Бывает так, что интернет вдруг начинает сильно тормозить, и даже зависает. А проверяешь коннекшен - пишет, что качество «вери гуд». И продолжает себе тормозить, фотографии не грузятся, почта зависает, закачки не катятся. Чувствуешь, что где-то подъеб, а сказать нечего.
Вот и у меня сейчас такие вот дела. Вроде как «вери гуд», а все висит. И чувство такое подсознательное, что трахают периодически.
Врачи типа решили бастовать. Кто-то главный наверху решил, что, если мы зарабатываем меньше нянечек и уборщиц, то это кому-то в натуре мешает.
Я бы пошла в проститутки. Их тоже трахают, но они хотя бы зарабатывают раз в двадцать так больше, и тариф назначают сами. А еще они могут отказать клиенту. А мы не можем, потому что наш клиент всегда прав. Какую бы позу он не потребовал. А мы лишь пытаемся расслабиться и получать удовольствие.
И еще - если проститутки начнут бастовать - тут такое начнется!.. А мы пробастовали целых три дня. На первый день все пришли на работу, и работали, как обычно, но с бастующим выражением лица. Потому что, «что станется с ними, с больными, с моими зверями лесными».. Полное отделение, в котором валяется до фига больных. На второй день я дежурила. Из новостей я узнала только сейчас, что получаю 22 шекеля в час. Это мало. Это полбилета в кино, или один маленький попкорн. Средней проститутке платят сколько? Как минимум пятьсот, нет? И ей, наверное, иногда даже бывает приятно. Мне редко бывает приятно на дежурстве. Иногда трахают нежно, можно сказать, почти что занимаются любовью. Обычно просто е@ут, бездушно и грубо. Но на последнем дежурстве это граничило с групповым изнасилованием с применением инородных предметов. Без вазелина. Да.
В двенадцать дня все ушли, и оставили меня с еще одним грустным молодым врачом, с полным родзалом и кучей женщин в приемном покое. Создавалось такое впечатление, что то ли люди вообще не смотрят новости, то ли им было очень интересно посмотреть, а как же именно врачи бастуют.
И мы бастовали. Это была самая утомляющая забастовка во всей истории забастовок. Честно вам сказать - в жопу такие забастовки.
В лифте есть такая кнопка, которая загорается, когда в кабине слишком много людей. На ней написано (буквальный перевод) - «лифт встревожен». У меня внутри тоже есть такая кнопка. В последнее время она горит почти всегда.
Работы на двоих было кошмарно много. К тому же на нас постоянно орали всякие люди. Некоторые кричали, что как это так, что им отменили очередь на УЗИ сердца зародыша, или операцию по удалению миомы, и еще всякие извращенные процедуры. Большинство просто возмущалось некрасивым тоном, чего это блин они должны так долго ждать врача, и что за дебильная больница, и как нам не стыдно, люди же беременные\больные\черные\белые\с детьми\глистами\38 попугаями, позор джунглям! Врач-гинеколог, которая я, смотрела на них глазами кота из Шрека, и говорила, что, кроме поцелуев и садомазохизма она готова на все, в любых позах, но УЗИ сердцу зародыша она делать не умеет, и лучше бы это сделал какой-то бастующий профессионал, так что приходите завтра, и спасибо, что выбрали нашу больницу. Ну ладно, если хотите, можно и садомазохизм. И коктейль с зонтиком.
Несколько раз требовали говорить со старшим врачом, так: «Сестра, ктоздесьответственныйблин?». Я честно, хоть и нехотя, отвечала, что вообще-то я здесь главный. Нет, говорят, девочка, я серьезно, где старший врач?..
Полный родзал постоянно давал о себе знать. Есть такая карикатура - зародыш в животе держит пуповину, и написано: «Вот сейчас опять дерну, и все ко мне прибегут». Наши эмбрионы тоже сидели, и дергали за пуповины, перекрывая себе доступ к кислороду и снижая пульс. А мы бегали и бегали. Второй врач говорил, как ему плохо, и он устал. Я хотела его убить, потому что мне было плохее и усталее. Я даже знала, как - нужно вколоть хлористый калий прямо в сердце. Это легко, и никто не узнает. А потом позвонил мой ребенок, простуженный, весь в соплях, я спряталась в единственную свободную в родзале комнату, и воспитательным голосом принялась рассказывать сказку на ночь, про белочку Нусю, которая боялась темноты. Женщина в соседней комнате орала так, как будто это она - врач, которой платят 22 шекеля в час. В самый критический момент, когда белочка Нуся сжала кулачки, выскочила в середину комнаты и закричала: «Уходи, темнота, я тебя не боюсь!», роженица издала дикий вой Тарзана, которому Шерхан грызет ногу, вот так: «АаАААаАА!!!». Это, конечно, было намного интереснее всяких белок, такой реал, и ребенок сразу же взволновался, «А почему тетя так кричит, ей что, БОЛЬНО?». Я немного замялась, как в Винни-Пухе, когда Пятачок целится в шарик, попадает мишке пробкой в зад и спрашивает: «Ну что, я попал?». А Винни-Пух деликатно отвечает: «Ну, не то что бы совсем не попал».. Скажу еще, что да, БОЛЬНО, а потом у потомства психологические травмы, пойдет в лесбиянки, и в монастырь. «Нет», говорю, «не то, чтобы совсем больно, так, немножко неприятно. Совсем не страшно». И, почти честно: «Когда ты у меня родилась, было почти не больно». И соседка рядом: «ТВОЮ МааАаАаАаТЬ!».. И акушерка по громкоговорителю: «Дежурный врач, срочно зайдите в родзал». И Дана: «А почему тетя ругается, как папа?». Ладно, говорю, Даночка, я завтра тебе дорасскажу. И побежала.
Я много бегаю. То вакуум, то срочное кесарево, то кровотечение, то сердцебиение снижается. Пробегаю, как минимум, пять км в день. Один раз я так бежала из туалета, было дико неудобно. А как-то я пошла спать без лифчика, потому что мне подкинули экстренное дежурство, а на мне был пуш-ап. В лежачем положении он давил на шею, и становилось душно. Я засунула линжере под подушку, и, только уснула - звонок, срочный. Тогда я вообще красиво бежала, размахивая сокровенным, картина из «Спасателей Малибу», муж роженицы страшно обрадовался. Сидишь себе ночью, рядом жена подвывает, скукотища.. И вдруг - Памела Андерсон, переодетая в медперсонал. Лепота!
До двух ночи мы гоняли, как хоккеисты, не пили, не ели, то есть, опять же, блин. В два часа мы поделили ночь, и я, как старшая, пошла спать первой. Выключила свет, и слышу: «Шурх-шурх». Нет, думаю, показалось. А спать хочется страшно. И опять: «Шурх-шурх-шурх. Шурх-шурх». И я уже совсем нецензурно думаю, встала, включила свет, а на потолке - МАМОЧКИ-МАМА! Жуки всякие, бабочки там, и один - лидер - сантиметров пять ростом, туда-сюда мечется. Как говорит ослик Иа - ду-ше-раз-ди-ра-ю-щее зрелище. Потому что какая-то сволочь оставила окно открытым. А я.. А что я?.. Я же вам не белочка Нуся. Я плавным прыжком из комнаты вылетела, черный лебедь, мать его за ногу, только босиком. Свет вырубила, дверь открыла, и сижу в коридоре на скамеечке, жду, чтобы вся эта гадость изошла. Сна ни в одном глазу. Зашла минут через десять - вижу, мелочь вся улетела на свет, а пахан - все еще сидит на столе, щурится, «пасть порву, моргалы выколю». Хотела его простыней смахнуть, а он как прицелится - и на меня! МААААМА!!! Звоню второму дежурному врачу и ору: «Приходи срочно, ой, ой, мамочки!». Он даже не удивился. Просто тупо пришел. Видно было, что в родзале его пытали. Коллега посмотрел на жука, потом на меня, и охарактеризовал нас как «моль» и «истеричка», соответственно. Затем он убил наглое насекомое, сказал, что это время засчитывается мне, как здоровый сон, что мне осталось до полпятого два часа, и, переваливаясь, потопал работать.
От таких переживаний я долго не могла заснуть. Комната шуршала и двигалась, по ней бродили жуки, заблудшие души и девочка из «Звонка». Отключилась я часа в три.
В полчетвертого меня разбудил злосчастный коллега, горячий, совсем белый, и, рыдая, сообщил, что все ужасно, и он увольняется утром. Помнишь, говорит, вечером был полный родзал? Так это был не полный. Вот сейчас - это полный. И, кстати, пришла женщина со схватками, у которой в прошлом три кесарева. Но пока ее нельзя оперировать, потому что в три ночи она поела манную кашу. Здесь как бы три воскличательных знака. Беременная женщина вот так вот проснулась в три ночи и подумала - интересно, чего это живот сжимается? Наверное, газы. Нужно чем-то закусить. Мяска не хочется, салаты надоели. А не приготовить ли мне манной кашки? Она встала, вскипятила молоко, насыпала в него манки и, периодически скрючиваясь от схваток, стояла у плиты и мешала кашу ложкой, чтобы не было комков. Потом она с аппетитом позавтракала, и решила все таки съездить в больницу, а вдруг че не так? Хоть бы каши привезла.
В пять утра я ставила очередной женщине очередную инфузию, и с первого раза не получилось. Внезапно та стала рыдать, и причитать, что у нее «Все не так, все не так». Я хотела сказать, что у нее все еще как «так», и что она себе просто не представляет, насколько при родах все может быть «не так». Вот у меня, например, мало чего «так». Лифт встревожен. Лифт очень встревожен. Лифт спал полчаса, он шатается и скрипит. Но пока не плачет.
А в шесть утра зародыш внутри сытой женщины с тремя кесаревыми решил дернуть за пуповину, и мы побежали его вытаскивать. По дороге хотелось плакать и немножко умереть, но пришлось выглядеть серьезной и ответственной, чтобы сытая женщина не переживала.
В семь утра я вышла из операционной и зашла в родзал. У двери меня схватила очередная ожидающая пациентка, дикая и несимпатичная, и заорала, привычные ноты, где врач, блин? Кто здесь главный врач? Она уже двадцать минут ждет! Как так можно? Она же беременная! А у нее жжет, когда писяет! Это же безответственно!
Я посмотрела через нее. В нее как-то уже не смотрелось. Хотелось сказать, что врач умер. Похороны в полдень, приходите в черном.
Врач, говорю, скоро придет.
Вы что, не знаете?
Врачи же бастуют..