доходчивее и действеннее богословия в его привычном для нас теоретическом, логико-дискурсивном проявлении.
Следует иметь в виду, что католическим священникам, служившим в Вермахте, было запрещено совершать публичные богослужения и, тем более, проповедовать (хотя на местах военное начальство не всегда препятствовало этому). О. Геринг, прилежно трудясь как фельдшер, ни на минуту не забывал и о своем основном призвании и старался исполнять свое священническое служение: «Везде, где бы мы ни были расквартированы, обе мои функции - помощь в исцелении тела и забота о спасении души - были неразрывно связаны, независимо о того, были это наши солдаты, русские военнопленные или гражданское население. Если для солдат я был прежде всего санитаром, хотя в равной степени и священником, то для русского гражданского населения я оказывался прежде всего священником, но, кроме того, и тем, к кому они могли обратиться в случае болезни или ранения».
О. Геринг быстро освоил русский язык и довольно легко на нем изъяснялся. Это давало ему возможность более действенно оказывать и медицинскую, и духовную помощь людям на оккупированной территории.
Некоторые случаи взаимодействия с населением оказывались совершенно неожиданными для самого о. Геринга. Вот, к примеру, один из них: «Ранним утром, когда я служил Мессу для двух или трех моих друзей, прибежала запыхавшись Наташа, девочка лет двенадцати, и, прервав меня, сказала: «Меня послала мама. Иди скорее, а то моя сестра умрет». Я уже знал эту девочку, потому что незадолго до того я вылечил ее деверя от тифа в критической стадии. Поначалу я подумал, что его молодая жена тоже заразилась тифом. Я взял свой саквояж и побежал в их дом. Дом был полон родственников и соседей, и все они были в отчаянии. Очень скоро я обнаружил, что нет никакой необходимости в специалисте по тифу, а нужен акушер или гинеколог.
Первой моей реакцией было некоторое возмущение. Я сказал матери роженицы, что я священник, а не акушер. Я имел какое-то представление о желудочно-кишечных болезнях и умел обрабатывать раны, но я не имел никакой подготовки в приеме родов. Машинально я сказал: «Почему не позвать акушерку?» Мне ответили: «У нас тут нет акушерки. Для этого есть бабушка [это слово дано по-русски в тексте Геринга - П.С.], она умеет». Совершенно уже озадаченный, я сказал: «Ну так что же, бабушка, почему ты не займешься этим сама?» Но люди продолжали слезно просить меня. Никакие мои возражения, что я совершенно не компетентен, не могли их убедить. Бабушка, встав передо мной на колени, молила меня: «Если б ты только захотел, ты бы смог помочь. И ты должен нам помочь!» Я выяснил ситуацию, и узнал, что первые схватки начались у женщины более двух дней назад, и что роды затянулись на долгое время. Теперь она была совершенно измождена. Я понял, что она умрет, если ничего не предпринять. Я отдавал себе отчет в том, что несомненно потеряю ту добрую репутацию, которую имел благодаря оказываемой мною помощи. Но если бы я вовсе ничего не предпринял, люди усомнились бы во мне как в священнике. С того момента, как я начал более пристальный осмотр женщины, я почувствовал атмосферу почти что безграничного доверия. А когда я взял саквояж, по дому пронесся вздох облегчения. Я начал решать, что же можно сделать. При мне не было достаточного количества медикаментов, и я перебирал те, что были. Наконец, я сделал роженице две инъекции: кардиозола, чтобы усилить кровообращение, и кофеина, чтобы стимулировать последние силы. Затем, совсем усталый, я вышел из дому подышать свежим воздухом. Бабушка пошла за мной и попросила меня не уходить. Я сказал ей: «Давай помолимся, чтобы всё прошло хорошо. Я сделал всё, что мог». Пока мы продолжали вместе молиться, бабушку позвали в дом. Схватки возобновились, и ребенок стал появляться на свет. Я ушел, так как понимал, что во мне уже нет необходимости. Через некоторое время маленькая Наташа прибежала, чтобы сообщить, что родился крупный мальчик и что все очень рады. Но куда важнее было то, что меня попросили его крестить. В назначенный день за мной приехали на телеге. Мальчик получил при крещении имя Петр. Не сомневаюсь, что он часто слышал историю своего рождения и своего крещения и что ему хотелось бы знать священника, который спас ему жизнь, выполняя роль акушера. По сей день я удивляюсь, как быстро сумел я найти наилучшее решение. Но я уверен, что решающую роль здесь сыграли не химические вещества, а огромная вера людей в мою способность приносить исцеление».
Вполне вероятно, что жив и поныне тот самый мальчик Петр (теперь, возможно, уже дедушка); быть может, жива и его мать. Как отрадно было бы, если бы наша публикация попалась им на глаза и позволила им после стольких лет найти того немецкого католического священника, который спас им жизнь! Впрочем, не исключаю, что живы и многие другие наши соотечественники, встречавшиеся на оккупированной территории с о. Бернхардом Герингом. Было бы хорошо, если бы они откликнулись: их свидетельство может быть весьма ценным.
Сейчас мы нередко говорим о том, как быстро советская власть выхолостила в нашем народе все ростки духовности. Совершенно иного мнения придерживается, основываясь на живом опыте, великий немецкий богослов:
«Значительная доля благодарности, которую я хотел бы выразить простым русским людям, связана с тем, что во многом они научили меня, как поклоняться Богу в истине. Я имею в виду (...) «поклонение Богу в духе и истине». Я люблю русское православное богослужение. Я постоянно вспоминаю священников, которые принесли восхитительное свидетельство веры. Но здесь я хотел бы говорить о простых людях, порой неграмотных, которые действительно стали для меня наставниками.
Много раз мне приходилось присутствовать на торжественных русских православных богослужениях... Меня впечатляла неторопливость: длительное время священник и народ поют, слушают, молятся. Я люблю литургический диалог между священником, диаконом и народом, а также русские церковные песнопения. Все это повлияло на то, что я стал активным участником литургической реформы в нашей Церкви. Но что впечатлило меня больше всего, так это тот дух веры, который пронизывал всю жизнь. И этот дух веры я обнаруживал в семьях и в общинах, которые на протяжении многих лет были лишены пастырского попечения. (...)
Эти люди в течение многих лет испытывали голод Хлеба Евхаристического. Но они... жили убеждением, что невозможно приобщиться Хлебу Небесному, не делясь своим повседневным хлебом с теми, кто испытывает нужду. (...)
Я никогда не забуду молитвенные вечера в доме старушки, которая на протяжении предшествовавших двадцати лет, когда не было священника, вдохновляла молитвенную группу верующих. После перехода примерно в 25 километров, я прибыл в дом, предназначенный мне моим подразделением для постоя. Я был взмокший и грязный. Семья оказалась представлена четырьмя поколениями: прабабушка, бабушка, мама и ребенок. Меня сердечно встретили, вскоре прабабушка сказала мне: «Ну, дорогой гость, банька готова». Перед тем, как отправиться мыться и стирать вещи, я представился, что я священник. А мне в ответ: «Мы уже знаем, батюшка [по-русски в тексте Геринга - П.С.]. Нам про тебя рассказывали, что в деревнях ты помогал раненым и больным». А потом вопрос: «Можно попросить тебя побыть сегодня вечером с нами, когда мы с соседями соберемся для молитвы? Нам бы хотелось задать тебе несколько вопросов по Евангелию».
В тот в вечер и в последующие вечера я приобщился необычайному опыту общения в вере. Это была беседа о вере, которая постоянно переходила в молитву, и те вопросы, которые они мне задавали, были глубоко укоренены в вере; и до какой же степени они возросли в познании веры! В последующие десятилетия, будучи преподавателем богословия, я не раз говорил своим студентам, что неграмотные русские задавали мне вопросы о вере, которые были куда глубже связаны с жизнью, чем вопросы начитанных профессоров и студентов, жаждущих познания. Эти простые и смиренные люди, которые принимали нас с такой человечностью и добротой, показали мне не только то, что значит иметь Бога средоточием всей повседневной жизни и поклоняться Ему в духе и истине, но и то, что они готовы свидетельствовать о своей вере вплоть до мученичества».
И конечно, о. Геринг не обходит вниманием тех православных клириков, с которыми ему удалось познакомиться на оккупированной территории:
«Я не хотел бы упускать возможность сказать и о моем восхищении представителями православного духовенства, которых по Божественному провидению мне довелось встретить. Весной 1942 года наша часть стояла в довольно спокойном районе под Курском. Там у нас стали быстро складываться дружеские отношения с некоторой частью населения. Через этих людей я вошел в контакт с одним православным священником, с которым впоследствии часто встречался. С ним и его семьей я чувствовал себя, как дома. Однажды я спросил его, как ему удалось пережить все эти трудные годы. Он ответил: «Бог был так благ ко мне! Я сидел всего трижды, и каждый раз меньше, чем по году». И после небольшой паузы он добавил с глубоким вздохом: «Но иногда меня заставляли постом есть мясо. В случае отказа мне обрили бы волосы». Русские священники носили до войны длинные волосы как знак своей принадлежности к духовному сословию. Быть обритым означало для них крайнее унижение».
При чтении этих воспоминаний о войне поражает, как легко тогда на деле осуществлялся экуменизм - еще задолго до того, как он получил (не без деятельного участия Геринга как богослова) признание в официальном учении Католической Церкви. На страницах книги автор описывает немало случаев, когда он служил Литургию и совершал требы для православных русских, которые хорошо знали, что он католик, и, тем не менее, без сомнений принимали через него благодать таинств. Так же и немецкие солдаты-протестанты охотно присутствовали на богослужениях католического священника, а многие и причащались. В этой связи уместно вспомнить и тот экуменизм, который зачастую так живо проявлялся у нас в советское время перед лицом гонений, особенно в тюрьмах и лагерях. Перед лицом беды всё то, что нас, христиан, разъединяет, оказывается таким мелким и ничтожным!
В конце войны вместе с отступающими частями немецкой армии о. Геринг оказался на территории Польши. Не попасть в советский плен ему помогли поляки, создавшие видимость того, что он - польский священник. Каждое воскресенье о. Геринг служил Мессу, произнося без запинки проповедь по-польски: эту проповедь он за предшествовавшую неделю выучивал наизусть.
Хотелось бы надеяться, что книга воспоминаний о. Геринга появится со временем на русском языке. Те малоизвестные большинству наших соотечественников стороны войны, которые освещаются на ее страницах, несомненно заслуживают внимания широкого читателя.
По ходу хотелось бы сказать, что наверняка о. Геринг был далеко не единственным среди немецких священников, служивших в Вермахте, кто проявлял подлинно христианское служение. Думаю, что всякое свидетельство об этом очевидцев представит немалую ценность.
Петр Сахаров
Москва
_______________________________________________
Эта статья была опубликована в ноябре 1997 года. Чуть позже я провел несколько передач об о. Бернхарде Геринге на радио "София" и послал ему кассеты с записями этих передач, а также газету "Русская мысль" с моей рецензией, сопроводив их письмом. Вскоре я получил от него посылку с другой его книгой, также мемуарного характера, в которую была вложена маленькая открытка с его коротким письмом (поскольку мое письмо было написано по-английски, ответ был тоже на английском языке). Вот эта открытка и письмо на ее обороте, написанное отцом Бернхардом чуть меньше чем за три месяца до его кончины:
* * *
Впоследствии я раздобыл и немецкий оригинал военных мемуаров о. Бернхарда Геринга.
Планировал сделать русские переводы более обширных фрагментов, да так до сих пор и не собрался. Даст Бог, сподвигнусь когда-нибудь.
.
Очерк повествовательного богословия
К юбилею о. Бернхарда Геринга
10 ноября исполнилось 85 лет одному из самых выдающихся деятелей современной Католической Церкви, знаменитому немецкому богослову, священнику-редемптористу Бернхарду Герингу.
Имя Бернхарда Геринга обрело широкую известность среди богословов в середине 1950-х гг., когда вышел в свет его трехтомный труд «Закон Христов» - фундаментальный компендиум нравственного богословия, на котором выросло не одно поколение пастырей и теологов. В последующие десятилетия авторитет о. Геринга возрос еще в большей мере благодаря его реформаторским инициативам и активному участию в деле осуществления церковных реформ: изменение позиции Католической Церкви во многих вопросах, проявившееся прежде всего в решениях II Ватиканского Собора, в немалой степени обязано деятельности о. Геринга. Тем не менее, он оказался не только официально признанным авторитетом в католическом богословии, но одновременно и церковным диссидентом, не раз подвергавшимся нападкам со стороны тех структур Ватикана, которые следят за чистотой вероучения.
* * *
Годы жизни о. Геринга, предшествовавшие его заметному участию в формировании нынешнего учения Католической Церкви, во многом являются ключом к пониманию и его научных трудов, и ряда несомненно мужественных шагов, предпринимавшихся им в его церковной деятельности.
Бернхард Геринг родился 10 ноября 1912 г. в городе Бёттинген на самом юге Германии в благочестивой католической семье: он был восьмым из двенадцати детей. С юности он мечтал стать миссионером, и поэтому вступил в конгрегацию Пресвятого Искупителя, члены которой именуются редемптористами (примечательно, что тогда, в годы становления в Германии нацизма, редемптористы были особенно оппозиционно настроены к этой идеологии). Готовясь к отправке в Бразилию для миссионерского служения, Геринг в качестве послушания начал заниматься моральным богословием, которое стало основным делом его жизни.
Он был рукоположен во священника в мае 1939 г., за четыре месяца до начала 2-й мировой войны. В Третьем Рейхе католические священники, как и большинство других мужчин, призывались в армию. Однако в соответствии с конкордатом между Германией и Святым Престолом их брали не в строевые войска, а в санитарные части. О. Бернхард Геринг, подобно многим другим священникам, всю войну служил в санитарном батальоне. Он прошел с гитлеровской армией долгий путь до Сталинграда и обратно. Однажды был тяжело ранен и находился на грани смерти. Чудом не оказался в советском плену. Будучи человеком неблагонадежным с точки зрения нацистского режима, не раз оказывался на подозрении у Гестапо и тоже чудом избегал расправы.
Совсем недавно на французском языке вышла книга воспоминаний о. Геринга о годах войны, которая называется «Когда надо было выжить: Священник-санитар в Вермахте» [*Нам известно только издание французского перевода: B. Häring, Quand il fallait survivre. Prêtre infirmier dans la Wehrmacht. Paris: Cerf, 1996. (Collection L’histoire à vif). Поэтому, к сожалению, мы вынуждены цитировать фрагменты книги в опосредованном переводе.]. Эта книга помогает лучше понять ее автора и как богослова, и как личность. Но кроме того, она несомненно ценна тем, что открывает для нас в буднях 2-й мировой войны многое из того, что прежде оставалось в тени. Вот что пишет сам о. Геринг в предисловии:
«Расширять хронику преступлений, совершенных под руководством Гитлера и Сталина, не входит в мои намерения. По моему убеждению, было бы лучше и для нас, и для будущих поколений не ворошить прошлое. Смысл этой книги скорее в том, чтобы вспомнить о добре, которое оставалось несмотря на все разрушения и все преступления. На ее страницах мне хотелось бы выразить мою благодарность за бесчисленное множество проявлений любви и доброты со стороны людей, принадлежащих к разным народам. Вся жизнь должна быть хвалой и благодарением перед лицом Божиим.
Читатель найдет здесь историю, пережитую по провидению Божию. Иногда я испытываю искушение сказать, что у меня нет необходимости верить в промысл Божий, поскольку я его пережил на собственном опыте и прочувствовал его. Я его видел и прикоснулся к нему своей жизнью.
Читателям моих трудов и моим друзьям этот скромный очерк повествовательного богословия поможет почувствовать то, каким образом Бог подготовил меня к моей неотступной деятельности на ниве христианского единства и мира. Книга говорит в основном том добре, свидетелем которого я стал. Но она не может обойти молчанием ужасов, порожденных слепым повиновением жестоким тиранам. Думаю, что именно теперь, когда представились новые возможности наладить дружеские отношения с русскими и с поляками, эта книга способна принести особую пользу».
Итак, перед нами «очерк повествовательного богословия», которое оказывается во многом живее, доходчивее и действеннее богословия в его привычном для нас теоретическом, логико-дискурсивном проявлении.
Следует иметь в виду, что католическим священникам, служившим в Вермахте, было запрещено совершать публичные богослужения и, тем более, проповедовать (хотя на местах военное начальство не всегда препятствовало этому). О. Геринг, прилежно трудясь как фельдшер, ни на минуту не забывал и о своем основном призвании и старался исполнять свое священническое служение: «Везде, где бы мы ни были расквартированы, обе мои функции - помощь в исцелении тела и забота о спасении души - были неразрывно связаны, независимо о того, были это наши солдаты, русские военнопленные или гражданское население. Если для солдат я был прежде всего санитаром, хотя в равной степени и священником, то для русского гражданского населения я оказывался прежде всего священником, но, кроме того, и тем, к кому они могли обратиться в случае болезни или ранения».
О. Геринг быстро освоил русский язык и довольно легко на нем изъяснялся. Это давало ему возможность более действенно оказывать и медицинскую, и духовную помощь людям на оккупированной территории.
Некоторые случаи взаимодействия с населением оказывались совершенно неожиданными для самого о. Геринга. Вот, к примеру, один из них: «Ранним утром, когда я служил Мессу для двух или трех моих друзей, прибежала запыхавшись Наташа, девочка лет двенадцати, и, прервав меня, сказала: «Меня послала мама. Иди скорее, а то моя сестра умрет». Я уже знал эту девочку, потому что незадолго до того я вылечил ее деверя от тифа в критической стадии. Поначалу я подумал, что его молодая жена тоже заразилась тифом. Я взял свой саквояж и побежал в их дом. Дом был полон родственников и соседей, и все они были в отчаянии. Очень скоро я обнаружил, что нет никакой необходимости в специалисте по тифу, а нужен акушер или гинеколог.
Первой моей реакцией было некоторое возмущение. Я сказал матери роженицы, что я священник, а не акушер. Я имел какое-то представление о желудочно-кишечных болезнях и умел обрабатывать раны, но я не имел никакой подготовки в приеме родов. Машинально я сказал: «Почему не позвать акушерку?» Мне ответили: «У нас тут нет акушерки. Для этого есть бабушка [это слово дано по-русски в тексте Геринга - П.С.], она умеет». Совершенно уже озадаченный, я сказал: «Ну так что же, бабушка, почему ты не займешься этим сама?» Но люди продолжали слезно просить меня. Никакие мои возражения, что я совершенно не компетентен, не могли их убедить. Бабушка, встав передо мной на колени, молила меня: «Если б ты только захотел, ты бы смог помочь. И ты должен нам помочь!» Я выяснил ситуацию, и узнал, что первые схватки начались у женщины более двух дней назад, и что роды затянулись на долгое время. Теперь она была совершенно измождена. Я понял, что она умрет, если ничего не предпринять. Я отдавал себе отчет в том, что несомненно потеряю ту добрую репутацию, которую имел благодаря оказываемой мною помощи. Но если бы я вовсе ничего не предпринял, люди усомнились бы во мне как в священнике. С того момента, как я начал более пристальный осмотр женщины, я почувствовал атмосферу почти что безграничного доверия. А когда я взял саквояж, по дому пронесся вздох облегчения. Я начал решать, что же можно сделать. При мне не было достаточного количества медикаментов, и я перебирал те, что были. Наконец, я сделал роженице две инъекции: кардиозола, чтобы усилить кровообращение, и кофеина, чтобы стимулировать последние силы. Затем, совсем усталый, я вышел из дому подышать свежим воздухом. Бабушка пошла за мной и попросила меня не уходить. Я сказал ей: «Давай помолимся, чтобы всё прошло хорошо. Я сделал всё, что мог». Пока мы продолжали вместе молиться, бабушку позвали в дом. Схватки возобновились, и ребенок стал появляться на свет. Я ушел, так как понимал, что во мне уже нет необходимости. Через некоторое время маленькая Наташа прибежала, чтобы сообщить, что родился крупный мальчик и что все очень рады. Но куда важнее было то, что меня попросили его крестить. В назначенный день за мной приехали на телеге. Мальчик получил при крещении имя Петр. Не сомневаюсь, что он часто слышал историю своего рождения и своего крещения и что ему хотелось бы знать священника, который спас ему жизнь, выполняя роль акушера. По сей день я удивляюсь, как быстро сумел я найти наилучшее решение. Но я уверен, что решающую роль здесь сыграли не химические вещества, а огромная вера людей в мою способность приносить исцеление».
Вполне вероятно, что жив и поныне тот самый мальчик Петр (теперь, возможно, уже дедушка); быть может, жива и его мать. Как отрадно было бы, если бы наша публикация попалась им на глаза и позволила им после стольких лет найти того немецкого католического священника, который спас им жизнь! Впрочем, не исключаю, что живы и многие другие наши соотечественники, встречавшиеся на оккупированной территории с о. Бернхардом Герингом. Было бы хорошо, если бы они откликнулись: их свидетельство может быть весьма ценным.
Сейчас мы нередко говорим о том, как быстро советская власть выхолостила в нашем народе все ростки духовности. Совершенно иного мнения придерживается, основываясь на живом опыте, великий немецкий богослов:
«Значительная доля благодарности, которую я хотел бы выразить простым русским людям, связана с тем, что во многом они научили меня, как поклоняться Богу в истине. Я имею в виду (...) «поклонение Богу в духе и истине». Я люблю русское православное богослужение. Я постоянно вспоминаю священников, которые принесли восхитительное свидетельство веры. Но здесь я хотел бы говорить о простых людях, порой неграмотных, которые действительно стали для меня наставниками.
Много раз мне приходилось присутствовать на торжественных русских православных богослужениях... Меня впечатляла неторопливость: длительное время священник и народ поют, слушают, молятся. Я люблю литургический диалог между священником, диаконом и народом, а также русские церковные песнопения. Все это повлияло на то, что я стал активным участником литургической реформы в нашей Церкви. Но что впечатлило меня больше всего, так это тот дух веры, который пронизывал всю жизнь. И этот дух веры я обнаруживал в семьях и в общинах, которые на протяжении многих лет были лишены пастырского попечения. (...)
Эти люди в течение многих лет испытывали голод Хлеба Евхаристического. Но они... жили убеждением, что невозможно приобщиться Хлебу Небесному, не делясь своим повседневным хлебом с теми, кто испытывает нужду. (...)
Я никогда не забуду молитвенные вечера в доме старушки, которая на протяжении предшествовавших двадцати лет, когда не было священника, вдохновляла молитвенную группу верующих. После перехода примерно в 25 километров, я прибыл в дом, предназначенный мне моим подразделением для постоя. Я был взмокший и грязный. Семья оказалась представлена четырьмя поколениями: прабабушка, бабушка, мама и ребенок. Меня сердечно встретили, вскоре прабабушка сказала мне: «Ну, дорогой гость, банька готова». Перед тем, как отправиться мыться и стирать вещи, я представился, что я священник. А мне в ответ: «Мы уже знаем, батюшка [по-русски в тексте Геринга - П.С.]. Нам про тебя рассказывали, что в деревнях ты помогал раненым и больным». А потом вопрос: «Можно попросить тебя побыть сегодня вечером с нами, когда мы с соседями соберемся для молитвы? Нам бы хотелось задать тебе несколько вопросов по Евангелию».
В тот в вечер и в последующие вечера я приобщился необычайному опыту общения в вере. Это была беседа о вере, которая постоянно переходила в молитву, и те вопросы, которые они мне задавали, были глубоко укоренены в вере; и до какой же степени они возросли в познании веры! В последующие десятилетия, будучи преподавателем богословия, я не раз говорил своим студентам, что неграмотные русские задавали мне вопросы о вере, которые были куда глубже связаны с жизнью, чем вопросы начитанных профессоров и студентов, жаждущих познания. Эти простые и смиренные люди, которые принимали нас с такой человечностью и добротой, показали мне не только то, что значит иметь Бога средоточием всей повседневной жизни и поклоняться Ему в духе и истине, но и то, что они готовы свидетельствовать о своей вере вплоть до мученичества».
И конечно, о. Геринг не обходит вниманием тех православных клириков, с которыми ему удалось познакомиться на оккупированной территории:
«Я не хотел бы упускать возможность сказать и о моем восхищении представителями православного духовенства, которых по Божественному провидению мне довелось встретить. Весной 1942 года наша часть стояла в довольно спокойном районе под Курском. Там у нас стали быстро складываться дружеские отношения с некоторой частью населения. Через этих людей я вошел в контакт с одним православным священником, с которым впоследствии часто встречался. С ним и его семьей я чувствовал себя, как дома. Однажды я спросил его, как ему удалось пережить все эти трудные годы. Он ответил: «Бог был так благ ко мне! Я сидел всего трижды, и каждый раз меньше, чем по году». И после небольшой паузы он добавил с глубоким вздохом: «Но иногда меня заставляли постом есть мясо. В случае отказа мне обрили бы волосы». Русские священники носили до войны длинные волосы как знак своей принадлежности к духовному сословию. Быть обритым означало для них крайнее унижение».
При чтении этих воспоминаний о войне поражает, как легко тогда на деле осуществлялся экуменизм - еще задолго до того, как он получил (не без деятельного участия Геринга как богослова) признание в официальном учении Католической Церкви. На страницах книги автор описывает немало случаев, когда он служил Литургию и совершал требы для православных русских, которые хорошо знали, что он католик, и, тем не менее, без сомнений принимали через него благодать таинств. Так же и немецкие солдаты-протестанты охотно присутствовали на богослужениях католического священника, а многие и причащались. В этой связи уместно вспомнить и тот экуменизм, который зачастую так живо проявлялся у нас в советское время перед лицом гонений, особенно в тюрьмах и лагерях. Перед лицом беды всё то, что нас, христиан, разъединяет, оказывается таким мелким и ничтожным!
В конце войны вместе с отступающими частями немецкой армии о. Геринг оказался на территории Польши. Не попасть в советский плен ему помогли поляки, создавшие видимость того, что он - польский священник. Каждое воскресенье о. Геринг служил Мессу, произнося без запинки проповедь по-польски: эту проповедь он за предшествовавшую неделю выучивал наизусть.
Хотелось бы надеяться, что книга воспоминаний о. Геринга появится со временем на русском языке. Те малоизвестные большинству наших соотечественников стороны войны, которые освещаются на ее страницах, несомненно заслуживают внимания широкого читателя.
По ходу хотелось бы сказать, что наверняка о. Геринг был далеко не единственным среди немецких священников, служивших в Вермахте, кто проявлял подлинно христианское служение. Думаю, что всякое свидетельство об этом очевидцев представит немалую ценность.
Петр Сахаров
Москва
_______________________________________________
Эта статья была опубликована в ноябре 1997 года. Чуть позже я провел несколько передач об о. Бернхарде Геринге на радио "София" и послал ему кассеты с записями этих передач, а также газету "Русская мысль" с моей рецензией, сопроводив их письмом. Вскоре я получил от него посылку с другой его книгой, также мемуарного характера, в которую была вложена маленькая открытка с его коротким письмом (поскольку мое письмо было написано по-английски, ответ был тоже на английском языке). Вот эта открытка и письмо на ее обороте, написанное отцом Бернхардом чуть меньше чем за три месяца до его кончины:
* * *
Впоследствии я раздобыл и немецкий оригинал военных мемуаров о. Бернхарда Геринга.
Планировал сделать русские переводы более обширных фрагментов, да так до сих пор и не собрался. Даст Бог, сподвигнусь когда-нибудь.
.