"География и искусство".
Оригинал взят у la_palabra в "География и искусство".
А вот отрывочек из Семенова-Тян-Шанского (Район и страна, 1928. с. 270-271), который является примером схожего с нашим отношения к вопросу о звуке культурного ландшафта.
Честно говоря, жаль, что таких описательных текстов в географии становится все меньше и меньше. За сим...
Далее, как отражается природа на самом характере звукового народного творчества?
Северный великорус поселился в таежной зоне, где царят поразительная бедность и однообразие звуков. Тонкий, скромный, короткий свист синицы в одиночку, изредка поспешное стрекотание сороки, весной и в начале лета кукование кукушки - вот, в сущности, почти все главное. Если эта тишина нарушена чем-либо громким, а тем паче резким, - это уже кощунство. Вспоминается мне, как в дни моей молодости я однажды забрался в окрестностях Боровичей на высокий моренный холм вместе с моим спутником. Окоем с холма открылся обширный. Стена леса превосходно отражала звуки и производила эхо. Мой спутник от удовольствия громко запел. Вдруг издали, со склона холма донесся до нас умоляюще настойчивый, несколько жалобный протест незамеченного нами, работавшего там пахаря: "Перестаньте так громко петь, вы издергали меня совсем вашим пением". В протесте отчасти чувствовался и суеверный страх перед эхом - голосом лешего по народному поверью. Характерная психологическая картина. Н.В. Каульбарс, прекрасно описывая посещенные им лапландские горы "тунтури" в зоне лесотундры, замечает, что "вокруг царит мертвая тишина севера. Она нравственно так давит, что, не желая ее нарушить, невольно в полголоса говоришь с соседом". Недаром большинство русских скитов притулилось в лесной стихии молчания. В "похвале" матери-зеленой пустыне в "Китеже" Римский-Корсаков в звуках гениально отразил это чувство. Здесь чувствуются и глубокие зелено-синие тона безбрежной лесной дали, толпы живых существ - деревьев и кустарников, пригвожденных природой навеки к одному месту, безгласных, безмолвных, немых, лишь таинственно покачивающих ветвями и дрожащих листвой; предки их - исполины, вечно тут же почиющие на Земле, обросли мхами, лишайниками, "травой забвения" и грибами; слабо нарушают тишину севера пение отдельных пташек, жужжание насекомых и шуршание змей, мирно переползающих из одной расщелины в другую.
Поселился великорус здесь редкими, мелкими поселками, в высоких, нередко двухэтажных сосновых избах, крытых тесом, с несколькими обширными горницами, со множеством маленьких окон в каждой, с чистыми деревянными полами и огромной печью, с топкой "по-белому". Холодный климат заставляет его сравнительно подолгу проводить в такой избе. Лесная стихия приучила его к безмолвию на воздухе. Его говор короток, однообразен по созвучиям и как-то "деревянен" в pedant к окружающим его деревьям. Песня у него редка и поется негромк, приятная вблизи, но издали неслышно. Зато в горнице он разговорчив, и вот у него процветают здесь плоды его поэтического творческого - в виде былин, сказок и пр., произносимых единолично "сказителями" нараспев, с мелодичными, но довольно однообразыми интонациями. И это не у одних нас, а и у наших соседей - финнов и скандинавов, с их "Калевалой", сагами и пр.
"... южный великорус, пока еще не были сведены леса, поселился в низких одноэтажных курных дубовых избах со съедаемой за зиму скотом соломенной крышей и засыпанным сверху толстым слоем земли для тепла потолком, с редкими маленькими окнами, одной общей низкой горницей с земляным полом, с русской печью, топящейся соломой "по-черному" и закоплетыми потому стенами, с мелким скотом и птицей, загоняемыми ради тепла, зимой в избу вместе с людьми и проч. В таком помещении можно только прозябать. Тут ли до поэтического творчества в избе? А между тем климат значительно теплее, чем на севере, и можно, за исключением суровой зимы, проводить долгое время на воздухе, летом спать в соломнных шалашах на земле или на сучьях деревьев, как Соловей-разбойник "на девяти дубах". Тут благодаря большому разнообразию растительности и изобилию кустарников, птичье население густо и разнообразно. Здесь, вместо обета молчания северных лесов, постоянное щебетание целых птичьих хоров с длинными заливаниями соловьев во главе, звуками жаворонков, перепелов на полях, "дерганьем" коростылей на лугах, звуками чибисов на болотах и пр. Хочется громко петь и играть на воле - то и другое не оскорбит природной обстановки. Голоса баб в обыденном разговоре мягко поют с массой интонаций, процветают лирическая песня, вместо сказки и былины, хороводы на улицах, хоровое пение при отправлении толпой на полевые работы, при возвращении с них и во время самих работ. Песни, несмотря на свое лирическое содержание, поються многочисленными хорами, преимущественно женскими. В сущности поют по-настоящему, мягко, не повышая искусственно голоса, только изредка мужчины, женщины же по местному выражению ежедневно "кричат песни", т.е. поют преувеличенно громко, резко, как бы подражая резким тембрам местного народнго инструмента - жалейки. Такое декоративное пение непереносимо в закрытом помещении и хорошо звучит только издали - на воле полей".
А вот отрывочек из Семенова-Тян-Шанского (Район и страна, 1928. с. 270-271), который является примером схожего с нашим отношения к вопросу о звуке культурного ландшафта.
Честно говоря, жаль, что таких описательных текстов в географии становится все меньше и меньше. За сим...
Далее, как отражается природа на самом характере звукового народного творчества?
Северный великорус поселился в таежной зоне, где царят поразительная бедность и однообразие звуков. Тонкий, скромный, короткий свист синицы в одиночку, изредка поспешное стрекотание сороки, весной и в начале лета кукование кукушки - вот, в сущности, почти все главное. Если эта тишина нарушена чем-либо громким, а тем паче резким, - это уже кощунство. Вспоминается мне, как в дни моей молодости я однажды забрался в окрестностях Боровичей на высокий моренный холм вместе с моим спутником. Окоем с холма открылся обширный. Стена леса превосходно отражала звуки и производила эхо. Мой спутник от удовольствия громко запел. Вдруг издали, со склона холма донесся до нас умоляюще настойчивый, несколько жалобный протест незамеченного нами, работавшего там пахаря: "Перестаньте так громко петь, вы издергали меня совсем вашим пением". В протесте отчасти чувствовался и суеверный страх перед эхом - голосом лешего по народному поверью. Характерная психологическая картина. Н.В. Каульбарс, прекрасно описывая посещенные им лапландские горы "тунтури" в зоне лесотундры, замечает, что "вокруг царит мертвая тишина севера. Она нравственно так давит, что, не желая ее нарушить, невольно в полголоса говоришь с соседом". Недаром большинство русских скитов притулилось в лесной стихии молчания. В "похвале" матери-зеленой пустыне в "Китеже" Римский-Корсаков в звуках гениально отразил это чувство. Здесь чувствуются и глубокие зелено-синие тона безбрежной лесной дали, толпы живых существ - деревьев и кустарников, пригвожденных природой навеки к одному месту, безгласных, безмолвных, немых, лишь таинственно покачивающих ветвями и дрожащих листвой; предки их - исполины, вечно тут же почиющие на Земле, обросли мхами, лишайниками, "травой забвения" и грибами; слабо нарушают тишину севера пение отдельных пташек, жужжание насекомых и шуршание змей, мирно переползающих из одной расщелины в другую.
Поселился великорус здесь редкими, мелкими поселками, в высоких, нередко двухэтажных сосновых избах, крытых тесом, с несколькими обширными горницами, со множеством маленьких окон в каждой, с чистыми деревянными полами и огромной печью, с топкой "по-белому". Холодный климат заставляет его сравнительно подолгу проводить в такой избе. Лесная стихия приучила его к безмолвию на воздухе. Его говор короток, однообразен по созвучиям и как-то "деревянен" в pedant к окружающим его деревьям. Песня у него редка и поется негромк, приятная вблизи, но издали неслышно. Зато в горнице он разговорчив, и вот у него процветают здесь плоды его поэтического творческого - в виде былин, сказок и пр., произносимых единолично "сказителями" нараспев, с мелодичными, но довольно однообразыми интонациями. И это не у одних нас, а и у наших соседей - финнов и скандинавов, с их "Калевалой", сагами и пр.
"... южный великорус, пока еще не были сведены леса, поселился в низких одноэтажных курных дубовых избах со съедаемой за зиму скотом соломенной крышей и засыпанным сверху толстым слоем земли для тепла потолком, с редкими маленькими окнами, одной общей низкой горницей с земляным полом, с русской печью, топящейся соломой "по-черному" и закоплетыми потому стенами, с мелким скотом и птицей, загоняемыми ради тепла, зимой в избу вместе с людьми и проч. В таком помещении можно только прозябать. Тут ли до поэтического творчества в избе? А между тем климат значительно теплее, чем на севере, и можно, за исключением суровой зимы, проводить долгое время на воздухе, летом спать в соломнных шалашах на земле или на сучьях деревьев, как Соловей-разбойник "на девяти дубах". Тут благодаря большому разнообразию растительности и изобилию кустарников, птичье население густо и разнообразно. Здесь, вместо обета молчания северных лесов, постоянное щебетание целых птичьих хоров с длинными заливаниями соловьев во главе, звуками жаворонков, перепелов на полях, "дерганьем" коростылей на лугах, звуками чибисов на болотах и пр. Хочется громко петь и играть на воле - то и другое не оскорбит природной обстановки. Голоса баб в обыденном разговоре мягко поют с массой интонаций, процветают лирическая песня, вместо сказки и былины, хороводы на улицах, хоровое пение при отправлении толпой на полевые работы, при возвращении с них и во время самих работ. Песни, несмотря на свое лирическое содержание, поються многочисленными хорами, преимущественно женскими. В сущности поют по-настоящему, мягко, не повышая искусственно голоса, только изредка мужчины, женщины же по местному выражению ежедневно "кричат песни", т.е. поют преувеличенно громко, резко, как бы подражая резким тембрам местного народнго инструмента - жалейки. Такое декоративное пение непереносимо в закрытом помещении и хорошо звучит только издали - на воле полей".