Чтобы помнили: Михаил Чулаки.
Из старых находок.
Пощу сюда, чтобы не потерять. Без купюр, до буквы и запятой. С легкой обработкой внешнего вида.
К сожалению, в интренете не удалось найти оригинал статьи, только никуда уже не ведущие ссылки, упоминания, редкие цитирования выдранных их контекста кусков. Случайно у меня в локалке сохранился копипаст. К счастью.
Да, статья спорная. Я бы и сам сейчас указал автору на некоторые ошибки и неверные сопоставления (а так же поговорил бы с ним о сакральности, символичности и магичности этой неизымаемой области русского языка).
Однако, умное, глубокое, интересное мнение в целом. И в частностях.
К громадному моему сожалению, Михаила уже нет в живых...
Но, вот:
МИХАИЛ ЧУЛАКИ
НАЦИОНАЛЬНАЯ ГОРДОСТЬ ВЕЛИКОРОССОВ
С утра садимся мы в телегу;
Мы рады голову сломать
И, презирая лень и негу,
Кричим: пошел! ебена мать.
А.Пушкин
К мату у нас на Руси отношение трепетное. Общепринято мнение, что мат наш - единственный в мире, и ругательства всех прочих народов никогда не сравнятся по выразительности с нашими исконно русскими речениями. Рискуя впасть в шови-
низм, я, пожалуй, с этим соглашусь.
Как бы и неприлично употреблять соответствующую элоквенцию в обществе, и в то же время слова эти настолько общеизвестны, что только они имеют привилегию обозначаться единой буквой: напишите "е..." или "х..." - и всем сразу всё
понятно - и бледным девам, и детям, и самым утонченным эстетам, пожизненно замкнутым в башне из натуральной слоновой кости. А часто даже и единой буквы уточнять не надо: помяните "слово из трех букв" - и никто не усомнится, что подразумевается вами не "бык", не "бог", не "быт", не "ухо", не "хор", не "хам", а именно...
Не только все знают определенные слова, но и очень многие ими гордятся. Потому что являют они потрясающее воображение единство противоположностей. Кто у нас не произносит прочувствованно, что больше всего в мире почитает мать - и мать родную, и Родину-Мать. И в то же время слово "мать" настолько тесно соединилась с известным ругательством, что и само стало не совсем приличным. Действительно: "Кто сказал "мать"?! Прошу при новобрачных не выражаться!" Запрет на произнесение в обществе определенных слов свидетельствует не столько об их неприличии, сколько о сакрализации: у первобытных народов издавна табуировались самые священные слова, а поскольку деторождение было связано с культом плодородия, то и определенный ряд терминов сделался табуированным, отошел в запретный мужской язык, на котором нельзя объясняться в присутствии женщин. Феномен соединения низкого и высокого, грязного и священного во многом объясняет совершенно особенную природу нашего родного мата.
Следующий после табуирования шаг оказался и вовсе неожиданным: наши матерные слова стали стремительно терять конкретное значение; чаще всего они теперь вовсе не обозначают тех предметов и тех действий, для которых они изначально были введены в великий и могучий отечественный язык. Во всех языках, разумеется, есть соответствующие прямые слова, считающиеся неприличными, но "ебать" нельзя перевести на английский как 'fuсk' даже в самом обыкновенном русском вопле: "Ебал я вашу колбасу!" - потому что наш соотечественник вовсе не признаётся принародно в изощренном извращении, но хочет сказать, что означенный продукт оказался слишком плох или через чур дорог. А английский fuсk всегда остается верен своему ясному буквальному смыслу.
Чтобы возместить нечаянную потерю самых необходимых терминов, ушедших из спальни в большую жизнь, язык наш освоил множество эвфемизмов. Процесс табуирования сделал новый виток. Говорят в быту: "трахнуться", "кинуть палку", "болт", "конец" - и т.д. и много т.п. Беспрестанно Про Это думают, вполне подтверждая Фрейда - вот и используют всё больше образных слов для обозначения одного и того же дела. Зато употреблять сакральные слова в их древнем смысле уже почти и не принято. И если мужик поделится с приятелями: "Поддали вчера, дошел на автопилоте, ну моя и дала мне хорошей пизды", то только наивный иностранец может подумать, что счастливая жена с негой и страстью исполнила свой супружеский долг. Всякий же русский поймет, что разгневанная половина обругала, возможно и прибила беднягу, а спать, скорей всего, отправила куда-нибудь на коврик в коридор. И сообщение: "Ебанул я его от души!", вовсе не свидетельствует о гомосексуальных наклонностях говорящего, но лишь повествует о молодецкой драке.
Настолько потерялось прямое значение, что совершенно реалистичен анекдот о беседе двух дипломатов: "Двадцать лет в России, а всё не пойму загадочную русскую душу!" "Да что душу, я русскую анатомию понять не могу. Вчера слышу в ларька: "Надень на хуй шапку, уши отморозишь!". Свидетельствую, на днях слышал собственными ушами, как делился своими горестями мужичок трезвого и мастеровитого вида: "Совсем ослеп блядь, приходится очки на хуй надевать".
Переспросить его - обидится. Потому что для него "нахуй" здесь просто междометие.
Матерные междометия-то - как раз самая зловредная языковая зараза. Потому что население не ругается, а повседневно изъясняется. В анекдоты из народной жизни обычно невольно отбираются примеры смешные, остроумные, по-своему даже изящные, но обычный поток междометий как раз и составляет липкий грязный мат, слышать который на улицах, в транспорте, в кафе, на военных плацах и прорабских планерках крайне противно: "Я блядь пошел на хуй а тут Кирюха еб твою со своей блядь..." Ни смысла, ни цели. Просто у полудебильной личности вовсе нет мыслей, слишком мало слов и он заполняет свою речь подобными междометиями, как заполняют халтурщики цемент слишком большим количеством песка - отчего и рушатся построенные ими дома. Лишить дебила привычного заполнителя - и он приужден будет со спартанским лаконизмом ограничиваться одной-двумя фразами в день. Но он-то, увы, совсем не спартанец.
Помню, однажды мой батюшка разозлился и услышав: "Я блядь пошел..." спросил по существу: "Ты действительно блядь?!" Пьяная личность сначала не поняла, а что-то поняв - начала ругаться всерьез. И тем не менее, признаюсь, что хоть и не люблю бессмысленный мат, еще больше не люблю ставшее невероятно распространенным, и считающееся вполне приличным междометие "блин". Потому что пьяный придурок, говоря "я блядь пошел", про эту самую "блядь" в первоначальном смысле вовсе не думает. А трезвая и с претензиями чуть ли не на светскость девица, говоря: "Прут тут блин всякие", как раз думает, что она удачно заменила слово "блядь" - и в ее речи не просто глупость, но вдобавок и самое пошлое лицемерие.
Вообще - если прямо употреблять матерные выражения в определенном обществе считается невозможным, то намекать на них - не только допустимо, но и является признаком непринужденного остроумия. Даже вполне благовоспитанные дамы в самом приличном обществе часто сообщают: "И я не выдержала и всё высказала прямым текстом!" В этой фразе не только гордость своей образованностью и решительностью, но и невольное признания мата подлинным натуральным языком, который почему-то принято заменять слабым рядом синонимов. В нескольких лагерных воспоминаниях читал я одну и ту же историю, как некая интеллигентная женщина по большому блату была назначена возчицей, вместо того чтобы гибнуть на лесоповале. Да вот кобыла никак не желала идти, потому что прежний возничий понукал ее исключительно матом и другого языка бедное животное не понимало. Женщина билась-билась и наконец, зажмурившись, выдала очередь потребных слов - и кобыла пошла! Прискорбный, в сущности, случай пользуется неизменным успехом у слушателей и читателей.
Часто можно слышать и тоже из нежных уст: "Накрылся медным тазом" - в смысле: "пропал". Этой фразой говорящая напоминает слушателям известное выражение: "Пиздой накрылся" - и все довольны. Популярный в конце брежневской эпохи глагол "скоммуниздить" является удачной - и прозрачной - вариацией исконного "спизидть".
В ходу и фонетические вуали. Кажется, К.Симонов эпиграммировал М.Алигер:
Маргарита - что за губы
Что за носик, что за лоб.
Всё смотрел бы на нее бы,
Всё смотрел бы на нее б.
Тут декламатор должен произнести нечто усредненное: чтобы не слышалось в финале отчетливо: "Но не еб", но близко, близко... И такая декламация будет принята на ура в самой изысканной аудитории.
А.Вертинский на пари спел и даже записал на пластинку строчку из "В бананово-лимонном Сингапуре":
И это лето где-то унеслось в мечту/пизду.
Казалось бы, абсолютно далекие по звучанию слова, но Вертинский сумел пропеть так неопределенно, что сколько ни слушай, никак не разобрать: не то "в мечту", не то "в пизду". И ценители прокручивают по нескольку раз, обмениваются суждениями, ничуть не смущаясь полом и возрастом. Так что признается допустимой самая прозрачная вуаль - и приличие считается соблюденным, а намек приятно будоражит даже больше, чем прямой текст.
Потребность в грубости, по-видимому, существует для соблюдения некоего эстетического баланса. Как в анекдоте, когда любовник мадам Коти, полузадушенный всевозможной парфюмерией, умоляет: "Дорогая, скорей кусочек говна!" И не только простая бравада заставила Вертинского заключить экстравагантное пари, но и внутреннее стремление как-то уравновесить избыток красивостей ("Вы дремлете всю ночь на желтой шкуре..." и проч.) простой пиздой.
Многие замечательные люди известны как искусные матерщинники, и такая слава им нисколько не вредит, наоборот. С удовольствием пересказывают до сих пор замечательные речения в этом жанре Ф.Раневской. Известно, что весьма употреблял и И.Бунин. Нет сомнения, что великий стилист и матерился в самом блестящем стиле. Можно лишь жалеть, что его устная речь, уснащенная крепкими словами, навсегда утрачена для нас из-за пуризма мемуаристов, не осмелившихся нарушить цензурные запреты. Так что утверждение, будто "интеллигентные люди так не выражаются" абсолютно беспочвенно. Интеллигентные люди выражаются точно, именно точность - сестра таланта, и когда точность выражения требует соответствующего "неприличного" слова, слово идет в ход. Другое дело, что эти обоюдоострые слова нуждаются в осторожном применении, как и опасные предметы, смертельные в руках дурака или преступника.
Три-четыре основных корня с помощью многочисленных суффиксов и префиксов, которыми так богат русский язык, образуют громадные словарные гнезда, и часто получаются настоящие лексические шедевры. Тот же батюшка мой, никогда не матерившийся бессмысленно, в нужный момент и в нужном контексте умел блеснуть словом: "Приходит обыкновенный мужик, ну например... например Распиздяев..." - и сразу понимаешь, что в фамилии целый характер, что персонаж этот более национален, чем Иванов, Петров и Сидоров вместе взятые.
Читал я в интернете замечательное эссе П.Афанасьева "Комментарий о смерти". Там, описывая свои последние ощущения, когда его прикончили выстрелом в упор, автор пишет: "До меня дошло, что меня убили, мне пиздец" - и нельзя заменить это замечательное слово другим "цензурным": ни "конец", ни "кранты" ни любое другое не передаст тех оттенков значения, которыми переливается емкое слово "пиздец". Точно также, когда в анекдоте советских времен герой отвечает заботливому кэгебешнику: "Мой брат ослеп, а не охуел!", более точно выразиться невозможно, и никакой синоним вроде "обалдел", "тронулся" заменить глагол "охуеть" не в состоянии.
Столь же непередаваемые иными средствами оттенки смысла несет в себе глагол "остоебенеть", и я не раз слышал, как известные деятели отечественной культуры делились в сердцах - по поводу ли ушедшей в недавнее прошлое назойливой партийной опеки, по поводу ли нынешнего свободного, но безденежного положения: "Скажу тебе по-мужски: всё это мне остоебенело!" Люди точно чувствующие, они не могли иначе выразить свое душевное состояние. А мы с братом, вынося из квартиры горы накопившегося барахла, изобрели слово "къебенизировать", которым я весьма горжусь. Действительно, как бы хорошо, если бы мы все къебенизировали многое лишнее, налипшее к нашей жизни!
Долгие века в печатной литературе мат был в нашем Отечестве запрещен полностью. Такой пуризм не только вел к разрыву между реальным и литературным языком, но и позволял производить прямые художественные подмены. Единственно с помощью запрета "нецензурных выражений" мог поддерживаться миф о существовании неких заповедников девственной народной нравственности, сохранившихся в далеких деревнях, нетронутых городским развратом. Если бы герои В.Белова или В.Распутина заговорили тем же языком, что и их реальные прототипы, миф рухнул бы сразу. Ведь в действительности блюдут себя от грязных слов только староверы, баптисты и тому подобные религиозные меньшинства, а обыкновенные деревенские мужики, бабы, девки, тогда больше атеисты, ныне больше православные, выражаются очень сочно. Но если у В.Белова героини запоют простые деревенские частушки:
То не ветер ветку гнет,
Ветка к ветке клонится.
Парень девушку ебет:
Хочет познакомиться!
- лубочная деревня рухнет. Или молодуха скажет обыкновенно: "Ну и попиздюхали мы с матушкой", выйдет обаятельно, но сразу станет ясно, что крестьянки чувствовать умеют так же разнообразно, как и городские их подруги. Нравственность - понятие не географическое, не классовое, а исключительно индивидуальное.
Когда отменена была у нас цензура, то вместе с наступившей всеобщей свободой слова явилась и свобода слов: мат сначала хлынул на печатные страницы и театральные подмостки.
И.Баркова, конечно, надо было наконец издать, это нам и сам Пушкин завещал, читать без сокращений "Гарики" И.Губермана тоже утешительно, но потерялось в угаре бесцензурщины отличие между яркой стилистической краской и буквальным воспроизведением грязной тупой речи. Естественно, наступает реакция, и теперь многие журналы, многие театры принципиально возвращаются к цензурным временам и изгоняют мат совершенно. Но тем самым они обедняют язык своих авторов. Матерные слова, изредка и к месту удачно примененные - сильное средство под умелым пером.
Вообще вкус - материя чрезвычайно тонкая.
Грязно, глупо выражаться очень легко без всякого мата, и слово "блин" в нынешнем его разгуле - не единственное тому подтверждение. Заполонившая нашу речь блатная лексика свидетельствует о глубокой нравственной болезни общества, и если по телевидению и в самых взыскательных журналах мелькают "стрелки", "разборки", рассказы о том, как телеведующие "мочат" неугодных деятелей, то вся эта речь просто опасна, потому что приучает нас к жизни в криминальном государстве - короче, такая заебень в головах журналистов говорящих и пишущих, что несколько остроумных исконно русских слов могли бы много помочь прочистить мозги. И кто объяснит, почему "поблядушка" - дурно и по телевизору нельзя, а "путана" - можно и должно? По мне, поблядушка куда милее путаны.
Слово не существует вне контекста. Если заранее объявить ряд морфем признаками дурного вкуса, то практиковать художественным критиком сделалось бы не труднее, чем стоять автоматом в метро: предъявили правильное слово - похвалил, неправильное - хода нет. А если судить каждый случай отдельно, то требуется природный языковой вкус, которому не научишь, точно так же как слуху музыкальному: или он есть - или уж, простите, нет.
И все-таки остается вопрос, вероятно, самый важный: почему именно в русском языке срамные слова вышли из спальни в широкий мир? Почему с помощью трех-четырех сакральных корней наш мужик может выразить всю философию с географией? Ответ
следует искать в свойствах национального характера, в пресловутой широте русской души. Совсем недавно появился изящный термин "похуизм", но душевное движение, описываемое им, всегда было свойственно нашим соотечественникам. Потому что
просторы России бесконечны и всего в ней даже слишком много. Неизвестно, бросал ли Стенька Разин княжну за борт, но важнее то, что вся страна подхватила: "И за бо-о-орт ее бросает в набежавшую волну!" Ведь так по-нашенски: хороша княжна, да - хуй с ней! Не в прямом смысле - с ней, в прямом княжна бы, наверное, не возражала, а в смысле русском, к сексу никакого отношения не имеющем.
Выражая с помощью трех срамных слов всю философию, наш народ выражал всегда и выражает ныне пренебрежение ко всему - к сложным идеям, к любым богатствам, к собственной жизни наконец. Смело выматерившись, русский мужик глотает стакан неизвестной отравы: а вдруг она и не ядовитая, так чего ж пропадать добру?! Другие народы разыскивают неустанно своих солдат, павших в войнах, вот и американцы до сих пор ищут во Вьетнаме и в Корее, а у нас едва ли не сотни тысяч непогребенных в собственных Синявинских болотах; у нас множество пропавших без вести даже сегодня, когда существуют уже мощные средства связи и компьютерный учет. Мы иногда спохватываемся и устраиваем торжественные похороны каким-то новым жертвам, но в общем на ежедневные потери стране нашей, страшно сказать, почти наплевать. На тысячи бездомных, слоняющихся ныне по Руси - тоже наплевать. Потому что душа очень широкая. По той же причине так и не можем мы на протяжении тысячи лет богато зажить в нашей едва ли не самой богатой и обильной стране: стараться работать каждый день, беречь накопленное, возделывать свой сад - да ну его в пизду! И точно так же как "святая мать" и "еб твою мать" у нас рядом, сочетаются в нас свойства несоединимые: щедрость и скупость, неимоверная жестокость и душевная теплота, слишком жаркая для более рациональных народов, умение творить чудеса своими руками и необоримая лень. Другие трудятся, ко пят понемногу - а мы кладем на всё. Мат не сформировал наш характер - но выразил его во всей полноте. Или сформировал тоже - по принципу обратной связи.
Единство крайностей, которое и является самой сутью русского мата, не только объясняет печаль нашего положения, но и, чем черт не шутит, подает надежду. Поэтому закончить хочется картиной эпической. Сколько бы ни повествовали наемные пропагандисты, как красноармейцы шли в бой с фашистами с кличем: "За Родину! За Сталина!", все равно это жалкая ложь. Ветераны рассказывают, что в атаку шли с матом, который в эти роковые минуты невольно рвался из глубин потрясенного подсознания. Так что сражались, умирали и одержали наконец великую победу наши солдаты с "хуем" и "ебеной матерью" на устах - и за это одно мы должны хотя бы чтить стыдливо укрывавшуюся цензурой, но
неотъемлемую часть нашей родной речи.
И поныне первыми приходят на помощь "эти слова" в минуты опасности. Стихийно талантливый поэт и человек А.Ткаченко описал в своем явно невыдуманном рассказе, как он, избегая проторенных туристских путей, оказался поздним вечером на большой площади в Сайгоне. Туда стекались массы подозрительных личностей, они окружили пришельца, стали его ощупывать, начали уже раздевать - и Саше показалось, что сейчас эти бесчисленные руки не только разорвут м разнесут по клочкам всю его одежду, но следом и его самого разнимут на мельчайшие частички, атомизируют.
Вероятно, опасность он оценил правильно, и тогда в порыве самосохранения он закричал страшным голосом откуда-то из самого нутра: "На хуй!!!" Вот так - с тремя восклицательными знаками. И толпа, не знающая по-русски, что-то поняла. И расступилась. Так пришлось слово ко времени и к месту. Хочется сказать, слово с большой буквы. А не закричал бы, невырвалось бы из подсознания заветное Слово - не было бы сейчас с нами сильного и доброго Саши Ткаченко. Прочитал я - слава богу, издатель не страдал ханжеством - и представил явственно, как в самый критический момент истории, когда откажет нам даже привычное и надежное "Урра!", сплотимся мы и
с единым криком: "На Хуй!!!" возьмем супостатов на штыки - и расточатся врази наши...
11 ноября 2000