Осенние женщины...
Сумрачный туманный день моросил дождиком. Настолько мелким, что было не очень понятно - это уже осадки, или просто густой туман? Высокая темноволосая женщина неспешно шла по улице, смаргивая капли, оседавшие на ресницы. Она раскрыла зонтик, защищаясь скорее от острого чувства одиночества, нежели от воды, падающей со всех сторон. Не хотелось видеть это низкое серое небо и озабоченные лица прохожих, как всегда в непогоду, суетливо спешащих, обходя лужи.
В какой-то момент эти самые лужи стали ей безразличны, и она брела, не замечая, как мелкие волны перехлестывают через край туфель, не видя косых недоуменных взгляов встречных женщин. Мужчины на такую ерунду не обращали внимания. Они, вообще, ни на что не обращали внимания. Словно этот нудный осенний дождь смыл все их мужские интересы и наклонности. Из всех желаний у них оставалось только одно - добежать до сухого, желательно теплого, места и поскорей!
Дождь вымывал из городского воздуха бензиновый смрад, он становился сырым и прохладным, хотя не мог наполниться ароматом травы и листьев. И камни, давящие со всех сторон, были неправильными. Ее зонт, расписанный растопыренными древесными ветками, давал неверное ощущение убежища. Она изредка бросала наверх короткие торопливые взгляды, убеждаясь в наличии этой призрачной защиты.
Остановившись у высокой деревянной двери с вычурной бронзовой ручкой, она некоторое время недоуменно смотрела на каменные ступеньки, будто не понимая, зачем это они? Потом медленно сложила зонт и подняла голову, вглядываясь в окна верхних этажей. Узкая рука в замшевой перчатке, потемневшей от воды, повернула ручку, и тяжелая дверь негромко хлопнула, отсекая пространство улицы.
Дождь, словно рассердившись, припустил сильнее, струйками стекая по пустым ступеням…
В комнате было не теплее, чем там, на мокром асфальте. На широком подоконнике растекалась лужица и ветер, врывавшийся в распахнутое окно, теребил бумаги, разбросанные на тяжелом двухтумбовом столе. Женщина безразлично глянула на старинную бронзовую чернильницу, опрокинутую набок, и вытекшее из нее темно-синее пятно. Она села на диван, прислонив мокрый зонт к его высокой спинке.
Скинув размокшие туфли, зябко подобрала ноги под широкую юбку плотного темно-серого сукна. Привычно выпрямилась, не касаясь спинки, и устало прикрыла веки. Огромное зеркало в тяжелой дубовой раме с резными листьями послушно отражало в светлой поверхности венецианского стекла изящную женщину с нервным, усталым лицом.
Не открывая глаз, она вслушивалась в тишину квартиры, шелест дождя и невнятные звуки близкой улицы, вдыхала терпкий аромат книжных страниц, кофе с лимоном и застарелого табачного дыма. Неожиданно привычные запахи перебила новая струя. Влажность лесной прели, раздавленного белого гриба и мокрой звериной шерсти… Ее уши шевельнулись в сторону едва слышных звуков - то ли скрип короеда в сухих дубовых сучьях, то ли легкое царапанье мышки, где-то в корнях того же дуба. Чуткий подвижный нос дернулся, чуть приподнялась и тут же успокоено легла шерсть на спине…
Она сидела на старом диване, все так же неподвижно выпрямившись, подогнув копытца под теплый живот, не замечая, что зеркало уже не отражает ее. В мутном, покрытом паутиной трещин, стекле отражался только диван, стоящий прямо на бурых осенних листьях…