Петр 1 во Франции
Отношения России и Франции складывались непросто. О налаживании дружественных связей между двумя державами фактически можно вести речь только после визита Петра I в Париж в 1717 году.
Долгие годы Петр не забывал оскорбления, нанесенного в 1687 русским послам в Париже - князьям Якову Долгорукому и Якову Мышецкому: Людовик XIV отказывал им в прощальной аудиенции. Когда же они ее все-таки добились, оказалось, что король в послании малолетним царям Ивану и Петру пропустил обращение "великие государи". Русским посланникам объяснили, что даже самого себя "король-солнце" не величает этим титулом. Разгорелся скандал. Послы уехали, так и не приняв королевскую грамоту, а оскорбленные московские власти отказались пропустить через свою территорию французских иезуитов, следовавших в Китай.
Для взаимной холодности были и более веские причины. Франция стояла за спиной извечного соперника России - Стамбула. Поэтому когда в 1697-1698 годах молодой царь Петр Алексеевич в составе Великого посольства путешествовал по Западной Европе, о посещении Парижа речи не шло. Он побывал в Бранденбурге, Нидерландах, Англии, вел переговоры в Саксонии и Австрии, ибо именно они, как рассчитывал Петр, могли составить крепкий союз христианских государств, противостоящих Османской империи. Французские дипломаты тем временем настраивали Блистательную Порту против Москвы и ее союзницы Вены. Кроме того, парижские интриганы покупали голоса польских шляхтичей в поддержку неприемлемого для России кандидата на польский престол - герцога де Конти. А Людовик XIV, гонитель любимых Петром голландских протестантов, укрывал претендента на английский престол Якова II, который доставлял столько хлопот новоиспеченному "приятелю" царя - английскому королю Вильгельму III. Дерзкие корсары из французского Дюнкерка вместе со шведскими каперами блокировали голландские порты и Северное море, закрыв торговлю с единственным тогда русским портом - Архангельском. Будущее, казалось, не сулило радужных перспектив для потепления климата между Францией и Россией.
Побывав в европейских столицах, Петр понял, что в дипломатической игре следует сдерживать эмоции. Внешняя политика - сложное переплетение тончайших нюансов, ее ведут расчетливо, продумывая каждый шаг и избегая прямых путей. Для достижения цели в ход идут тайные переговоры, закулисные интриги в стане противника, распространение ложной информации. Всегда приходится ожидать предательского удара в спину и никогда нельзя ставить точку в переговорах.
О давнем парижском оскорблении Петр не забывал, но теперь он был готов вести опасную игру. Тем более что подспудная мысль о возможном сближении с французами его не оставляла. Поговаривали, что еще в пору Великого посольства "король-солнце" пригласил царя приехать в Париж и будто бы даже выслал в Средиземное море эскадру, чтобы встретить Петра I в Ливорно или Пизе. Эскадру эту встретил в августе 1698 года под Неаполем стольник Петр Андреевич Толстой, рассудивший, "что тот француской караван ходит по морю не просто, и в Неаполь приход тех француских галер не для одного смотрения Неаполя: есть некоторые в том иные притчины под прикрытием, потому что король француской - человек мудрой и вымышленник великой на расширение своего государства". В последнюю минуту все сорвалось из-за Стрелецкого восстания. Петр бросился в Москву, и встреча монархов не состоялась. Однако по европейским дворам поползли слухи о тайных переговорах русского посла Прокофия Возницына с чрезвычайным послом короля в Вене маркизом де Вилларом, на которых дипломаты говорили о взаимной дружбе и строили планы приезда царя в Париж...
НОВЫЕ СОЮЗНИКИ
Еще во время Северной войны Петр не раз убеждался в предательстве союзников и продумывал иные комбинации. Тайные посланники из Парижа неоднократно приезжали в Петербург и вели переговоры с представителями царя. Речь шла о помощи Петру в захвате порта на Балтике, о поддержке французского претендента на польский престол, о нападении казаков из Трансильвании на Австрию. В 1705 году барон д’Ибервилль, участвовавший в переговорах с русским дипломатом Андреем Артамоновичем Матвеевым, заметил, что московитский "дикарь" ведет дело ловко, умело, всячески подчеркивая, что его государь восхищается Людовиком XIV: "Царь вовсе не ненавидит короля и французскую нацию, как то полагают во Франции, он восхищается добродетелями, набожностью, величием духа его Вел[ичест]ва, и считает правление последнего самым совершенным образцом справедливости, которому должны следовать все монархи". Французский посол в России де Балюз в 1704 году указывал королю путь к сердцу Петра: "Так как наибольшая страсть царя состоит в постройке военных судов, то он усмотрел бы как наибольшее доказательство дружеских чувств со стороны вашего величества, если бы ваше величество сочли полезным приказать прислать мне рисунки некоторых из (французских) судов, наиболее значительных, с указанием на их размеры, вместимость, число орудий, экипажей и солдат. Об этом мне повторяли несколько раз письменно и устно". Людовик XIV "рисунки" не прислал, но запретил французским каперам нападать на русские торговые суда.
Визит Петра начали готовить в 1716 году. К тому времени "король-солнце" скончался, Францией правил его правнук Людовик XV, регентом был герцог Филипп Орлеанский. В отличие от своего умершего дяди-короля герцог был готов пересмотреть старые правила игры и рассмотреть возможности дружбы с северной державой. "Монсеньер герцог Орлеанский хотел бы послать к царю человека, осведомленного в вопросах торговли на Балтийском море и который был бы достаточно умен, чтобы выполнять получаемые приказы как в отношении торговли, так и в других видах. Следовало бы, чтобы был человек верный, на которого можно было бы вполне положиться и который знал бы голландский язык, чтобы он мог лично вести переговоры с царем, говорящим на этом языке", - писал президент Совета по иностранным делам маршал Никола дю Бле, маркиз д’Юксель в начале февраля 1716-го. Спустя год его усилия увенчались успехом.
На французскую землю Петр ступил 10 апреля 1717 года в Дюнкерке, где его приветствовали залпами торжественного салюта. Четыре дня русский царь осматривал старый порт, форты, шлюзы, бродил по лабиринтам улочек, заходил в таверны, видел попивающих вино усатых дюнкеркских корсаров. Среди них могли быть и те, кто в 1714 году выходил на Балтику и охотился за его головой. Тем летом осведомитель из Гданьска предупредил царя, что дюнкеркцы вместе со шведами намерены захватить его корабль - ведь "его царское пресвятое величество" так беспечен и неосторожен... Распрощавшись с Дюнкерком, Петр поехал в Кале. Увидев по пути ветряные мельницы, царь, кивнув в их сторону, бросил сидевшему рядом Павлу Ягужинскому: "То-то бы для Дон Кишотов было здесь работы!" Ему тоже предстояла большая работа: взломать лед во взаимоотношениях между Францией и Россией. Без дипломатических маневров царь напрямую заявил встретившему его в Кале маршалу графу де Тессе: "Положение Европы изменилось, Франция потеряла своих союзников в Германии, Швеция почти уничтожена и не может оказать вам никакой помощи. Я предлагаю Франции не только свой союз, но и мое могущество".
Французская сторона тщательно подготовилась к приему русского царя, победившего "короля-викинга" Карла XII. Властям городов, через которые инкогнито проезжал царский кортеж, предписывалось демонстрировать дружеское расположение к гостю или, как именовали Петра французы, "иностранному господину": следовало обеспечить торжественные встречи, предоставить эскорт и экипажи и, разумеется, великолепный стол. Специально выделенный придворный, камер-юнкер Этьен-Франсуа де Либуа, сопровождал царя, дабы разведать о его привычках и вкусах. Зная о морских пристрастиях Петра I, французские власти попытались найти к нему свои подходы, приставив к царю в Кале особого спутника - капитана первого ранга Франсуа-Корниля Бара, старшего сына великого французского корсара Жана Бара. Еще подростком Франсуа-Корниль выходил в море со своим грозным батюшкой. Он помнил все свои морские приключения и наверняка, не удержавшись, поведал русскому царю историю, ставшую настоящей легендой. Как-то, готовясь к абордажу, неустрашимый Жан Бар заметил, что его 12-летний сын, прижавшись к палубе, вздрагивает при каждом залпе пушек. "А ну, - рявкнул капитан, - привязать его к мачте. Тот, кто не умеет смотреть опасности в глаза, не заслуживает жизни!" Теперь этот когда-то "испуганный юнга" сопровождал царя во всех его перемещениях по Франции. Петр, влюбленный в море, расположился к Бару и даже звал его к себе на службу, однако получил отказ.
3 мая 1717 года Петр посетил в Лувре Академию живописи и скульптуры, а также осмотрел в Большой галерее макеты крепостей королевства
"ПОТОМОК СКИФОВ И ВАНДАЛОВ"
При французском дворе таких странных государей еще не видывали. Царь Петр не походил на парижских щеголей, окрестивших его стиль "одежда царя или дикаря". В коричневом суконном камзоле без украшений он, скорее, напоминал каменщика или боцмана с голландского судна, носил простой парик без пудры, рубашку без кружев и манжет, на широком поясе на восточный манер висел тесак. Роскошным вельможам, привычным к куртуазным манерам Версаля, был непонятен простой образ жизни и поведение этого странного "потомка скифов и вандалов". "Для солдата был бы сухарь да вода, так он тем и доволен", - приговаривал московит. Вставал он с первыми лучами солнца, обедал около 10 утра, ужинал в 7 вечера, а в 9 удалялся в покои. Обеденная трапеза включала водку, после полудня он пил сухое красное вино и холодное пиво, изысканным десертам предпочитал соусы с пряностями, черный хлеб, горошек, апельсины, груши и яблоки. Царь не любил, чтобы его разглядывали словно диковину, не позволял прислуживать себе за столом, вместо торжественных обедов довольствовался непритязательной трапезой в придорожной харчевне и простой салфеткой вместо скатерти. Правда, прижимистые французы подметили, что царская свита ведет себя иначе: главный повар, например, "под предлогом 2 или 3 тарелок кушанья, которые он готовит ежедневно для его величества, берет говядины и даже вина столько, сколько потребовалось бы для восьми человек".
Петр проехал по северной Франции без всякой помпы. Московский государь избегал блестящих церемоний, иллюминаций, многолюдных приемов и досадовал на оказываемое ему внимание. На это обратили внимание и авторы британской "Уиклиджорнал", написавшие о недовольстве царя толпами народа: "В Московии есть, кажется, обычай прятаться в домах, а не выбегать из них, и опускать лица как можно ниже, чтобы не смотреть на царя, когда он проезжает по улицам. Так что в его стране английская пословица, что кошка может смотреть на короля, находится под запретом".
В справедливости слов британских журналистов убедился епископ де Бовилье из Бове, приложивший немало усилий, чтобы порадовать государя: в честь гостя музыканты подготовили концерт, а в отведенных для Петра комнатах даже повесили невесть где найденные портреты его деда и отца - царей Михаила Федоровича и Алексея Михайловича. Усилия были потрачены впустую: Петр проехал город не останавливаясь, пообедал в убогой деревушке, поменял лошадей и был таков. Сходная неудача постигла и епископа Амьена, приготовившего для царя фейерверк и пышный обед: Петр вихрем пронесся по городу, нигде не останавливаясь и не желая показываться толпе. Отверг царь и изящную карету, запряженную шестеркой лошадей в белой золоченой сбруе. Он пожелал ехать в тяжеловатой дорожной двуколке, которую распорядился поставить на каретные дроги. Ошеломленные французы, краснея от неловкости, что-то пробормотали об опасности передвигаться на столь странном сооружении. Петр, не слушая их, приказал запрягать лошадей.
Царя интересовало совсем другое. Прибыв в очередной город, он первым делом отправлялся в крепость, осматривал укрепления с батареями, перелезал через рвы, расспрашивал рабочих, подзывал инженеров и со знанием дела интересовался новациями. Французы запомнили необычного царя: двухметровый сутулившийся гигант, ловко управляясь с тростью из пальмового дерева, огромными шагами мерил крепостные переходы. Трость эту, больше походившую на дубинку, покрывали надписи на неведомом языке и блестящие шляпки вбитых в нее гвоздей. Петр прикладывал ее к амбразурам батарей и платформам для пушек, делая замеры, считал, прикидывал, вытаскивал из кармана блокнот, что-то записывал в нем огрызком карандаша. Он не пропускал ни одной торговой пристани, бродил по рынкам, заходил в мелкие лавчонки, приценивался к товарам, с видом знатока поглаживал ткани, перебирал оружие.
Иногда его поджидали сюрпризы. В Кале, например, заглянув на ярмарку, царь приметил "большого мужика" по имени Тома Буржуа, "жиганта" с огромной головой, руками и верхней частью туловища, совершенно несоразмерными прочим частям тела. Ростом великан был под 2 метра 30 сантиметров и зарабатывал на жизнь, выступая со своей "матерью, которая была весьма малого роста, и имела четыре грудных сосца". Петр Алексеевич, восторженно оглядев сие чудо природы, загорелся принять "карлу" к себе на службу. 600 рублей годовых решили дело, и новоиспеченный Николай Жигант отправился в Амстердам к царице Екатерине (царь не взял супругу в Париж, посчитав, что чопорных французов едва ли обрадует ее простое происхождение. - Прим. авт.), а затем и в далекий Петербург. Петр I, любознательный импровизатор-генетик, решил посмотреть, что выйдет, если поженить "карлу" и высоченную невзрачную чухонку из "финской тундры": глядишь, удастся завести породу новых людей. Ничего путного из затеи, впрочем, не вышло: трое родившихся детей оказались совершенно нормального роста. Зато после смерти Жиганта в мае 1724 года обзавелась новыми экспонатами музейная коллекция Кунсткамеры: в ее распоряжение попали скелет умершего, его выделанная кожа, сердце, желудок, почка, печень и череп. Правда, судя по музейным преданиям, скелет Буржуа остался не вполне доволен тем, что лишился черепа, и по ночам тоскливо бродил по залам Кунсткамеры, рассчитывая в каком-нибудь из дальних шкафов отыскать утерянную часть своего тела.
"ВСЮ ФРАНЦИЮ НЕСУ НА СЕБЕ!"
26 апреля русский царь торжественно въехал в Париж в королевской карете, которую ему предоставил герцог Филипп Орлеанский. Петр стоически перенес церемониальный проезд по городу и проследовал в отведенные ему пышные апартаменты покойной королевы-матери в Лувре. Миновав вереницу слуг и придворных, он бегло осмотрел комнаты. Великолепная обивка стен, картины в богатых рамах, золоченые ангелы, канделябры и зеркала, роскошная мебель - все это привело его в смятение. Едва взглянув на стол, сервированный 800 большими и малыми блюдами, он отломил бисквита, пригубил несколько сортов вина, выпил пару стаканов пива, закусил репой и... потребовал более скромное жилье. Ему предложили перебраться в пустовавший особняк Ледигьер - дворец королевского воспитателя маршала де Вильруа на маленькой тупиковой улочке Серизе рядом с кварталом Марэ и с садом, примыкавшим к Бастилии. Но и это жилище царь счел излишне помпезным. Французам было невдомек, что чудаковатый русский великан предпочитал неприхотливые тесные "чуланцы". В итоге Петр устроился в гардеробной, приказав перенести туда его походную постель.
Остается, правда, вопрос: одной лишь взбалмошностью "восточного дикаря" объяснялся отказ царя поселиться в Лувре? Здесь он считался бы гостем Людовика XV и регента, в особняке же Ледигьер хозяйничал на свой лад и мог коротать время, ожидая обязательного визита августейших особ: этикет требовал, чтобы до официальных аудиенций царь в город не выходил. Вынужденное бездействие гнетуще действовало на царя, посетовавшего в письме Екатерине: "Я третьего дня ввечеру прибыл сюды благополучно, и два или три дни принужден в доме быть для визит и прочей церемонии, и для того ничто еще не видал здесь, а завтрее или послезавтрее начну все смотреть".
27 апреля к Петру с официальным визитом прибыл герцог Орлеанский. Состоялось свидание, которое современники уподобили встрече Ганнибала со Сципионом. Петр обнял принца, пригласил войти и, вопреки всем правилам учтивости, повернулся к регенту Французского королевства спиной и проследовал в кабинет. В понедельник 29 апреля Петру нанес визит 7-летний Людовик XV. Королевский совет детально разработал церемониал, однако Петр и тут отступил от этикета. Он вышел встретить короля у выхода из кареты. Маленький Людовик, прелестный будто ангел, напомнил государю любимого сына Петрушу, его маленького "шишечку". На глазах у оторопевших вельмож растроганный Петр по-отечески обнял неприкосновенного "христианнейшего короля" и подхватил мальчика на руки. Царь нежно провел короля по лестнице в кабинет, уступив ему почетную правую сторону, а во время беседы оказывал ребенку столь высокие знаки внимания, что "едва можно было удержаться от слез". Екатерине незамедлительно последовал новый отчет: "В прошлый понеделник визитовал меня здешний каралища, который пальца на два более Луки нашева (Лука - царский карлик. - Прим. авт.), дитя зело изрядная образом и станом, и по возрасту своему довольно разумен".
На следующий день Петр нанес ответный визит королю в Тюильри. Перед дворцом был выставлен почетный караул французских и швейцарских гвардейцев. Теперь уже Людовик XV встречал царя возле кареты, а Петр бережно взял двумя руками руку короля и с осторожностью поднялся с ним по лестнице. Сохранилось предание, что именно здесь Петр взял короля на руки со словами: "Всю Францию несу на себе!"
В Париже русский царь гостил почти полтора месяца. Когда двадцать лет назад он впервые попал в Европу, то первым делом уделял внимание всевозможным диковинам. Ему хотелось все самому потрогать, опробовать, поработать на верфях, обучиться разным ремеслам. Теперь же главным интересом Петра было просвещение: наука, коллекции, разговоры с учеными, архитектура и градостроительство. Он изучал Францию "блестящего века", страну, превратившую короля в живого бога - повелителя, управляющего всеми и вся. Французы не без удивления отмечали, что "мнимый варвар" оказался весьма учтив, знает немецкий, латынь и голландский, видимо, что-то понимает и по-французски, ему не чужды величие, великодушие, приветливость. "История знает государей, которые прославили себя войнами, завоеваниями, и куда меньше тех, кто прославил себя просвещением", - замечал маршал де Вильруа в письме мадам де Ментенон.
Столица Франции с населением 700 тысяч человек ослепила русского государя. Париж менялся на глазах: из тесной, застроенной узенькими улочками королевской крепости эпохи Средневековья он превратился при Людовике XIV в роскошный город-декорацию, величественную урбанистическую барочную фантазию. Во всем великолепии она предстала перед царем, когда, поднявшись на башню собора Нотр-Дам, он в подзорную трубу разглядывал простиравшийся перед ним город мечты. Проплывая по Сене на гондоле под Новым и Королевским каменными мостами, гуляя по элегантным Королевской площади (площадь Вогезов) и площади Людовика Великого (Вандомская площадь), любуясь Коллежем Мазарини, Домом инвалидов и аристократическими кварталами Пале-Рояля, Петр мысленно возвращался к своему детищу - Невскому Парадизу и, фиксируя в памяти все увиденное, мечтал, вернувшись на берега Невы, немедленно приступить к архитектурному преображению любимой своей балтийской столицы.
Но не только красоты французской столицы привлекали царя. Петр посетил гобеленовую и чулочную фабрики, смотрел, как в Арсенале "льют медные всякие статуи", ходил на Монетный двор и в аптекарские сады, разглядывал в Лувре галерные модели городов и крепостей, несколько раз побывал в Парижской обсерватории. В одно из посещений он надолго задержался, разглядывая в телескоп звездное небо, и в задумчивости произнес: "Бесконечен звездный мир, что свидетельствует о бесконечности Бога и его непознаваемости людьми. Светские науки далеко еще отстают от познания Творца и Его творения". Знаменитому географу и картографу Гийому Делилю Петр показал привезенные с собой "две рукописные карты" южных морей России, они обсуждали поиск пролива между Азией и Америкой и возможность снаряжения туда экспедиции. Отправился царь и на заседание Парижской королевской академии наук в Лувр. Академики вскочили и вытянулись во фрунт, но Петр потребовал, чтобы они в его присутствии сидели, и с увлечением принялся разглядывать модель водоподъемной машины, углубился в тонкости устройства нового реечного домкрата и с восхищением проследил за химическим опытом по получению сернокислого цинка. В тот же день он посетил и другие французские академии: Академию надписей, Французскую академию и Академию живописи и скульптуры. Особое внимание вызвала у него Французская академия, главной задачей которой является изучение французского языка и составление словаря французского языка. Царь пожелал обойти все помещения академии, долго разглядывал портреты ее основателей - величественного Людовика XIV кисти Гиацинта Риго, канцлера Пьера Сегье, запечатленного Шарлем Лебреном, и кардинала де Ришелье работы Филиппа де Шампеня.
"ВЕРСАЛЬСКИЙ ОГОРОД"
Но, пожалуй, больше всего Петр стремился попасть в Версаль, о котором он был наслышан задолго до приезда во Францию. Русские впервые попали в эту резиденцию французских королей в 1668 году с посольством Петра Потемкина, и с тех пор разговоры о "потешных королевских дворех" не утихали. "Палат и всякого строения много, а в садах строенье великое и всяких доброплодных древ множество... в зверинцах львы, бобры, рыси и иных зверей много", - записал посол. Еще в 1706 году Петр пожелал устроить в Летнем саду лабиринт наподобие версальского, а в 1711-м он приобрел модель, изображавшую Версальский парк. Но лишь через шесть лет, 13 мая 1717 года, он наконец-то своими глазами увидел творение Луи Лево, Жюля Ардуэн-Мансара, Андре Ленотра и Шарля Лебрена - идеальный город "короля-солнца", земного воплощения бога Солнца Аполлона.
Версаль, правда, подрастерял былой блеск. После кончины Людовика XIV королевская резиденция обезлюдела: не прошло и нескольких дней после смерти "короля-солнца", а 5-летнего Людовика XV уже перевезли в Париж. Забытый дворец и сумрачный парк, превратившись в город-фантом, населенный тенями прошлого, грезившими воспоминаниями о временах Великого Кольбера, Лувуа, мадам де Ментенон и герцога де Лозена, навевали ностальгию по канувшему в Лету "Великому веку". Герцог Орлеанский, всесильный регент Франции, держался подальше от резиденции дядюшки-короля. Его стихией был старый, добрый Париж, мир финансовых афер, изысканных развлечений, опасных спекуляций и веселых праздников. Без всякого сожаления покидая чопорный Версаль, герцог с удовлетворением записал: "С тех пор как мы уехали из Версаля и он перестал быть нашим домом, город этот из дня в день становится все более пустынным местом".
Но только не для царя Петра! Регент, видимо, немало удивился, узнав о странном желании "московита" отправиться в Версаль, но возражать не стал. Царь прибыл вечером 13 мая, для проживания ему выделили бывшие апартаменты принцессы Марии-Аделаиды Савойской, но по своему обыкновению государь удовлетворился крохотной комнатенкой. В ожидании утра он побродил по Зеркальной галерее, заглянул в часовню и прогулялся по анфиладе дворцовых покоев. Следующие два дня, с утра до вечера, он посвятил "Версальскому огороду", любовался запущенными для него фонтанами и "игровыми водами", гулял "в баржах по Версальскому пруду", ныне безлюдному, чертил планы особенно понравившихся сооружений и павильонов. Посетил он и вольеры Королевского зверинца с его брошенными животными. Особо впечатлил царя элегантный одноэтажный Трианон - личная резиденция Людовика XIV с небольшим садом и бассейнами: "Его величество много забавлялся в саду Трианона, где он доставил себе удовольствие тем, что облил всех вельмож, бывших с ним, попросив пустить те фонтаны, которые бьют из кранов, находящихся на земле". Пребывая в отличном расположении духа, царь распорядился доставить девиц, промышлявших в злачных заведениях на улицах Трусс-Пютен, Тир-Буден и Бриз-Муш. Им отвели покои, принадлежавшие когда-то госпоже де Ментенон, повергнув в ужас благопристойного камердинера усопшего короля господина Блуэна.
Дворец и парк поразили Петра - ничего подобного ему ранее видеть не доводилось. Он загорелся мыслью обзавестись под Петербургом "российским Версалем", который был бы еще великолепнее. Вернувшись на родину, Петр начал было воплощать версальские грезы в Стрельне. "Если проживу три года, буду иметь сад лучший, чем французский король в Версале", - говорил он в 1720 году польскому посланнику. Резиденция виделась ему "водным садом", она должна была выходить на морской простор и символизировать морскую мощь державы, пробившей дорогу в океан. Три канала связывали парк с Финским заливом, у подножия тройной дворцовой террасы плескались волны. На пересечении главного и поперечного каналов предполагалось возвести Тампль, храм вод, круглое садовое сооружение, олицетворяющее Россию - повелительницу морей. Однако стройка в Стрельне оказалась слишком дорогостоящей, решено было перенести работы в Петергоф, с террас которого Петр мог видеть в морской дали Петербург и Кронштадт. Его любимым местом стал маленький дворец Монплезир, окруженный теплицами и оранжереями. Его стены Петр украсил морскими пейзажами, а свой кабинет обставил словно капитанскую каюту, водрузив там подзорную трубу и телескоп. Выпив "кофею", он сидел на террасе, любовался морем, простором и, провожая закат, засыпал под шум прибоя. Даже правила поведения в своем эдеме он оговорил особой статьей: "Не разувшись, с сапогами и башмаками не ложиться на постели".
Отсюда: https://el-tolstyh.livejournal.com/12544865.html