ДТ-10. Департамент чистоты. „Увечье слишком дорого обходится фирме“.
Рабочие возвращаются с завода Форда
Через неделю я достаточно обучен, чтобы стать самостоятельно штамповщиком на том же молоте. Я штампую мелкие детали.
Два раза в день к молоту подвозят на специальной тележке бочонок с водой. Негр черпает воду ведерком и поливает ею пол. Он льет мне прямо под ноги, но я скоро привыкаю к этому. Останавливать работу не разрешается даже в процессе мытья полов. Второй негр трет пол щеткой, в то время как первый посыпает мокрый пол содовым порошком. Бригадир командует работой и наблюдает за своевременной доставкой новых бочек горячей воды.
Пол устлан белым кирпичом, поставленным на ребро. Кирпичи положены так плотно один к другому, что почти не видно скрепляющего их цементного шва. Промыв пол, его вытирают сухой шваброй. Вся операция мытья полов глубоко продумана, от начала до конца.
Бочка подвозится на специальной ручной тележке, она вставлена так удобно и прочно, что один человек, не боясь опрокинуть тележки, свободно возит в ней кипяток. Вытирание пола механизировано. Негр опускает швабру в бадью и, нажимая педаль, приделанную к бадье, сжимает два ролика, затем протягивает, швабру вверх через ролики, и швабра осушена. Труд этих мойщиков полов в кузнечном цехе значительно более гигиеничен, нежели труд наших судомоек.
Эти работники „клининг департмента“ ходят в белых кепи и белых фартуках. Администрация фордовсного завода предпочитает белый цвет всем прочим цветам. Многие и производственные рабочие и почему-то особенно негры носят белые фартуки.Я отчетливо вспоминаю соседа - Негра-штамповщика - в ослепительно белом праздничном фартуке перед началом работы, в понедельник.
Два инструктора на весь громадный цех, оба - старики, долгие годы работающие здесь, - наблюдают за качеством работы печей. Они ходят по всей подчиненной им линии и заглядывают в каждую печь. Однажды внезапно меня окружило несколько человек они стали` наблюдать за моей работой и о чем-то совещаться. Они вызвали инструктора по нагреву и стали указывать ему на мою печь. Оказалось, что вследствие плохого нагрева, из-за моего недосмотра, детали, отштампованные мной, имели большой слой окалины.
Тут-же, из-под штамповки, по конвейеру детали поднимались на галлерею, расположенную во втором этаже - к обрезным прессам. После обрезки они проходили контроль. Контроль через полтора часа после начала моей работы обнаружил дефект изготовляемых деталей. По номеру молота, обозначенному на поковках, нашли меня - действительного виновника этого брака.
Концы, оставшиеся при штамповке, и брак, обнаруженный здесь же у молота, складываются в решетчатые ведра, стоящие возле каждого молота. Я с большим неудовольствием наблюдал в начале моей работы‚ как быстро ведерко наполняется у меня концами и браком. Эта неприятность была для меня тем большей, что все это происходило на глазах маячившего здесь инспектора.
Мне принесли столик с рифлеными роликами, через которые я предварительно должен пропускать теперь штанги, нагретые до температуры начала штамповки. Позже я выяснил, что допуск на эти детали настолько мал, что малейший перегрев давал повышение процентов брака.
Около меня на кожухе печи висит доска, разграфленная на восемь клеток. В каждой клетке контролер ежечасно записывает мелом количество отштампованных мною деталей. Такие доски висят у каждого молота. Контролер обслуживает три молота и проверяет каждую поковку. Горячую поковку он берет маленькими клещами и осматривает ее со всех сторон. Он складывает поковки в маленькие кучки по 10 штук, а затем наполняет ими решетчатое ведро, подвешиваемое к конвейеру.
Я стремлюсь достичь нормы. Всякий даже самый маленький начальник, проходя по цеху, смотрит на доски штамповщиков. Норма округлена до пяти штук. Нормы по всем видам деталей очень легко запомнить. Каждый из нас знает уже все нормы. В конце смены „горячий“ инспектор подытоживает на доске работу молота за день. Табельщик проходит по цеху и списывает итоги со всех досок.
В Детройте зверская жара, к тому же непривычный к тяжелой работе, я непрерывно, большими глотками пью холодную воду из ближайшей колонки. Я чувствую, что не дотяну до обеденного перерыва. Изо всех сил стараюсь докончить все нагретые заготовки. Несколько минут дообеденного перерыва. Я окончательно не могу дотянуть, Небольшой кусок оставшейся заготовки .я не в силах доштамповать. Я не знаю куда ее деть, бросить на пол нельзя, - я швыряю ее впечь. Мой сосед негр, с ужасом на лице, подходит ко мне и шопотом говорит мне о том, что меня уволят.
Это было недопустимым преступлением с моей стороны - бросить в печь кусок металла весом около килограмма. Но мне все равно, я почти не стою на ногах. Едва дохожу до врачебного пункта, и врач дает мне какое-то лекарство. Я не могу вернуться к работе, и мастер показывает мне местонахождение заводского врачебного пункта. На лифте меня поднимают на третий этаж. Врач, не глядя на меня, задает мне вопрос: ,,Ту хат?“ (Очень горячо?) Я киваю головой. Он пишет мне освобождение от работы.
По дороге домой я начинаю разбираться в своем бюллетене. Я освобожден на десять дней. Я недоумеваю, мне не нужно десяти дней: я просто перегрелся‚ и сердце у меня стало работать значительно быстрее, я выпил много воды, и обильное выделение пота способствовало и без того сильному утомлению. Мне нужно отоспаться одну ночь.
Ho я не понял своего бюллетеня. Оказалось, что за время болезни никакой оплаты не производится. Бюллетень разрешал без оплаты болеть в течение десяти дней. Позже десяти дней рабочий автоматически вычеркивается из всех списков на заводе Форда, и если желает встать на работу - должен поступать вновь. Освобождение на десять дней дано не только мне - это стандартный вид бюллетеня, который выдается всем рабочим при всех видах заболеваний.
Восемь часов на работе у форда казались более длительными, нежели 10,5 часов работы у Джон Дира. Вам не разрешают отдохнуть ни минуты. Только в особенно жаркие дни рабочие, изнемогая, выбегают на минутку на свежую струю воздуха и в эти дни „бос“ смотрит на такую вольность сквозь пальцы. Однако это не должно ни в малой степени повлиять на количество вашей выработки.
Рабочий платит страховку зa свою жизнь. За увечье завод выдает рабочему единовременное пособие, если рабочий докажет, что несчастный случай произошел не по его вине: например за испорченный глаз выдается пятьсот долларов.
Что можно сделать с единовременным пособием? Обыкновенно здесь стремятся открыть свое „дело“. Но надежда на это плохая. Для „дела“ нужно столько денег, что нехватит ни рук, ни ног для увечья.
Когда происходит текущий ремонт механизма или исправление возникшей неполадки, или нагрев металла печи, или какая-либо случайная задержка, рабочий тоже не должен стоять без дела. Он немедленно вооружается ‚тряпкой, которая выдается ежедневно, и занимается чисткой своего механизма. Тряпки, размером в квадратный фут, с подшитой каймой, дезинфецированы, чисто вымыты. Я видел одного рабочего, который так изрядно натирал лубрикатор, что тот блестел как самовар. Не было нужды тереть его дальше, но рабочий не должен стоять без дела.
Каждому рабочему вдаются очки. Без очков ни нагревальщику, ни штамповщику‚ ни наладчику не разрешается работать. За этим строжайшим образом следят. Мастер сказал мне, что „увечье слишком дорого обходится фирме“. После обеда, забыв эту строгость, я не надел очков и, держа в руках выколотку, помогал наладчику выбивать штамп. Я не заметил, как ко мне подошел начальник цеха и предложил прекратить работу. Наладчик и я - были отправлены на день домой. Мы были предупреждены, что во второй раз нас уволят с завода.
Центральный пост http://pilot-pirks.livejournal.com/97270.html