"Гроб мой бережно несите" (2)
Ну что ж, пора мне и честь знать.
Те, кто не читал ПЕРВУЮ СЕРИЮ или забыл ее содержание, могут вернуться по ссылке и прочитать.
А я продолжу и завершу.
Во время одной из конференций Universa Laus, которая как раз была посвящена погребальному обряду и связанной с ним музыке, я вспомнил о существовании этой песни и спросил моего австрийского коллегу зальцбургского профессора Рудольфа Пацика, известна ли она ему. Он ответил, что впервые о такой слышит, но, возможно, об этом знает его коллега и соотечественник грацский профессор Франц Карл Прасль; обещал попытаться выяснить. Довольно скоро я получил по электронной почте письмо от проф. Пацика с целым ворохом сканов, сделанных в ответ на его запрос проф. Праслем, за что я обоим уважаемым профессорам премного благодарен.
Первую группу отсканированных материалов составляли страницы из одного из томов фольклорного собрания под названием «Сокровищница народных песен Каринтии», изданного австрийским фольклористом Антоном Андерлу (1896-1977) в Клагенфурте (там даже была улица, названная в его честь, однако недавно, если верить статье о нем в немецкой Википедии, историческая комиссия клагенфуртского горсовета сумела доказать, что покойный фольклорист был еще и практикующим нацистом, и добилась переименования этой улицы).
Песня дана в двух вариантах (упоминается также существование другой мелодии первого варианта), в каждом случае указаны информанты (V) и собиратели (A). Далее будем обозначать эти варианты And a и And b.
Как можно видеть, ни один из каринтийских вариантов мелодии не совпадает с тем, который у Перегудовой, даже отдаленно. Как можно слышать, ни один из них не совпадает со штирийским.
Между собой эти два варианта существенно отличаются строфикой и составом текста. Вариант And a вообще на удивление минималистичен - и по тексту, и мелодически. Может даже сложится впечатление, что последние две строки испорчены, поскольку нарушают размер, но если распеть “mein” в начале каждой из этих строк на две ноты, то всё встает свои места.
Вариант And b обнаруживает содержательное сходство со значительной частью текста Перегудовой: содержание куплетов 1 и 2 в And b полностью соответствует содержанию тех же куплетов у Перегудовой, 3 в And b содержательно тождественен перегудовскому 4, однако обращения покойного к родственникам у Андерлу ограничиваются только супругами, для чего дан только один куплет, не предполагающий никаких содержательных вариантов, кроме замены по мере надобности слова “Mann” на “Frau”.
Вторую группу отсканированных материалов составляли страницы из другого фольклорного собрания. Его создатель - музыкант, музыковед и фольклорист Конрад Шайерлинг (1924-1992), сербский немец, в течение многих лет собиравший религиозный фольклор немецкой диаспоры и в итоге опубликовавший в 1987 г. в Клуденбахе 6-томное собрание духовных песен немцев Юго-Восточной Европы. Присланные мне сканы воспроизводили несколько страниц из 5-го тома:
Итак, Шайерлинг (далее Sch) приводит даже 5 вариантов мелодии (далее обозначаем Sch a и т.д.), указывая регион их происхождения:
Sch a - Карпаты (Украина);
Sch b - Украина;
Sch c - немцы Поволжья / Аргентина;
Sch d - немцы Поволжья / Аргентина;
Sch e - немцы Поволжья.
Как можно видеть, Sch b совпадает с мелодией, которая дана у Перегудовой. Однако ни один из пяти напевов не соответствует ни тому, что мы слышали у штирийских плакальщиц, ни мотивам из Каринтии у Андерлу.
Шайерлинг приводит только один вариант текста, без разночтений. (К сожалению, мне пока так и не довелось держать это издание в руках, и я не знаю, каким научным аппаратом снабжены приведенные образцы в примечаниях, если таковые там имеются). Текст песни значительно пространнее, чем And b (не говоря уже об And a). При некоторых разночтениях куплет Sch 1 в основном соответствует And b 1, а Sch 2 в основном соответствует And b 2. Куплеты Sch 3 и 4 отсутствуют в And b (и, в отличие от двух предыдущих, не обнаруживают соответствий у Перегудовой), но по содержанию являются расширением темы куплета 2: о преходящем характере земных благ, отсутствии счастья на этом свете и безусловной бедственности всякого земного бытия. В свою очередь, Sch 5 слово в слово соответствует And b 3.
Последующие четыре куплета - Sch 6-9 - представляют серию обращений покойного к родным и близким. Из них только один находит соответствие у Андерлу: обращение к мужу / жене (Sch 7 в основном соответствует And b 4, содержа лишь незначительные лексические отличия). Три остальных: Sch 6 - обращение к родителям (без различения, во множественном числе); Sch 8 - обращение к детям (во множественном числе); Sch 9 - обращение к друзьям и родственникам (между прочим, последний куплет в And a, производящий впечатление обрубленного и испорченного текста, по всей видимости, восходит к той же текстовой основе, что и первые две строки Sch 9). Напомню, что Перегудова удвоила куплеты, обращенные к супругу/супруге, родителям и детям, обеспечив отличия внутри каждой пары куплетов в зависимости от пола покойного; вместе с тем, у нее отсутствует куплет, обращенный ко всему сонму родных и близких. Наконец, заключительный куплет Sch 10, не обнаруживающий аналогов ни в And b, ни у Перегудовой, представляет собой благодарность покойного родным и близким за приятно проведенное с ними вместе время и обращенную к ним просьбу о молитве к Иисусу, чтобы Тот помиловал его душу и сопричел к стаду избавленных от зла. (Кстати, обратите внимание, что на скане первого разворота Sch запечатлелся - к сожалению, без начала - фрагмент какой-то другой заупокойной песни, текст которой не только написан тем же стихотворным размером, но и имеет подобную же композицию - включая подобную же драматургию!).
К сканам страниц из двух сборников проф. Прасль добавил скан рукописного листка (или, м.б., разворота тетради?) с текстом той же песни, написанным от руки.
К сожалению, уважаемый профессор не сопроводил этот скан никакими пояснениями, а я не стал беспокоить его расспросами. На листке указаны имя и фамилия собирателя: Johann Gelld. Кроме того, обозначена дата: 13.1.13 (надо полагать, это 1913 г.). Ряд других надписей и пометок (вкл. некоторые особые знаки в тексте песни) я не берусь толковать с полной определенностью. Так или иначе, все куплеты представленного текста находят, при отдельных лексических отличиях, соответствия в Sch, а первые 4 куплета - также в And b.
1. Sch1; And b 1.
2. Sch 2; And b 2.
3. Sch 5; And b 3.
4. Sch 7; And b 4.
5. Sch 9.
6. Sch 8.
Как я уже говорил, первоначальные мои поиски немецкого текста этой песни в интернете не принесли никакого результата. Но совсем недавно мне всё-таки удалось найти одну сетевую страницу, где он запечатлен. Правда, там он не фигурирует как текст песни. Стихотворение Traget mich zu meinem Grabe обнаружилось в антологии эпитафий на могильных крестах и надгробных плитах, собранных Людвигом фон Хёрманом и изданных в Лейпциге в 1890 г. Эту антологию эпитафий какой-то энтузиаст полностью выложил в интернете. Фигурирует там лишь первая строфа стихотворения, обнаруженная в виде эпитафии на кладбище поселка Эц (Ötz) в Тироле. Вот ее текст:
Traget mich zu meinem Grabe
In den sichern Ruheport,
Den ich längst gewünschet habe,
Traget mich nun eilenz fort.
Vielmals hab ich meine Glieder
Zu der Arbeit ausgestreckt,
Nun leg ich mich fröhlich nieder,
Bis mich einst mein Jesus weckt.
Ötz.
(86 Jahre alte ehrsame Radegund
Regensburger von Umhausen 1874.)
Таким образом, эта надпись может быть датирована промежутком между 1874 и 1890 гг. Стало быть, это самая ранняя из всех записей текста Traget mich zu meinem Grabe, которыми я располагаю (что, конечно, вовсе не значит, что она ближе всех других к Urtext’у). Обращает на себя внимание не вполне нормативное написание “eilenz” (вместо правильного “eilends”). (Куда менее понятно, однако, другое: зачем на могиле писать призыв покойного… нести его быстрее в могилу?)
Итак, общий обзор имеющихся публикаций различных вариантов музыки нашей песни и немецкого текста позволяет нам с полным основанием говорить о том, что мы имеем дело с фольклором, ибо именно вариативность является одним из важнейших отличительных свойств фольклора. Тем не менее, совершенно очевидно, что основу текста (как и у многих народных песен) составляет произведение какого-то конкретного автора - письменный стихотворный текст на вполне литературном немецком языке (характерно, что ни в одном из доступных нам вариантов текста нет даже малейших намеков на какой-либо диалект). Когда я первый раз прочел в куличенковском сборнике Гроб мой бережно несите, одна из первых мыслей, промелькнувших в моей голове, была такая: «Это сочинил какой-то интеллигент-народник». (Хотя чего тут удивляться: Елизавету Сергеевну с полным успехом можно было бы отнести именно к этой категории интеллигенции). Вполне понятно, откуда такая мысль: прославление трудового народа - «Руки, вы служили верно в этой жизни для труда» - в сочетании с некоторым дидактизмом религиозно-нравственного наполнения песни.
Когда же я получил возможность увидеть немецкий текст, эта идея обрела для меня еще бóльшую очевидность. Та же подчеркнутая принадлежность героя к трудовому народу, акцентируемая в первом же куплете - «Oftmals hab ich meine Glieder zu der Arbeit ausgestreckt» (буквально «Часто я мои конечности на труд направлял»; или, еще буквальнее, «к труду простирал»). При этом автор - явно человек книжной культуры, неплохо освоивший азы стихосложения, к тому же хорошо наставленный в основах веры и нравов и умеющий их излагать четко и назидательно. Религиозный дидактизм стихотворения имеет даже несколько нарочитый характер (и это отлично подхвачено Перегудовой, которая, правда, добавила к нему чуть больше элементов народного благочестия: просьба матери молиться «Богородице Скорбящей» - похоже, ее собственная находка). Кульминацией назидательного красноречия становится макаризм откровенно библейского типа: «Selig, welche wohl geschliessen / in dem Herrn den Lebenslauf, / die von keinen Schmerzen wissen, / die kein Kummer wecket auf, / die kein Kriegesschrei erschrecket, / die kein Feind erzittern macht!» («Блаженны, кто хорошо завершил в Господе жизненный путь, кто не узнает никакой скорби, кого не потревожит никакая печаль, кого не устрашит никакой крик войны, кого не заставит содрогнуться никакой неприятель!»).
Я ничего не понимаю в истории немецкого фольклора, но у меня есть чисто интуитивное предположение о том, кто мог быть у немцев или австрийцев таким интеллигентом-народником, сочетавшим в себе вышеупомянутые качества.
Думаю, это был сельский священник. К тому же даже при моем почти полном невежестве в этой тематике мне известно не одно имя таких сельских немецких священников, которые сочиняли для народа благочестивые песни, имея всё-таки какое-то образование. Опять же чисто интуитивно выдвину еще и предположение о времени написания стихотворения: полагаю, это начало XIX в. (1-я треть), а может, и самый конец XVIII в.
Возвращаясь к сравнению русского перевода с оригиналом (хотя мы и не можем быть уверены, что нам известна точно та редакция немецкого текста, которой пользовалась Перегудова, бесспорно, что первая его строка не была никакой иной, нежели «Traget mich zu meinem Grabe»), я хотел бы отметить одно из самых ярких отличий: в немецком оригинале нигде не идет речь о бережном и плавном несении гроба (как и вообще о каком-либо гробе). «Несите меня в мою могилу, / в надежное пристанище покоя, / которого я давно желал, / туда теперь меня скорее несите». И дальше покойный как бы даже противопоставляет слезам и затянувшимся прощаниям свой призыв побыстрее нести его в могилу: «Fort zum Grabe, fort, bedecket mich mit Erde, gute Nacht!» («Прочь в могилу, прочь, покройте меня землею, спокойной ночи!»).
Примечательно, что в оригинале прощается покойный большей частью словами «Спокойной ночи».
Так вот именно эта решительность, отчетливо выраженная в тексте, находит проявление в музыкальных особенностях некоторых вариантов нашей песни.
Но прежде хотя бы поверхностно систематизируем имеющийся музыкальный материал. По мелодической структуре построения куплета преобладает схема AABA (при этом именно при такой схеме во всех случаях, кроме первого, B представляет собой ту или иную музыкальную фразу, повторяющуюся дважды): Штирия, And b, Sch a, Sch b (=Перегудова), Sch c. Всего два раза представлена схема AABC: Sch d и Sch e. Наконец, «минималистическая» And a ограничивается схемой AAAA.
В миноре всего два варианта мелодии: Sch a (g-moll) и Sch e (e-moll). Остальные шесть - в мажоре: Штирия (E-dur), And a (C-dur), And b (G-dur), Sch b (=Перегудова) (C-dur), Sch c (Es-dur), Sch d (F-dur).
Оба минорные напева звучат крайне жалобно. Довольно грустными оказываются на поверку и два напева из тех, что в мажоре: Sch c (Es) и Sch d (F).
Зато уж все остальные варианты мелодии не назовешь ни грустными, ни печальными, ни, тем более, жалобными. А в некоторых из этих мелодий очень энергичный драйв - особенно в ми-мажорной штирийской; в до-мажорных перегудовской (=Sch b) и «минималистической» And a - пусть и не в такой мере, но тоже хватает. Они внутренне созвучны решительному призыву нести побыстрее в могилу.
Интересно, что единственная авторская мелодия на этот текст - А. Куличенко - написана по ни разу не фигурировавшей в фольклорных вариантах схеме (AABB’) и всё-таки в миноре (f-moll). Но мне кажется, что Андрей Викторович попытался здесь как раз передать в музыке то плавное несение гроба, - «пусть плывет он, как челнок», - которого не было в оригинале, но которое появилось в переводе Елизаветы Сергеевны.
Те, кто не читал ПЕРВУЮ СЕРИЮ или забыл ее содержание, могут вернуться по ссылке и прочитать.
А я продолжу и завершу.
Во время одной из конференций Universa Laus, которая как раз была посвящена погребальному обряду и связанной с ним музыке, я вспомнил о существовании этой песни и спросил моего австрийского коллегу зальцбургского профессора Рудольфа Пацика, известна ли она ему. Он ответил, что впервые о такой слышит, но, возможно, об этом знает его коллега и соотечественник грацский профессор Франц Карл Прасль; обещал попытаться выяснить. Довольно скоро я получил по электронной почте письмо от проф. Пацика с целым ворохом сканов, сделанных в ответ на его запрос проф. Праслем, за что я обоим уважаемым профессорам премного благодарен.
Первую группу отсканированных материалов составляли страницы из одного из томов фольклорного собрания под названием «Сокровищница народных песен Каринтии», изданного австрийским фольклористом Антоном Андерлу (1896-1977) в Клагенфурте (там даже была улица, названная в его честь, однако недавно, если верить статье о нем в немецкой Википедии, историческая комиссия клагенфуртского горсовета сумела доказать, что покойный фольклорист был еще и практикующим нацистом, и добилась переименования этой улицы).
Песня дана в двух вариантах (упоминается также существование другой мелодии первого варианта), в каждом случае указаны информанты (V) и собиратели (A). Далее будем обозначать эти варианты And a и And b.
Как можно видеть, ни один из каринтийских вариантов мелодии не совпадает с тем, который у Перегудовой, даже отдаленно. Как можно слышать, ни один из них не совпадает со штирийским.
Между собой эти два варианта существенно отличаются строфикой и составом текста. Вариант And a вообще на удивление минималистичен - и по тексту, и мелодически. Может даже сложится впечатление, что последние две строки испорчены, поскольку нарушают размер, но если распеть “mein” в начале каждой из этих строк на две ноты, то всё встает свои места.
Вариант And b обнаруживает содержательное сходство со значительной частью текста Перегудовой: содержание куплетов 1 и 2 в And b полностью соответствует содержанию тех же куплетов у Перегудовой, 3 в And b содержательно тождественен перегудовскому 4, однако обращения покойного к родственникам у Андерлу ограничиваются только супругами, для чего дан только один куплет, не предполагающий никаких содержательных вариантов, кроме замены по мере надобности слова “Mann” на “Frau”.
Вторую группу отсканированных материалов составляли страницы из другого фольклорного собрания. Его создатель - музыкант, музыковед и фольклорист Конрад Шайерлинг (1924-1992), сербский немец, в течение многих лет собиравший религиозный фольклор немецкой диаспоры и в итоге опубликовавший в 1987 г. в Клуденбахе 6-томное собрание духовных песен немцев Юго-Восточной Европы. Присланные мне сканы воспроизводили несколько страниц из 5-го тома:
Итак, Шайерлинг (далее Sch) приводит даже 5 вариантов мелодии (далее обозначаем Sch a и т.д.), указывая регион их происхождения:
Sch a - Карпаты (Украина);
Sch b - Украина;
Sch c - немцы Поволжья / Аргентина;
Sch d - немцы Поволжья / Аргентина;
Sch e - немцы Поволжья.
Как можно видеть, Sch b совпадает с мелодией, которая дана у Перегудовой. Однако ни один из пяти напевов не соответствует ни тому, что мы слышали у штирийских плакальщиц, ни мотивам из Каринтии у Андерлу.
Шайерлинг приводит только один вариант текста, без разночтений. (К сожалению, мне пока так и не довелось держать это издание в руках, и я не знаю, каким научным аппаратом снабжены приведенные образцы в примечаниях, если таковые там имеются). Текст песни значительно пространнее, чем And b (не говоря уже об And a). При некоторых разночтениях куплет Sch 1 в основном соответствует And b 1, а Sch 2 в основном соответствует And b 2. Куплеты Sch 3 и 4 отсутствуют в And b (и, в отличие от двух предыдущих, не обнаруживают соответствий у Перегудовой), но по содержанию являются расширением темы куплета 2: о преходящем характере земных благ, отсутствии счастья на этом свете и безусловной бедственности всякого земного бытия. В свою очередь, Sch 5 слово в слово соответствует And b 3.
Последующие четыре куплета - Sch 6-9 - представляют серию обращений покойного к родным и близким. Из них только один находит соответствие у Андерлу: обращение к мужу / жене (Sch 7 в основном соответствует And b 4, содержа лишь незначительные лексические отличия). Три остальных: Sch 6 - обращение к родителям (без различения, во множественном числе); Sch 8 - обращение к детям (во множественном числе); Sch 9 - обращение к друзьям и родственникам (между прочим, последний куплет в And a, производящий впечатление обрубленного и испорченного текста, по всей видимости, восходит к той же текстовой основе, что и первые две строки Sch 9). Напомню, что Перегудова удвоила куплеты, обращенные к супругу/супруге, родителям и детям, обеспечив отличия внутри каждой пары куплетов в зависимости от пола покойного; вместе с тем, у нее отсутствует куплет, обращенный ко всему сонму родных и близких. Наконец, заключительный куплет Sch 10, не обнаруживающий аналогов ни в And b, ни у Перегудовой, представляет собой благодарность покойного родным и близким за приятно проведенное с ними вместе время и обращенную к ним просьбу о молитве к Иисусу, чтобы Тот помиловал его душу и сопричел к стаду избавленных от зла. (Кстати, обратите внимание, что на скане первого разворота Sch запечатлелся - к сожалению, без начала - фрагмент какой-то другой заупокойной песни, текст которой не только написан тем же стихотворным размером, но и имеет подобную же композицию - включая подобную же драматургию!).
К сканам страниц из двух сборников проф. Прасль добавил скан рукописного листка (или, м.б., разворота тетради?) с текстом той же песни, написанным от руки.
К сожалению, уважаемый профессор не сопроводил этот скан никакими пояснениями, а я не стал беспокоить его расспросами. На листке указаны имя и фамилия собирателя: Johann Gelld. Кроме того, обозначена дата: 13.1.13 (надо полагать, это 1913 г.). Ряд других надписей и пометок (вкл. некоторые особые знаки в тексте песни) я не берусь толковать с полной определенностью. Так или иначе, все куплеты представленного текста находят, при отдельных лексических отличиях, соответствия в Sch, а первые 4 куплета - также в And b.
1. Sch1; And b 1.
2. Sch 2; And b 2.
3. Sch 5; And b 3.
4. Sch 7; And b 4.
5. Sch 9.
6. Sch 8.
Как я уже говорил, первоначальные мои поиски немецкого текста этой песни в интернете не принесли никакого результата. Но совсем недавно мне всё-таки удалось найти одну сетевую страницу, где он запечатлен. Правда, там он не фигурирует как текст песни. Стихотворение Traget mich zu meinem Grabe обнаружилось в антологии эпитафий на могильных крестах и надгробных плитах, собранных Людвигом фон Хёрманом и изданных в Лейпциге в 1890 г. Эту антологию эпитафий какой-то энтузиаст полностью выложил в интернете. Фигурирует там лишь первая строфа стихотворения, обнаруженная в виде эпитафии на кладбище поселка Эц (Ötz) в Тироле. Вот ее текст:
Traget mich zu meinem Grabe
In den sichern Ruheport,
Den ich längst gewünschet habe,
Traget mich nun eilenz fort.
Vielmals hab ich meine Glieder
Zu der Arbeit ausgestreckt,
Nun leg ich mich fröhlich nieder,
Bis mich einst mein Jesus weckt.
Ötz.
(86 Jahre alte ehrsame Radegund
Regensburger von Umhausen 1874.)
Таким образом, эта надпись может быть датирована промежутком между 1874 и 1890 гг. Стало быть, это самая ранняя из всех записей текста Traget mich zu meinem Grabe, которыми я располагаю (что, конечно, вовсе не значит, что она ближе всех других к Urtext’у). Обращает на себя внимание не вполне нормативное написание “eilenz” (вместо правильного “eilends”). (Куда менее понятно, однако, другое: зачем на могиле писать призыв покойного… нести его быстрее в могилу?)
Итак, общий обзор имеющихся публикаций различных вариантов музыки нашей песни и немецкого текста позволяет нам с полным основанием говорить о том, что мы имеем дело с фольклором, ибо именно вариативность является одним из важнейших отличительных свойств фольклора. Тем не менее, совершенно очевидно, что основу текста (как и у многих народных песен) составляет произведение какого-то конкретного автора - письменный стихотворный текст на вполне литературном немецком языке (характерно, что ни в одном из доступных нам вариантов текста нет даже малейших намеков на какой-либо диалект). Когда я первый раз прочел в куличенковском сборнике Гроб мой бережно несите, одна из первых мыслей, промелькнувших в моей голове, была такая: «Это сочинил какой-то интеллигент-народник». (Хотя чего тут удивляться: Елизавету Сергеевну с полным успехом можно было бы отнести именно к этой категории интеллигенции). Вполне понятно, откуда такая мысль: прославление трудового народа - «Руки, вы служили верно в этой жизни для труда» - в сочетании с некоторым дидактизмом религиозно-нравственного наполнения песни.
Когда же я получил возможность увидеть немецкий текст, эта идея обрела для меня еще бóльшую очевидность. Та же подчеркнутая принадлежность героя к трудовому народу, акцентируемая в первом же куплете - «Oftmals hab ich meine Glieder zu der Arbeit ausgestreckt» (буквально «Часто я мои конечности на труд направлял»; или, еще буквальнее, «к труду простирал»). При этом автор - явно человек книжной культуры, неплохо освоивший азы стихосложения, к тому же хорошо наставленный в основах веры и нравов и умеющий их излагать четко и назидательно. Религиозный дидактизм стихотворения имеет даже несколько нарочитый характер (и это отлично подхвачено Перегудовой, которая, правда, добавила к нему чуть больше элементов народного благочестия: просьба матери молиться «Богородице Скорбящей» - похоже, ее собственная находка). Кульминацией назидательного красноречия становится макаризм откровенно библейского типа: «Selig, welche wohl geschliessen / in dem Herrn den Lebenslauf, / die von keinen Schmerzen wissen, / die kein Kummer wecket auf, / die kein Kriegesschrei erschrecket, / die kein Feind erzittern macht!» («Блаженны, кто хорошо завершил в Господе жизненный путь, кто не узнает никакой скорби, кого не потревожит никакая печаль, кого не устрашит никакой крик войны, кого не заставит содрогнуться никакой неприятель!»).
Я ничего не понимаю в истории немецкого фольклора, но у меня есть чисто интуитивное предположение о том, кто мог быть у немцев или австрийцев таким интеллигентом-народником, сочетавшим в себе вышеупомянутые качества.
Думаю, это был сельский священник. К тому же даже при моем почти полном невежестве в этой тематике мне известно не одно имя таких сельских немецких священников, которые сочиняли для народа благочестивые песни, имея всё-таки какое-то образование. Опять же чисто интуитивно выдвину еще и предположение о времени написания стихотворения: полагаю, это начало XIX в. (1-я треть), а может, и самый конец XVIII в.
Возвращаясь к сравнению русского перевода с оригиналом (хотя мы и не можем быть уверены, что нам известна точно та редакция немецкого текста, которой пользовалась Перегудова, бесспорно, что первая его строка не была никакой иной, нежели «Traget mich zu meinem Grabe»), я хотел бы отметить одно из самых ярких отличий: в немецком оригинале нигде не идет речь о бережном и плавном несении гроба (как и вообще о каком-либо гробе). «Несите меня в мою могилу, / в надежное пристанище покоя, / которого я давно желал, / туда теперь меня скорее несите». И дальше покойный как бы даже противопоставляет слезам и затянувшимся прощаниям свой призыв побыстрее нести его в могилу: «Fort zum Grabe, fort, bedecket mich mit Erde, gute Nacht!» («Прочь в могилу, прочь, покройте меня землею, спокойной ночи!»).
Примечательно, что в оригинале прощается покойный большей частью словами «Спокойной ночи».
Так вот именно эта решительность, отчетливо выраженная в тексте, находит проявление в музыкальных особенностях некоторых вариантов нашей песни.
Но прежде хотя бы поверхностно систематизируем имеющийся музыкальный материал. По мелодической структуре построения куплета преобладает схема AABA (при этом именно при такой схеме во всех случаях, кроме первого, B представляет собой ту или иную музыкальную фразу, повторяющуюся дважды): Штирия, And b, Sch a, Sch b (=Перегудова), Sch c. Всего два раза представлена схема AABC: Sch d и Sch e. Наконец, «минималистическая» And a ограничивается схемой AAAA.
В миноре всего два варианта мелодии: Sch a (g-moll) и Sch e (e-moll). Остальные шесть - в мажоре: Штирия (E-dur), And a (C-dur), And b (G-dur), Sch b (=Перегудова) (C-dur), Sch c (Es-dur), Sch d (F-dur).
Оба минорные напева звучат крайне жалобно. Довольно грустными оказываются на поверку и два напева из тех, что в мажоре: Sch c (Es) и Sch d (F).
Зато уж все остальные варианты мелодии не назовешь ни грустными, ни печальными, ни, тем более, жалобными. А в некоторых из этих мелодий очень энергичный драйв - особенно в ми-мажорной штирийской; в до-мажорных перегудовской (=Sch b) и «минималистической» And a - пусть и не в такой мере, но тоже хватает. Они внутренне созвучны решительному призыву нести побыстрее в могилу.
Интересно, что единственная авторская мелодия на этот текст - А. Куличенко - написана по ни разу не фигурировавшей в фольклорных вариантах схеме (AABB’) и всё-таки в миноре (f-moll). Но мне кажется, что Андрей Викторович попытался здесь как раз передать в музыке то плавное несение гроба, - «пусть плывет он, как челнок», - которого не было в оригинале, но которое появилось в переводе Елизаветы Сергеевны.