Графиня в мании
- Бал, ах, бал! - щебетала молоденькая, с пылу-жару, девушка-лебедушка своей величественной бабушке, прошедшей и Крым и Рим, проходившей в стервах, любовницах, советчицах, искусительницах, шлюxах и политических интриганках
Бабушка поправляла жесткий ворот платья на костлявых ключицах, встряхивала веером, снисходительно говорила:
- Молодо-зелено, деточка. Все было, было, было… Ах, какие вечера нам закатывал губернатор, Его Сиятельство граф Растаманцев в лучшие времена! Маски, сверкающие стеклышки лорнетов, осыпающиеся пудрой голые плечи дам, пары-пары, все кружатся и летят, и слухи о приезжающем императоре порхают и множатся, отражаясь в зеркалах.
- Бабушка, неужели сам Император? - восторженно ахала глупышка, всплескивая точеными белоснежными руками, так разительно отличающимися от сухих цепких лапок старой гранд-дамы, которые та кутала в роскошный норковый палантин.
- О да, - бабушка мечтательно закатывала выцветшие голубые глаза, меж тем не потерявшие остроты зрения и способности к всевидению. - Император, в белоснежном кителе и бархатной орденской лентой наперехлест, в таких же белоснежных перчатках… Идет, шествуя через зал, величаво, так, что от восхищения дамам становится дурно - душно, душно… а кое-кто, возможно и на сносях от бравых военных, а слуги второпях роняют на пол склянку с ароматическим уксусом.
И вот уже подают горячее, плывет дурманящий запах, блеск тысяч свечей отражается в мраморных плитках полов, а впереди целая ночь - ахх, какая ночь!
И нет этой безысходности и скуки, и не пахнет смутой и революцией, нет этой деревянности в новых дворянах, которые лакают ликеры торопливо, как лакеи.
И бабушка погружалась в воспоминания, светлея лицом и бормоча что-то про себя…
Спору нет, она бы дала еще сто лет форы нынешним вертихвосточкам неизвестной породы, вынырнувшим невесть из какой тины, перешагивающим через приличия и каноны, не желаюшим принимать традиции, несущимися бог знает в какие тартарары, поднимая пышные юбки и обнажая непозволительно много…
Но ее время - молодой, горячей крови, пенящейся красоты, которая позволяла повелевать мужчинами одним движением тонкого шаловливого пальчика - ушло. А мозг, вычурный, хитросплетенный прибор, поднаторевший на подковерных интригах и близости к сильным мира всего, не хотел заглянуть за стены своего прошлого, мраморных полов, влюбленных уланов, тайн родословных и карьер, поднятых с любовных постелей, - мозг отказывался соглашаться с миром, который уплывал из ее слабеющих рук в неизвестные дали.
- Идем же, бабушка, - внучка нетерпеливо кружилась перед зеркалом, охорашиваясь и горделиво выгибая изящную спину, думая меж тем с жалостью:
- Сдает… Вот уже и палантин, легкий и роскошный, кажется ей тяжелым, сминая позвоночник. И румянит щеки сверх меры. Просидит вечер за игрой в солитер, вместе с вдовым князем Вяземским, давно выжившим из ума и называющих всех окружающих женского пола «лапушками»…
Потом мысли девушки перескочили на сегодняшний вечер, она улыбнулась, предвкушая удовольствия, которые будут понятны только молодым - танцы, беспричинный смех, флирт, легкий и ни к чему не обязывающий, когда каждое твое движение губ ловится с напряженным ожиданием партнером по вальсу, а слова исполнены внутреннего смысла, понятного только двоим…
Сопровождающий дам угодливо открыл тяжелую дверь с бронзовыми набалдашниками-ручками в виде звериных морд, и все трое шагнули в метель…