Шаманистские обряды жужаней и гаоцзюйских динлинов
Жужаньский каганат - раннемонгольское государство, которое господствовало в степях северного Китая в промежутке между исчезновением хунну в IV веке и подъёмом Тюркского каганата в VI веке. Религией его был шаманизм. Динлины - древний народ Южной Сибири, упомянутый впервые в китайском описании завоеваний хуннского шаньюя Модэ около 202 до н.э. Ниже приведен текст из книги: Тиваненко А.В. Древние святилища Восточной Сибири в эпоху раннего средневсковья. - Новосибирск: ВО “Наука“. Сибирская издательская фирма, 1994.
ШАМАНИСТСКИЕ ОБРЯДЫ И КУЛЬТЫ ЖУЖАНЕЙ
О шаманизме жужаней известно гораздо меньше, чем об их буддизме. Тем не менее анализ древних летописных источников убедительно говорит о первых жужанях как о шаманистах. “Лян-шу“, к примеру, сообщает: “В их владениях умеют, прибегая к колдовству, приносить жертвы Небу и вызывать ветер со снегом. [В результате] впереди ясное солнце, а сзади грязевые потоки воды. В связи с этим, когда они терпят поражение, их нельзя догнать. Если они прибегают к этому способу в Срединном государстве, то делается пасмурно, но снег не идет. На вопрос о причине этого они говорят, что [в Срединном государстве] тепло. Данное описание напоминает аналогичные представления тюрко-монгольских народов севера Центральной Азии и Южной Сибири, шаманы которых якобы также могли вызывать ненастье.
Прочные устои шаманизма в среде жужаней во многом объясняются, вероятно, тем, что их ханы были истинными шаманистами. В этой связи источники приводят пример “таинственного" исчезновения сына хана Чоуны Цзухи. Тогда “вызвалась одна чабаганца, Фушенмуева жена по имени Дэухунь (в другом варианте - Шидо-ухунь. - А.Т.) Дивань, двадцати лет от роду, чтобы отыскать пропавшего ребенка. Несмотря на свою молодость, она “лечила и волховала", т.е. шаманила силою духов, и Чоуну всегда имел веру к ней: почему она часто ходила к нему. Титул чабаганца, данный китайскими летописцами, на монгольском языке буквально означает 'буддийская монахиня в миру'. Но он дан, вероятно, ошибочно, поскольку тут же речь идет о ней как о шаманке. Дивань заявила, что в нее вселяются духи и души умерших.
Придя после “таинственного" исчезновения Цзухи, шаманка объявила хану, что его сын “теперь живет на небе и она может призвать его“. Далее речь идет о том, как Чоуна с женой по настоянию жрицы “поставил среди большого озера юрту и после семидневного поста молился всю ночь духу неба [чтобы оно вернуло мальчика]". Неожиданно появившийся Цзуха подтвердил слова шаманки. На радостях хан дал Дивань титул “святой жены“ и “призвал ее к себе в ханши: мужу ее Фушен-му дал княжеское достоинство. В действительности же исчезновение и затем чудесное появление ханского сына было тонко инспирировано самой шаманкой. В итоге обычная рядовая шаманка, которых у жужаней было, надо полагать, немало, сумела занять главенствующее положение и стать духовной главой государства. Влияние Дивань на Чоуну теперь оказалось столь сильным, что когда Цзуха стал говорить о наущении шаманки (“а на небе никогда не бывал“), она сумела путем оговоров заставить хана тайно убить своего любимого сына.
ШАМАНИСТСКИЕ ОБРЯДЫ ГАОЦЗЮЙСКИХ ДИНЛИНОВ
Летописцы сообщают о шаманизме динлинов: “Когда у них все спокойно, совершают благодарственные моления, во время которых забивают много разного скота, сжигают его кости, пускают палы и скачут вокруг этого места на лошадях несколько сотен кругов. Все мужчины и женщины, независимо от возраста, собираются на эти сборища. Те, у кого все спокойно и хорошо, поют, танцуют и занимаются музыкой; те, у кого кто-нибудь умер, горестно стонут и плачут". “Сборища", о которых пишут китайские хронисты, несомненно, представляют собой общеплеменные собрания по типу хуннуского сюя или сяньбийского пиршества. В данном описании мы видим типичную картину центрально-азиатского тайлгана, совершаемого несколько раз в году на шаманском святилище обо при стечении большого количества членов родоплеменного коллектива.
Остановимся лишь на фразе о принесении в жертву разного скота и сжигании костей животных. Как известно, во время тайлганов пролитие крови не допускалось; шкуру жертвенного животного снимали вместе с головой и конечностями; голову отрезали вместе с дыхательным горлом и осердием; при разделке туши кости отделяли по суставам - рубить и ломать их категорически воспрещалось. После произнесения молитвы богам за проявленную милость и просьбы о ниспослании новых успехов и счастья собранный скелет торжественно сжигали на шэрээ (алтарь), а шкуру натягивали на длинный шест. Таким образом, по окончании ритуального обряда шаманские обо на горах "оживлялись" шкурами жертвенных животных, воздетыми на деревянных кольях38. Точно так же во время коллективных религиозных празднеств собравшиеся состязались в силе и ловкости, проводили конские забеги, стреляли из луков и т.д.
Таким образом, приведенный выше отрывок из древних письменных источников о “сборищах" гаоцзюйских динлинов настолько согласуется с шаманской традицией этнографической современности народов Центральной Азии и Восточной Сибири, что не нуждается в дополнительных комментариях, а равно нет необходимости и в реконструкции святилища, на котором проводились подобные обрядовые действия. Правильность такой ретроспективы подтверждается еще одним свидетельством из жизни гаоцзюйских динлинов. В хрониках имеется описание пеоеселения “на юг от пустыни (в пределы Срединной империи) части разбитых гаоцзюйцев (10 тыс. чел.). При императоре Гао-цзу (471-499) пленные кочевники решили организовать грандиозное жертвоприношение Небу с участием нескольких десятков тысяч человек. Хронисты сообщают, что “на состоявшемся большом собрании они устраивали скачки лошадей, забивали жертвенный скот, ходили по кругу с песнями и наслаждались существовавшими обычаями.
Праздник оказался до того грандиозным, что сами устроители признались: у них “никогда в прошлом не было такого торжественного собрания". Его важное значение особо подчеркивалось тем обстоятельством, что “император лично посетил собрание, чему все были очень рады“. Причина устройства столь многолюдного общественного собрания была ясна лишь самим устроителям: по всей вероятности, на нем тайно был решен важный политический вопрос о возвращении пленных гаоцзюйских динлинов на родные кочевья. По крайней мере, когда император Гао-цзу вскоре призвал их принять участие в военном походе на юг, кочевники “подняли на севере мятеж и опустошили Цзиньлин. Главноуправляющий Юйвэнь Фу бросился за ними [во главе армии ], но потерпел сильное поражение и вернулся обратно.
Известно также, что гаоцзюйцы боялись ударов молнии и грома. “При каждом ударе грома кричат и стреляют в небо, а затем покидают это место и переходят в другое. Осенью следующего года, когда лошади зажиреют, снова посещают место, где гремел гром, закапывают там в землю черного барана, разводят огонь, вынимают [из ножен ] кинжалы, а шаманки произносят заклинания, подобно тому, как молятся в Срединном государстве, чтобы отвратить несчастье. [В это время] группы мужчин скачут вокруг на лошадях и, сделав 100 кругов, останавливаются. Затем люди, держащие в руках пучки ивы или* кустарника, ставят их [в землю) кругами и поливают кислым молоком. Подобные обряды, связанные с молниями, хорошо известны у всех тюрко-монгольских народов северной части монгольских степей, в том числе и у бурят.
Четвертое письменное свидетельство о шаманизме гаоцзюйских динлинов связано с погребальными традициями, но описанный обряд столь необычен, что в материалах этнографии пока невозможно найти аналогии, за исключением фразы о молитве в честь убитых молнией или умерших от “моровой болезни** людей: “Во время похорон для умершего копают яму, сажают в нее труп, расправляют руки, вставляют в них растянутый лук, опоясывают умершего мечом и зажимают под мышкой копье, делая все так, словно труп живой, яму не засыпают. Если умирают от удара грома или от моровой болезни, молятся о ниспослании им счастья. Можно предположить, что древний хронист дал описание лишь первой половины погребального обряда, оставив за пределами внимания последующий процесс трупосожжения, бытовавшего у древних тюрков и сохранившегося кое-где у современных тюркоязычных народов (напр., по Енисею и на Байкале).
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
ШАМАНИСТСКИЕ ОБРЯДЫ И КУЛЬТЫ ЖУЖАНЕЙ
О шаманизме жужаней известно гораздо меньше, чем об их буддизме. Тем не менее анализ древних летописных источников убедительно говорит о первых жужанях как о шаманистах. “Лян-шу“, к примеру, сообщает: “В их владениях умеют, прибегая к колдовству, приносить жертвы Небу и вызывать ветер со снегом. [В результате] впереди ясное солнце, а сзади грязевые потоки воды. В связи с этим, когда они терпят поражение, их нельзя догнать. Если они прибегают к этому способу в Срединном государстве, то делается пасмурно, но снег не идет. На вопрос о причине этого они говорят, что [в Срединном государстве] тепло. Данное описание напоминает аналогичные представления тюрко-монгольских народов севера Центральной Азии и Южной Сибири, шаманы которых якобы также могли вызывать ненастье.
Прочные устои шаманизма в среде жужаней во многом объясняются, вероятно, тем, что их ханы были истинными шаманистами. В этой связи источники приводят пример “таинственного" исчезновения сына хана Чоуны Цзухи. Тогда “вызвалась одна чабаганца, Фушенмуева жена по имени Дэухунь (в другом варианте - Шидо-ухунь. - А.Т.) Дивань, двадцати лет от роду, чтобы отыскать пропавшего ребенка. Несмотря на свою молодость, она “лечила и волховала", т.е. шаманила силою духов, и Чоуну всегда имел веру к ней: почему она часто ходила к нему. Титул чабаганца, данный китайскими летописцами, на монгольском языке буквально означает 'буддийская монахиня в миру'. Но он дан, вероятно, ошибочно, поскольку тут же речь идет о ней как о шаманке. Дивань заявила, что в нее вселяются духи и души умерших.
Придя после “таинственного" исчезновения Цзухи, шаманка объявила хану, что его сын “теперь живет на небе и она может призвать его“. Далее речь идет о том, как Чоуна с женой по настоянию жрицы “поставил среди большого озера юрту и после семидневного поста молился всю ночь духу неба [чтобы оно вернуло мальчика]". Неожиданно появившийся Цзуха подтвердил слова шаманки. На радостях хан дал Дивань титул “святой жены“ и “призвал ее к себе в ханши: мужу ее Фушен-му дал княжеское достоинство. В действительности же исчезновение и затем чудесное появление ханского сына было тонко инспирировано самой шаманкой. В итоге обычная рядовая шаманка, которых у жужаней было, надо полагать, немало, сумела занять главенствующее положение и стать духовной главой государства. Влияние Дивань на Чоуну теперь оказалось столь сильным, что когда Цзуха стал говорить о наущении шаманки (“а на небе никогда не бывал“), она сумела путем оговоров заставить хана тайно убить своего любимого сына.
ШАМАНИСТСКИЕ ОБРЯДЫ ГАОЦЗЮЙСКИХ ДИНЛИНОВ
Летописцы сообщают о шаманизме динлинов: “Когда у них все спокойно, совершают благодарственные моления, во время которых забивают много разного скота, сжигают его кости, пускают палы и скачут вокруг этого места на лошадях несколько сотен кругов. Все мужчины и женщины, независимо от возраста, собираются на эти сборища. Те, у кого все спокойно и хорошо, поют, танцуют и занимаются музыкой; те, у кого кто-нибудь умер, горестно стонут и плачут". “Сборища", о которых пишут китайские хронисты, несомненно, представляют собой общеплеменные собрания по типу хуннуского сюя или сяньбийского пиршества. В данном описании мы видим типичную картину центрально-азиатского тайлгана, совершаемого несколько раз в году на шаманском святилище обо при стечении большого количества членов родоплеменного коллектива.
Остановимся лишь на фразе о принесении в жертву разного скота и сжигании костей животных. Как известно, во время тайлганов пролитие крови не допускалось; шкуру жертвенного животного снимали вместе с головой и конечностями; голову отрезали вместе с дыхательным горлом и осердием; при разделке туши кости отделяли по суставам - рубить и ломать их категорически воспрещалось. После произнесения молитвы богам за проявленную милость и просьбы о ниспослании новых успехов и счастья собранный скелет торжественно сжигали на шэрээ (алтарь), а шкуру натягивали на длинный шест. Таким образом, по окончании ритуального обряда шаманские обо на горах "оживлялись" шкурами жертвенных животных, воздетыми на деревянных кольях38. Точно так же во время коллективных религиозных празднеств собравшиеся состязались в силе и ловкости, проводили конские забеги, стреляли из луков и т.д.
Таким образом, приведенный выше отрывок из древних письменных источников о “сборищах" гаоцзюйских динлинов настолько согласуется с шаманской традицией этнографической современности народов Центральной Азии и Восточной Сибири, что не нуждается в дополнительных комментариях, а равно нет необходимости и в реконструкции святилища, на котором проводились подобные обрядовые действия. Правильность такой ретроспективы подтверждается еще одним свидетельством из жизни гаоцзюйских динлинов. В хрониках имеется описание пеоеселения “на юг от пустыни (в пределы Срединной империи) части разбитых гаоцзюйцев (10 тыс. чел.). При императоре Гао-цзу (471-499) пленные кочевники решили организовать грандиозное жертвоприношение Небу с участием нескольких десятков тысяч человек. Хронисты сообщают, что “на состоявшемся большом собрании они устраивали скачки лошадей, забивали жертвенный скот, ходили по кругу с песнями и наслаждались существовавшими обычаями.
Праздник оказался до того грандиозным, что сами устроители признались: у них “никогда в прошлом не было такого торжественного собрания". Его важное значение особо подчеркивалось тем обстоятельством, что “император лично посетил собрание, чему все были очень рады“. Причина устройства столь многолюдного общественного собрания была ясна лишь самим устроителям: по всей вероятности, на нем тайно был решен важный политический вопрос о возвращении пленных гаоцзюйских динлинов на родные кочевья. По крайней мере, когда император Гао-цзу вскоре призвал их принять участие в военном походе на юг, кочевники “подняли на севере мятеж и опустошили Цзиньлин. Главноуправляющий Юйвэнь Фу бросился за ними [во главе армии ], но потерпел сильное поражение и вернулся обратно.
Известно также, что гаоцзюйцы боялись ударов молнии и грома. “При каждом ударе грома кричат и стреляют в небо, а затем покидают это место и переходят в другое. Осенью следующего года, когда лошади зажиреют, снова посещают место, где гремел гром, закапывают там в землю черного барана, разводят огонь, вынимают [из ножен ] кинжалы, а шаманки произносят заклинания, подобно тому, как молятся в Срединном государстве, чтобы отвратить несчастье. [В это время] группы мужчин скачут вокруг на лошадях и, сделав 100 кругов, останавливаются. Затем люди, держащие в руках пучки ивы или* кустарника, ставят их [в землю) кругами и поливают кислым молоком. Подобные обряды, связанные с молниями, хорошо известны у всех тюрко-монгольских народов северной части монгольских степей, в том числе и у бурят.
Четвертое письменное свидетельство о шаманизме гаоцзюйских динлинов связано с погребальными традициями, но описанный обряд столь необычен, что в материалах этнографии пока невозможно найти аналогии, за исключением фразы о молитве в честь убитых молнией или умерших от “моровой болезни** людей: “Во время похорон для умершего копают яму, сажают в нее труп, расправляют руки, вставляют в них растянутый лук, опоясывают умершего мечом и зажимают под мышкой копье, делая все так, словно труп живой, яму не засыпают. Если умирают от удара грома или от моровой болезни, молятся о ниспослании им счастья. Можно предположить, что древний хронист дал описание лишь первой половины погребального обряда, оставив за пределами внимания последующий процесс трупосожжения, бытовавшего у древних тюрков и сохранившегося кое-где у современных тюркоязычных народов (напр., по Енисею и на Байкале).
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy