Genius loci
Стыдно было каждый раз признаваться, слушая рассказы о Петербурге разных людей, что я совсем не чувствую этот город. Отдавая должное истории и искусствам, я никогда не оставляла ни части себя этому городу и ничего не брала у него с собой. Прямые линии проспектов, стесненная гранитом река, раскачивающиеся от ветра фонари, мосты, похожие на огромные руки и мостики над каналами, словно соломинка, перекинутые во спасение своим обитателям, - никогда не очаровывали меня так сильно, чтобы возникло желание непременно вернуться.
В этот раз Петербург меня встретил по обыкновению неприветливо. Ветер пробирал до костей и провоцировал "командировочную" на употребление алкоголя, свинцовые тучи, цепляясь за шпили, щедро изливали содержимое на голову, спутник после адресованного мне совета "быть проще" воспринимался не более чем досадное недоразумение в штанах (впрочем, я быстро от него избавилась).
И в пятничный вечер оконченных дел, когда в мечтах о доме, я взяла сигарету и уселась, сбросив каблуки, на подоконник номера для некурящих, вдруг из запахов и звуков чужого города, сквозь табачный дым и сиротливую морось дождя, одна за другой стали всплывать в памяти рифмы. Ахматовой, Мандельштама, Бродского... Почему раньше со мной такого не случалось? Я ведь была уверена, что все забылось, осталось в прошлой жизни...
На следующий день, не взирая на дождик и ветер, я отправилась гулять по городу. Оберегая найденный баланс пространства и содержания и уже сожалея о том, что до "Сапсана" осталось не так много времени, я шла куда глаза глядят. Просто бродила, озираясь по сторонам, всматривалась в облезлые фасады домов, крыши, арки, ажурные решетки и акварели парков, вслушивалась в плеск темной воды и крики чаек. Счастливое уединение приоткрыло мне, наконец, Genius loci Петербурга. Вместе со мной под темными шторами балтийских облаков плыли "Акварели" Дольского, "Стансы" Бродского, "литографии 70-х" Ахматовой и даже собственные строфы двадцатилетней давности зазвучали вполне пристойно в таком благородном окружении... Удивительная штука, память...
Вероятно, нужно было дожить до своих лет, побывать в Венеции, забыть и вспомнить любимых поэтов, перестрадать и переболеть все то, что чуть меня не убило и, наконец, остаться одной между хаосом петербургского неба и строптивой Невой, чтобы все это со мной случилось.
Контуры чисты, блики негусты,
крыши и мосты, арки...
Сонны берега, призрачна река,
замерли пока парки.
Тихо проплыло тяжкое крыло,
светлое чело или
в выси ветровой мальчик над Невой,
ангел вестовой на шпиле.
Все без перемен - кадмий старых стен
и колодцев плен лиловый,
эхо и лучи множатся в ночи,
как орган звучит слово.
В этот раз Петербург меня встретил по обыкновению неприветливо. Ветер пробирал до костей и провоцировал "командировочную" на употребление алкоголя, свинцовые тучи, цепляясь за шпили, щедро изливали содержимое на голову, спутник после адресованного мне совета "быть проще" воспринимался не более чем досадное недоразумение в штанах (впрочем, я быстро от него избавилась).
И в пятничный вечер оконченных дел, когда в мечтах о доме, я взяла сигарету и уселась, сбросив каблуки, на подоконник номера для некурящих, вдруг из запахов и звуков чужого города, сквозь табачный дым и сиротливую морось дождя, одна за другой стали всплывать в памяти рифмы. Ахматовой, Мандельштама, Бродского... Почему раньше со мной такого не случалось? Я ведь была уверена, что все забылось, осталось в прошлой жизни...
На следующий день, не взирая на дождик и ветер, я отправилась гулять по городу. Оберегая найденный баланс пространства и содержания и уже сожалея о том, что до "Сапсана" осталось не так много времени, я шла куда глаза глядят. Просто бродила, озираясь по сторонам, всматривалась в облезлые фасады домов, крыши, арки, ажурные решетки и акварели парков, вслушивалась в плеск темной воды и крики чаек. Счастливое уединение приоткрыло мне, наконец, Genius loci Петербурга. Вместе со мной под темными шторами балтийских облаков плыли "Акварели" Дольского, "Стансы" Бродского, "литографии 70-х" Ахматовой и даже собственные строфы двадцатилетней давности зазвучали вполне пристойно в таком благородном окружении... Удивительная штука, память...
Вероятно, нужно было дожить до своих лет, побывать в Венеции, забыть и вспомнить любимых поэтов, перестрадать и переболеть все то, что чуть меня не убило и, наконец, остаться одной между хаосом петербургского неба и строптивой Невой, чтобы все это со мной случилось.
Контуры чисты, блики негусты,
крыши и мосты, арки...
Сонны берега, призрачна река,
замерли пока парки.
Тихо проплыло тяжкое крыло,
светлое чело или
в выси ветровой мальчик над Невой,
ангел вестовой на шпиле.
Все без перемен - кадмий старых стен
и колодцев плен лиловый,
эхо и лучи множатся в ночи,
как орган звучит слово.