Гай Музоний Руф о любовных утехах и о том, препятствует ли брак занятиям философией
Гай Музоний Руф - римский философ-стоик I в. н. э., пока еще мало известный отечественной аудитории. Как и другие представители Поздней Стои, Музоний уделял основное внимание практической этике, или моралистике, оказавшей большое влияние на европейское моральное философствование. Тексты Музония приводятся по изданию: Гай Музоний Руф. Фрагменты [Текст] / Вступ. ст., пер. и коммент. A.A. Столярова; Рос. акад. наук, Ин-т философии. - М. : ИФРАН, 2016.
Генрих Семирадский. Римская оргия блестящих времён цезаризма. 1872.
Из беседы «О любовных утехах»
Немалая часть изнеженной жизни приходится на любовные утехи, ибо тем, кто ведет такой образ жизни, требуются разнообразные любовные развлечения, не только не согласные с законом и обычаем, но и прямо противозаконные, не только с женщинами, но и с мужчинами. Всякий раз они хотят разного, тем, что под рукой, не удовлетворяются, ищут изысков и таких неприличных сношений, которые служат тяжким укором человеческой природе. Люди не изнеженные и не дурные считают дозволенными только такие любовные утехи, которые происходят в браке и направлены на деторождение, поскольку они соответствуют законам и обычаям, а все прочие сношения ради чистого наслаждения, даже в браке, считают недозволенными и незаконными.
Из всех таких сношений прелюбодеяние есть самое противозаконное, и если происходит между мужчинами, нисколько не лучше, потому что противно природе и попирает устои. Но даже если отвлечься от прелюбодеяния, то все прочие сношения с женщинами, которые не имеют законного характера, постыдны, ибо совершаются по причине распущенности. Ни один здравомыслящий и умеренный человек не станет помышлять о сношении с гетерой или о сношении со свободной женщиной вне брака, даже, боже упаси, со своей служанкой. Поскольку такие отношения недозволенны и непристойны, они несут большой позор и большое бесчестье тем, кто к ним стремится. Поэтому никто не решается на них открыто, даже тот, кто уже не краснеет от стыда, и те, кто еще не совсем потерял разум, осмеливаются на такие дела только тайно, когда их никто не видит. А ведь попытка скрыть то, что делаешь, равносильна признанию провинности.
Можно, конечно, сказать, что тот, кто соблазняет чужую жену, причиняет вред ее мужу, но тот, кто вступает в сношение с гетерой или незамужней женщиной, никому не причиняет вреда, ибо ни у кого не отнимает надежду иметь законных детей. Но я продолжаю утверждать, что тот, кто прегрешает и причиняет несправедливость, тот, - хотя бы это и не затрагивало никого из его близких, - немедленно проявляет себя человеком низким и бесчестным: ибо само совершение дурного поступка и делает человека низким и бесчестным. Если отвлечься от несправедливости такого поступка, то желающий его совершить находится под влиянием полнейшей распущенности, побуждающей его уступить стремлению к порочному наслаждению и, подобно свинье, радоваться своему осквернению. Нисколько не лучше тот, кто сходится со своей рабыней; кое-кто думает, что это вещь совершенно невинная: ведь господин, как считается, волен делать со своим рабом все, что пожелает. На это я скажу только одно: если господину кажется не постыдным и не неприличным иметь сношение с рабыней, особенно незамужней, то как ему покажется, если его жена вступит в сношение с рабом? Разве не будет это выглядеть совершенно недопустимым не только в том случае, когда в сношение с рабом вступает жена, имеющая законного мужа, но и в том, когда так поступает незамужняя женщина?
Но мужчины, насколько вообще можно судить, никак не хуже женщин, не в меньшей мере способны сдерживать свои вожделения и, значит, обладая более сильным умом, не уступают женщинам, чей ум слабее, то есть не уступают тем, над кем властвуют. Вообще мужчинам подобает быть гораздо сильнее женщин, если они считают себя превосходящими их, ибо если они покажут себя слабее, то и нравом будут ниже. Стоит ли говорить, что только распущенность и ничто другое толкает господина к сношению с рабыней? Все это понимают.
Из беседы «Что в браке главное»
Главная цель брака - совместная жизнь ради произведения детей. Муж и жена, говорил он, должны соединяться друг с другом ради того, чтобы вести совместную жизнь, вместе производить детей и чтобы все у них было общим и ничего не было отдельным, даже само их тело. Рождение человеческого существа от такого союза - дело, конечно, великое, но отношения мужа и жены оно не исчерпывает, ибо такое случается и от внебрачного сожительства, - как обычно бывает при сношениях у животных. Но в браке прежде всего должно присутствовать настоящее совместное существование (συμβίωσις), должна быть взаимная забота (κηδεμονία) мужа и жены друг о друге, - и в здоровье, и в болезни, и в любых прочих обстоятельствах. Ибо они вступили в брак именно ради нее и ради рождения детей. Там, где эта забота настоящая, и супруги по-настоящему думают друг о друге, хотят превзойти в заботе один другого, там брак действительно такой, каким ему и следует быть, достойный зависти, - ибо подобный союз прекрасен.
А там, где каждый заботится только сам о себе и не думает о другом или, что хуже, хотя и живет в одном доме, но смотрит в другую сторону, не имея намерения жить со своей половиной в мире и согласии, там совместная жизнь, конечно, обречена на погибель, - потому что если даже супруги и живут так вместе, то все равно это плохо, и в конце концов они либо расстанутся, либо совместная жизнь будет им хуже одиночества. Поэтому брачующимся не следует смотреть на то, одинаково ли они знатного рода, насколько они состоятельны в отношении имущества и даже насколько красивы телесно. Ибо ни богатство, ни красота, ни высокое происхождение ничем не помогают ни общности интересов, ни согласию, ни, разумеется, порождению детей.
Если говорить о теле, то для брака оно должно быть здоровым, выглядеть как положено (την ιδέαν μέσα) и быть достаточно выносливым, - таким, чтобы было менее чувствительным к неумеренным внешним условиям, приспособленным к телесному труду и не имеющим никаких препятствий для деторождения. Что же касается душевного склада, то предпочтительнее, чтобы он был в наибольшей мере предрасположен к воздержности, справедливости и, в общем и целом, к добродетели. Ибо какой брак хорош без согласия? Какое совместное существование без него полезно? Как могут жить в согласии друг с другом люди дурные? И может ли достойный человек иметь согласие с дурным? Никак не больше, чем можно приладить прямую палку к кривой или кривую к кривой. Ибо одна кривая вряд ли подойдет к другой кривой, а кривая уж заведомо не подойдет к прямой. Поэтому дурной человек другому дурному не друг и ему не единомышленник, а достойному и того меньше.
Из беседы «О том, препятствует ли брак занятиям философией»
Когда кто-то сказал, что брак и совместная жизнь с женщиной препятствуют занятиям философией, Музоний возразил, что это ничем помешало Пифагору, Сократу и Кратету; каждый из них был женат, но трудно назвать философов лучших, чем они. Кратет, будучи бездомным и не имея совершенно никакого имущества, тем не менее, был женат; более того, не имея своего пристанища, он дневал и ночевал вместе с женой в общественных афинских галереях. Как же тогда мы, с самого начала обеспеченные жилищем, - а некоторые даже и прислугой, - смеем при этом говорить, что брак препятствует философии? Ведь философ - это наставник и предводитель людей во всем, что по природе (κατά φύσν) подобает людям, а брак, как ничто другое, соответствует ей. Ибо для какой еще цели творец человека сначала разделил наш род на два, так что создал два - женский и мужской, а потом вложил в каждый сильное влечение к общению и совместной жизни с другим, в мужчин - влечение к женщинам, а в женщин - влечение к мужчинам? И разве непонятно, что он хотел, чтобы оба рода существовали и жили совместно, чтобы общими усилиями устраивали совместную жизнь, производили и взращивали детей, - дабы общий род наш существовал вечно.
Вот скажи мне, разве хорошо каждому заботиться только о своем или же ему следует заботиться еще и о соседском, - чтобы в его городе жили семьи, чтобы город совсем не опустел и чтобы общее благо соблюдалось, как следует? Если ты скажешь, что каждый должен заботиться только о своем, то человек в твоем представлении ничем не будет отличаться от волка или любого самого дикого зверя, которые так созданы, что существуют за счет насилия и отнятия чего-то у других, не щадят ничего, в чем могут найти себе какую-нибудь пользу, не имеют общих интересов с другими, никому не помогают и не содействуют и лишены всякого представления о справедливом. Если же ты согласишься, что человек по природе своей более всего напоминает пчелу, которая не способна жить одна, - ибо, оставшись в одиночестве, погибает, - но направляет усилия на общее дело своих единоплеменников, помогает и содействует ближним, - так вот, если ты согласишься, что так это и есть, а еще признаешь, что порочность человека состоит в несправедливости, жестокости и безразличии к бедам ближнего, а добродетель в человеколюбии, честности и справедливости, и что следует делать благо ближнему и о нем заботиться, - то вот именно такие помыслы каждому нужно иметь о своем городе и делать свою семью его оплотом.
Но первооснова такого оплота - это брак. Поэтому тот, кто разрушает человеческий брак, разрушает город, разрушает вообще весь род человеческий. Ведь он не сможет сохраниться, если не будет порождения, а без брака не будет такого порождения, которое справедливо и законно. Ибо дом или город держится не на одних женщинах и не на одних мужчинах, а на их совместной жизни, - это ясно. Невозможно найти союз более необходимый и более взаимолюбезный, чем союз мужчины и женщины. Какой друг больше предан другому, чем любящая жена мужу? Какой брат брату? Какой сын родителям? Кто так ждет во время отсутствия, как муж жену, а жена мужа? И чье присутствие больше ослабляет скорбь, приносит радость или исцеляет несчастье? У кого, как считается, все общее, - тело, душа и имущество, - если не у мужа и жены? По этой причине все люди считают дружескую любовь (φιλία) мужчины и женщины высшей из всех [прочих разновидностей любви]. И ни одна мать и ни один отец, если они в здравом уме, не стали бы ожидать от себя большей любви к сыну, чем к своей половине по браку.
О том, насколько любовь жены к мужу сильнее любви родителей к детям, ясно говорит известная история об Адмете. Адмет получил от богов подарок: если он найдет того, кто умрет вместо него, то сможет прожить двойной срок против отпущенного ему. Но родители, как выяснилось, не хотели умирать за него, хотя уже и были старыми. А вот его преданная жена Алкестида, совсем еще молодая, с готовностью согласилась на смерть ради мужа. Насколько брак есть великое и достойное стремления достояние, ясно также из того, что за ним надзирают боги, - и боги, по мнению людскому, великие. Первая - Гера, и к ней мы поэтому обращаемся как к покровительнице супружества; затем Эрот и Афродита. Ибо мы считаем, что все они делают одно дело: сводят воедино мужчину и женщину ради произведения детей. В чем Эрот присутствует более полно, как не в законном союзе мужа и жены? В чем Гера? В чем Афродита? Когда самое подходящее время молиться этим богам, если не при вступлении в брак?
Что мы, говоря о делах Афродиты, скорее всего имеем в виду, как не соединение брачующихся? И если столь великие боги присматривают и заботятся о браке и деторождении, как тогда можно сказать, что это не подобает человеку? И как это может подобать человеку, но не подобать философу? Не потому ли, что философ хуже других? Нет уж, отнюдь: он-то, как раз, во всех отношениях справедливее и нравственно совершеннее (καλοκαγατικώτερος). И разве не хуже и несправедливее тот человек, который не заботится о своем городе, чем тот, который заботится, и разве не тот человек, который думает только о своем благе, хуже того, который думает об общем? И разве можно сказать, что тот, кто выбрал одинокую жизнь, больше любит свой город и больше расположен к согражданам, чем тот, кто имеет семью, растит детей и тем содействует росту своего города, - а ведь именно это и делает человек, состоящий в браке?
Ясно поэтому, что философу следует позаботиться о том, чтобы вступить в брак и иметь детей. А если это ему следует, то как же, о юноша, может быть правильным твое утверждение, что брак является помехой для философа? Ведь философствование, - и это очевидно, - заключается не в чем ином, как в том, чтобы выяснить, что есть правильное и подобающее, при помощи разума, и подтвердить это делом (ου γαρ δη φιλοσοφείν ετερόν τι φαίνεται ον ή το α πρέπει και α προσήκει λόγω μεν άναζητεΐν, έργω δέ πράττειν). Вот что он тогда сказал.
Генрих Семирадский. Римская оргия блестящих времён цезаризма. 1872.
Из беседы «О любовных утехах»
Немалая часть изнеженной жизни приходится на любовные утехи, ибо тем, кто ведет такой образ жизни, требуются разнообразные любовные развлечения, не только не согласные с законом и обычаем, но и прямо противозаконные, не только с женщинами, но и с мужчинами. Всякий раз они хотят разного, тем, что под рукой, не удовлетворяются, ищут изысков и таких неприличных сношений, которые служат тяжким укором человеческой природе. Люди не изнеженные и не дурные считают дозволенными только такие любовные утехи, которые происходят в браке и направлены на деторождение, поскольку они соответствуют законам и обычаям, а все прочие сношения ради чистого наслаждения, даже в браке, считают недозволенными и незаконными.
Из всех таких сношений прелюбодеяние есть самое противозаконное, и если происходит между мужчинами, нисколько не лучше, потому что противно природе и попирает устои. Но даже если отвлечься от прелюбодеяния, то все прочие сношения с женщинами, которые не имеют законного характера, постыдны, ибо совершаются по причине распущенности. Ни один здравомыслящий и умеренный человек не станет помышлять о сношении с гетерой или о сношении со свободной женщиной вне брака, даже, боже упаси, со своей служанкой. Поскольку такие отношения недозволенны и непристойны, они несут большой позор и большое бесчестье тем, кто к ним стремится. Поэтому никто не решается на них открыто, даже тот, кто уже не краснеет от стыда, и те, кто еще не совсем потерял разум, осмеливаются на такие дела только тайно, когда их никто не видит. А ведь попытка скрыть то, что делаешь, равносильна признанию провинности.
Можно, конечно, сказать, что тот, кто соблазняет чужую жену, причиняет вред ее мужу, но тот, кто вступает в сношение с гетерой или незамужней женщиной, никому не причиняет вреда, ибо ни у кого не отнимает надежду иметь законных детей. Но я продолжаю утверждать, что тот, кто прегрешает и причиняет несправедливость, тот, - хотя бы это и не затрагивало никого из его близких, - немедленно проявляет себя человеком низким и бесчестным: ибо само совершение дурного поступка и делает человека низким и бесчестным. Если отвлечься от несправедливости такого поступка, то желающий его совершить находится под влиянием полнейшей распущенности, побуждающей его уступить стремлению к порочному наслаждению и, подобно свинье, радоваться своему осквернению. Нисколько не лучше тот, кто сходится со своей рабыней; кое-кто думает, что это вещь совершенно невинная: ведь господин, как считается, волен делать со своим рабом все, что пожелает. На это я скажу только одно: если господину кажется не постыдным и не неприличным иметь сношение с рабыней, особенно незамужней, то как ему покажется, если его жена вступит в сношение с рабом? Разве не будет это выглядеть совершенно недопустимым не только в том случае, когда в сношение с рабом вступает жена, имеющая законного мужа, но и в том, когда так поступает незамужняя женщина?
Но мужчины, насколько вообще можно судить, никак не хуже женщин, не в меньшей мере способны сдерживать свои вожделения и, значит, обладая более сильным умом, не уступают женщинам, чей ум слабее, то есть не уступают тем, над кем властвуют. Вообще мужчинам подобает быть гораздо сильнее женщин, если они считают себя превосходящими их, ибо если они покажут себя слабее, то и нравом будут ниже. Стоит ли говорить, что только распущенность и ничто другое толкает господина к сношению с рабыней? Все это понимают.
Из беседы «Что в браке главное»
Главная цель брака - совместная жизнь ради произведения детей. Муж и жена, говорил он, должны соединяться друг с другом ради того, чтобы вести совместную жизнь, вместе производить детей и чтобы все у них было общим и ничего не было отдельным, даже само их тело. Рождение человеческого существа от такого союза - дело, конечно, великое, но отношения мужа и жены оно не исчерпывает, ибо такое случается и от внебрачного сожительства, - как обычно бывает при сношениях у животных. Но в браке прежде всего должно присутствовать настоящее совместное существование (συμβίωσις), должна быть взаимная забота (κηδεμονία) мужа и жены друг о друге, - и в здоровье, и в болезни, и в любых прочих обстоятельствах. Ибо они вступили в брак именно ради нее и ради рождения детей. Там, где эта забота настоящая, и супруги по-настоящему думают друг о друге, хотят превзойти в заботе один другого, там брак действительно такой, каким ему и следует быть, достойный зависти, - ибо подобный союз прекрасен.
А там, где каждый заботится только сам о себе и не думает о другом или, что хуже, хотя и живет в одном доме, но смотрит в другую сторону, не имея намерения жить со своей половиной в мире и согласии, там совместная жизнь, конечно, обречена на погибель, - потому что если даже супруги и живут так вместе, то все равно это плохо, и в конце концов они либо расстанутся, либо совместная жизнь будет им хуже одиночества. Поэтому брачующимся не следует смотреть на то, одинаково ли они знатного рода, насколько они состоятельны в отношении имущества и даже насколько красивы телесно. Ибо ни богатство, ни красота, ни высокое происхождение ничем не помогают ни общности интересов, ни согласию, ни, разумеется, порождению детей.
Если говорить о теле, то для брака оно должно быть здоровым, выглядеть как положено (την ιδέαν μέσα) и быть достаточно выносливым, - таким, чтобы было менее чувствительным к неумеренным внешним условиям, приспособленным к телесному труду и не имеющим никаких препятствий для деторождения. Что же касается душевного склада, то предпочтительнее, чтобы он был в наибольшей мере предрасположен к воздержности, справедливости и, в общем и целом, к добродетели. Ибо какой брак хорош без согласия? Какое совместное существование без него полезно? Как могут жить в согласии друг с другом люди дурные? И может ли достойный человек иметь согласие с дурным? Никак не больше, чем можно приладить прямую палку к кривой или кривую к кривой. Ибо одна кривая вряд ли подойдет к другой кривой, а кривая уж заведомо не подойдет к прямой. Поэтому дурной человек другому дурному не друг и ему не единомышленник, а достойному и того меньше.
Из беседы «О том, препятствует ли брак занятиям философией»
Когда кто-то сказал, что брак и совместная жизнь с женщиной препятствуют занятиям философией, Музоний возразил, что это ничем помешало Пифагору, Сократу и Кратету; каждый из них был женат, но трудно назвать философов лучших, чем они. Кратет, будучи бездомным и не имея совершенно никакого имущества, тем не менее, был женат; более того, не имея своего пристанища, он дневал и ночевал вместе с женой в общественных афинских галереях. Как же тогда мы, с самого начала обеспеченные жилищем, - а некоторые даже и прислугой, - смеем при этом говорить, что брак препятствует философии? Ведь философ - это наставник и предводитель людей во всем, что по природе (κατά φύσν) подобает людям, а брак, как ничто другое, соответствует ей. Ибо для какой еще цели творец человека сначала разделил наш род на два, так что создал два - женский и мужской, а потом вложил в каждый сильное влечение к общению и совместной жизни с другим, в мужчин - влечение к женщинам, а в женщин - влечение к мужчинам? И разве непонятно, что он хотел, чтобы оба рода существовали и жили совместно, чтобы общими усилиями устраивали совместную жизнь, производили и взращивали детей, - дабы общий род наш существовал вечно.
Вот скажи мне, разве хорошо каждому заботиться только о своем или же ему следует заботиться еще и о соседском, - чтобы в его городе жили семьи, чтобы город совсем не опустел и чтобы общее благо соблюдалось, как следует? Если ты скажешь, что каждый должен заботиться только о своем, то человек в твоем представлении ничем не будет отличаться от волка или любого самого дикого зверя, которые так созданы, что существуют за счет насилия и отнятия чего-то у других, не щадят ничего, в чем могут найти себе какую-нибудь пользу, не имеют общих интересов с другими, никому не помогают и не содействуют и лишены всякого представления о справедливом. Если же ты согласишься, что человек по природе своей более всего напоминает пчелу, которая не способна жить одна, - ибо, оставшись в одиночестве, погибает, - но направляет усилия на общее дело своих единоплеменников, помогает и содействует ближним, - так вот, если ты согласишься, что так это и есть, а еще признаешь, что порочность человека состоит в несправедливости, жестокости и безразличии к бедам ближнего, а добродетель в человеколюбии, честности и справедливости, и что следует делать благо ближнему и о нем заботиться, - то вот именно такие помыслы каждому нужно иметь о своем городе и делать свою семью его оплотом.
Но первооснова такого оплота - это брак. Поэтому тот, кто разрушает человеческий брак, разрушает город, разрушает вообще весь род человеческий. Ведь он не сможет сохраниться, если не будет порождения, а без брака не будет такого порождения, которое справедливо и законно. Ибо дом или город держится не на одних женщинах и не на одних мужчинах, а на их совместной жизни, - это ясно. Невозможно найти союз более необходимый и более взаимолюбезный, чем союз мужчины и женщины. Какой друг больше предан другому, чем любящая жена мужу? Какой брат брату? Какой сын родителям? Кто так ждет во время отсутствия, как муж жену, а жена мужа? И чье присутствие больше ослабляет скорбь, приносит радость или исцеляет несчастье? У кого, как считается, все общее, - тело, душа и имущество, - если не у мужа и жены? По этой причине все люди считают дружескую любовь (φιλία) мужчины и женщины высшей из всех [прочих разновидностей любви]. И ни одна мать и ни один отец, если они в здравом уме, не стали бы ожидать от себя большей любви к сыну, чем к своей половине по браку.
О том, насколько любовь жены к мужу сильнее любви родителей к детям, ясно говорит известная история об Адмете. Адмет получил от богов подарок: если он найдет того, кто умрет вместо него, то сможет прожить двойной срок против отпущенного ему. Но родители, как выяснилось, не хотели умирать за него, хотя уже и были старыми. А вот его преданная жена Алкестида, совсем еще молодая, с готовностью согласилась на смерть ради мужа. Насколько брак есть великое и достойное стремления достояние, ясно также из того, что за ним надзирают боги, - и боги, по мнению людскому, великие. Первая - Гера, и к ней мы поэтому обращаемся как к покровительнице супружества; затем Эрот и Афродита. Ибо мы считаем, что все они делают одно дело: сводят воедино мужчину и женщину ради произведения детей. В чем Эрот присутствует более полно, как не в законном союзе мужа и жены? В чем Гера? В чем Афродита? Когда самое подходящее время молиться этим богам, если не при вступлении в брак?
Что мы, говоря о делах Афродиты, скорее всего имеем в виду, как не соединение брачующихся? И если столь великие боги присматривают и заботятся о браке и деторождении, как тогда можно сказать, что это не подобает человеку? И как это может подобать человеку, но не подобать философу? Не потому ли, что философ хуже других? Нет уж, отнюдь: он-то, как раз, во всех отношениях справедливее и нравственно совершеннее (καλοκαγατικώτερος). И разве не хуже и несправедливее тот человек, который не заботится о своем городе, чем тот, который заботится, и разве не тот человек, который думает только о своем благе, хуже того, который думает об общем? И разве можно сказать, что тот, кто выбрал одинокую жизнь, больше любит свой город и больше расположен к согражданам, чем тот, кто имеет семью, растит детей и тем содействует росту своего города, - а ведь именно это и делает человек, состоящий в браке?
Ясно поэтому, что философу следует позаботиться о том, чтобы вступить в брак и иметь детей. А если это ему следует, то как же, о юноша, может быть правильным твое утверждение, что брак является помехой для философа? Ведь философствование, - и это очевидно, - заключается не в чем ином, как в том, чтобы выяснить, что есть правильное и подобающее, при помощи разума, и подтвердить это делом (ου γαρ δη φιλοσοφείν ετερόν τι φαίνεται ον ή το α πρέπει και α προσήκει λόγω μεν άναζητεΐν, έργω δέ πράττειν). Вот что он тогда сказал.