Вера Полозкова
твой внутренний пират, избытый не вполне,
был в детстве из шальных и ко всему готовых -
идет курить на бак и предавать волне
труху из головы, разлегшись на швартовых.
теперь он страшно стар, и у него артрит,
но прачек молодых, трактирщиц златокудрых
он все еще гроза, и глаз его горит,
и матерится он на весь курсантский кубрик,
и носит быстрый нож под курточкой морской.
ты вырос и оплыл, и тяжкою налился
московской мукой, маетой, тоской,
а он насвистывает и тебя, кормильца,
считает за балласт, за неудобный груз.
смотри ему в лицо, не упусти ни кадра:
в его щетине соль. в его каюте блюз
и в дугах от вина расчерченная карта.
французские стихи, изысканный табак.
таких зануд, как ты, он сталкивал бы за борт,
когда б не тридцать лет, что он в тебе был заперт,
и вот - освобождён. и следует на бак.
был в детстве из шальных и ко всему готовых -
идет курить на бак и предавать волне
труху из головы, разлегшись на швартовых.
теперь он страшно стар, и у него артрит,
но прачек молодых, трактирщиц златокудрых
он все еще гроза, и глаз его горит,
и матерится он на весь курсантский кубрик,
и носит быстрый нож под курточкой морской.
ты вырос и оплыл, и тяжкою налился
московской мукой, маетой, тоской,
а он насвистывает и тебя, кормильца,
считает за балласт, за неудобный груз.
смотри ему в лицо, не упусти ни кадра:
в его щетине соль. в его каюте блюз
и в дугах от вина расчерченная карта.
французские стихи, изысканный табак.
таких зануд, как ты, он сталкивал бы за борт,
когда б не тридцать лет, что он в тебе был заперт,
и вот - освобождён. и следует на бак.