Вышел трактат Макиавелли «О военном искусстве» в новом переводе Петра Епифанова
Никколо Макиавелли. О военном искусстве / Пер. Петра Епифанова. СПб.: КоЛибри, 2023. - 352 с. - (Серия «Человек мыслящий»).
Аннотация: «О военном искусстве» - единственный из политических трактатов Никколо Макиавелли, который был напечатан при жизни автора (1521), известен широкой аудитории меньше других его произведений. После блестящего цинизма «Государя», после острой и трезвой аналитики «Флорентийской истории», патетический тон, на который то и дело переходит в этой книге авторская речь, действует на современного читателя несколько охлаждающе. При этом за пять веков немало политиков, историков, военных специалистов ставили ее весьма высоко: от Энгельса до Муссолини, от Клаузевица и Дельбрюка до Свечина и Снессарева. В сопроводительной статье к книге, озаглавленной «Армия несбывшейся империи», переводчик Петр Епифанов пытается установить разные уровни ее интерпретации и разобраться в ее противоречивой судьбе.
Фрагмент статьи "Армия несбывшейся империи" Петра Епифанова
(…) Именно трактат «О военном искусстве» был первым произведением флорентийского мыслителя, печатно изданным в русском переводе. Этот перевод был выполнен в 1839 г. Модестом Богдановичем для серии «Военная библиотека, с высочайшего соизволения посвященная Российской армии». Ни «Государь», с пугающим обнажением подоплеки абсолютистского режима, ни «Рассуждения», с их республиканскими тенденциями, не имели шанса появиться в печати в правление Николая I. Рецензии или ссылки не перевод Богдановича в трудах русских историков и мыслителей нам неизвестны.
Интерес к наследию Макиавелли оживился в годы реформ. Первой ласточкой стала долгожданная публикация перевода «Государя» в 1869 г. Его автором, как можно догадаться, был приверженец взглядов, оппозиционных по отношению к самодержавному строю - Николай Курочкин, сотрудник сатирической «Искры» и некрасовских «Отечественных записок».
Капитальная работа итальянского историка Паскуале Виллари (1827-1917) «Макиавелли и его время», вызвавшая большой и продолжительный отклик в русской ученой среде, предопределила тот подход к трудам Макиавелли, который наши историки сохраняли вплоть до революции: его наследие рассматривалось в ракурсе развития тех или иных политических, этических, религиозных идей эпохи Возрождения. Вся эта работа, продвигаясь по стопам европейских исследований, имела чисто академический характер. Ни о применении взглядов Макиавелли для изучения проблем современности, ни о поиске в его трудах политических рецептов не шло и речи.
Ситуацию коренным образом изменила Октябрьская революция. Макиавелли стал современен. Это выглядит чрезвычайно странно: ведь большевики убеждали себя и весь мир в том, что «вполне адекватное, объективно-научное познание, отражение процессов природы и общества, может дать и дает исключительно диалектический материализм- мировоззрение единственного до конца прогрессивного класса человечества - пролетариата». Как мы покажем ниже, Макиавелли, не бывший революционером-пролетарием и даже не слыхавший о «диалектическом материализме», привлек немалые симпатии устроителей нового общества.
Нельзя пройти мимо известной ссылки на рекомендации Макиавелли в письме Владимира Ленина «тов. Молотову для членов Политбюро» от 19 марта 1922 г.:
«Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что, если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. (...) Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью. Кроме того главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов (...) борьба против нас будет затруднена, если мы, именно в данный момент, именно в связи с голодом, проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства. Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».
Рассуждение Ленина является ярким примером усвоения и реализации советов Макиавелли, и сама ссылка на него в устах вождя большевиков весьма знаменательна; тем не менее, пример этот единичен и сила его ослабляется секретным характером письма. Зато самым настойчивым образом Макиавелли в советской истории упоминается в связи с именем Иосифа Сталина.
Активный интерес к идеям Макиавелли стал проявляться в советской печати после смерти Ленина, на рубеже двадцатых и тридцатых годов, стимулируемый как высокой оценкой ряда коммунистических теоретиков (А.В. Луначарский, Л.Б. Каменев, М.Н. Покровский), так и трудами военных историков (А.А. Свечин, А.Е. Снесарев,). Луначарский говорил о Макиавелли как о «политике-рационалисте, беспощадно трезвом уме», научном аналитике, стоявшем на службе революционной буржуазии против отживающего феодализма, Каменев ценил его «мастера политического афоризма и блестящего диалектика», а Покровский - как историка, применившего в исторической науке классовый метод еще прежде его обоснования Марксом и Энгельсом. Со своей стороны, Свечин и Снесарев, анализируя преимущественно трактат «О военном искусстве», находили у его автора немало «гениальных прозрений», получивших подтверждение и реализованных в военном деле последующих веков.
Активно взялся за дело внедрения идей Макиавелли в теорию и практику большевизма видный советский деятель, член партии с 1903 г., заместитель народного комиссара просвещения Владимир Максимовский. В 1929 г. в журнале «Историк-марксист» была опубликована его статья, озаглавленная «Идея диктатуры у Макиавелли». Автор сопроводил ее примечанием: «Настоящая статья - результат работы в Институте Маркса и Энгельса по изучению истории идеи диктатуры. Основная часть ее была прочтена в качестве доклада в секции истории Запада Общества историков-марксистов в апреле 1929 г.». Статья была выполнена в целом на хорошем научном уровне (при том, что автор не получил даже законченного высшего образования, с юности посвятив себя революционной, а затем организационной советской работе) и отличалась от почти всей продукции большевистских историков тех лет довольно сдержанным и объективным тоном. При ее чтении, однако, не покидает ощущение, что некий круг партийных интеллектуалов после смерти Ленина трудился над выработкой научно обоснованной теории личной диктатуры - и не для изучения, как можно было бы ожидать, диктатур правого толка, возникших в 1920-е гг. в разных странах Западной и Восточной Европы, а для обоснования их советского аналога.
Некоторые положения статьи Максимовского очень характерны. «На основании (...) своих программных демократических взглядов Макиавелли пришел к выводу, что, если единоличная диктатура нужна для установления нового строя, то она может быть только пожизненной, что диктатор, выполнивший свою историческую задачу, должен передать власть народу, который сам лучше справится с дальнейшим управлением и охраной государства. Именно поэтому в своих советах “новому правителю” он избегает рекомендовать какие-либо меры, способные укрепить его власть как таковую, или вернуть государство к старой наследственной монархии. Поэтому он рекомендует ему не опираться на знать, не устанавливать неравенства, не создавать привилегий, организовать армию из граждан, вооружить народ, опираться на народ, служить его интересам, содействовать его материальному благополучию. Все эти меры способны только подготовить и облегчить переход от единоличной диктатуры к демократии».
Имеем мы дело с совпадением, или же нет, но некоторые из рекомендаций флорентийского мыслителя в трактовке Максимовского на уровне пропаганды были впоследствии использованы Сталиным: апелляция не к «пролетариату» и не к «партии», а к «народу»; бросаемые периодически в массы такие фразы, как: «жить стало лучше, жить стало веселей» (1935), «забота о человеке» (1939), «придем к изобилию!» (1949), «творить и строить для своего народа, повседневно заботиться об его интересах» (1949), популистские меры вроде ежегодных снижений цен в конце 1940-х гг., и т. п.
Статья Максимовского завершается выводом: «Политическая теория Макиавелли иногда груба, примитивна, его философские и социологические взгляды страдают некоторым рационализмом, замкнуты в рамки учения о неизменности человеческой природы и об общественных круговоротах, но это не должно мешать нам видеть самое ценное, что у него есть: первоначальную формулировку теории буржуазной революционной диктатуры». Итак, большевик-историк видит наибольшую ценность наследия Макиавелли для советского общества в обосновании того, как диктатура революционного класса - в данном случае, буржуазии - принимает форму диктатуры личности. Сказано вполне ясно.
В том же году в сборнике «Архив Маркса и Энгельса» Максимовский опубликовал выписки Маркса из сочинений Макиавелли, сопроводив их собственной статьей, где именовал флорентийского секретаря «одним из величайших политических мыслителей». Здесь же был приведен целый список рекомендаций Макиавелли, которые, надо полагать, представлялись автору политически актуальными для СССР. Например, смысл высказываний Макиавелли о христианстве, католической церкви и папстве Максимовский суммирует в такой формулировке: «В интересах нового государства нужна новая форма религии, которая бы лучше воспитывала граждан этого нового государства».
Общий итог статьи: «Хотя цитаты, выписанные Марксом, не захватывают всех основных идей Макиавелли, но они могут служить основой для изучения некоторых сторон политических и социологических взглядов этого крупнейшего политического писателя своей эпохи, у которого и в наши дни есть чему поучиться».
Ярким литературным воплощением той же тенденции - причислять Макиавелли к кругу персонажей, принимаемых советской идеологией и культурой на новом, сталинском этапе - явились работы историка Алексея Дживелегова «Очерки итальянского Возрождения» (1929) и, особенно, очерк «Никколо Макиавелли», включенный в первый том «Избранных сочинений» мыслителя (1934). Человек феноменального чутья на политическую конъюнктуру, до революции член ЦК партии кадетов, сумевший не только избежать репрессий при советской власти, но и сподобиться от нее высоких наград, Дживелегов, как бы отзываясь на новые явления в жизни СССР - депортации крестьян, репрессии против «старых специалистов» и оппозиционеров, ускоренные военные приготовления, - делает новые акценты в характеристике Макиавелли.
В книге 1929 г. Макиавелли, прежде всего, «могучий патриот» и глашатай «искоренения» тех, кто «способствовал гибели Италии»; в книге 1934 г. он уже не столько теоретик, сколько пламенный практический борец за укрепление военной мощи и обороноспособности итальянских государств. Отметим, что факты отбираются и трактуются автором с полным произволом, подчиняемые единственной цели: создать «правильный», политически актуальный образ. Можно добавить и то, что в своей статье Дживелегов, не слишком злоупотребляя цитатами из классиков марксизма, несколько раз ссылается на статью Максимовского, выражая согласие с его трактовкой учения Макиавелли о диктатуре.
На Большом Московском процессе 1936 г. имя Макиавелли в высшей степени зловеще прозвучало в обвинительной речи Андрея Вышинского против Льва Каменева. Прокурор Союза использовал предисловие Каменева к первому тому Собрания сочинений Макиавелли… как улику в террористических намерениях.
В первом томе это предисловие соседствовало с уже упомянутым очерком Дживелегова, как бы перекликаясь с ним. Федор Бурлацкий (к этому автору мы еще вернемся) усматривает в трехстраничном тексте Каменева, где речь идет, прежде всего, о макиавеллиевском «Государе», разоблачительные намеки на Сталина. Но в сопоставлении со статьей Максимовского (в 1930-е гг. Максимовский тесно сотрудничал с Каменевым в издательстве «Academia»), с хвалебным очерком Дживелегова, с другими выступлениями самого Каменева, это текст прочитывается, напротив, как попытка дать историческое оправдание личной диктатуры вождя и методов, которыми она поддерживается. Но, поскольку судьба старого ленинца была предрешена, для его скорейшего уничтожения в ход шли любые средства; против Каменева обращалось и то, чем он пытался, видимо, услужить Сталину. Цитируем Вышинского:
«“Макиавелли, - писал Каменев в 1934 году, - сделал из своего трактата поразительный по остроте и выразительности каталог правил, которыми должен руководиться современный ему правитель, чтобы завоевать власть, удержать ее и победоносно противостоять всем покушениям на него”. Хорош у вас, Каменев, был учитель, но вы (в этом надо вам отдать должное) превзошли своего учителя. (...) Вы хотели эти методы борьбы и принципы борьбы, достойные рабовладельцев, перенести в наше общество, применить против нашего общества, против социализма. “Так, - пишете вы, - этот секретарь флорентинских банкиров и их посол при папском дворе - вольно или невольно - создал снаряд громадной взрывчатой силы, который в течение веков беспокоил умы господствующих…” Вы, Каменев, перенесли эти правила Макиавелли и развили их до величайшей беспринципности и безнравственности, модернизировали и усовершенствовали их. (...) Бросьте эту шутовскую комедию. Откройте, наконец, и до конца свои настоящие лица. Здесь о книге Макиавелли Каменев говорит, как о снаряде огромной взрывчатой силы. Очевидно, Каменев и Зиновьев хотели воспользоваться этим снарядом, чтобы взорвать и наше социалистическое отечество. Просчитались. И хотя Макиавелли перед ними щенок и деревенщина, но все же он был их духовным наставником. Вы из “макиавеллизма” и азефовщины сделали для себя источник вашей деятельности и ваших преступлений».
Каменев, вместе с другими подсудимыми, был приговорен к расстрелу, а имя Макиавелли, казалось бы, после такого оборота дела должно было стать в СССР запретным. Но этого не случилось. В 1939 году в «Воениздате» вышел перевод трактата «О военном искусстве». Имя переводчика на титульном листе не значилось и не выяснено до сих пор; вероятно, он был или репрессирован в ходе подготовки книги к печати, или привлечен к работе, уже находясь в заключении. Перевод, выполненный с достаточным знанием языка и стиля, тем не менее, содержал немало небрежностей и неточностей (что могло отразить тяжелые условия, в которых работал переводчик) и принадлежал, по ряду признаков, не профессиональному историку-итальянисту (1), а в некоторых местах был попорчен военным цензором, пытавшимся, хотя и весьма непоследовательно и неуклюже, привить Макиавелли язык советской военной терминологии.
Но интереснее всего другое. И сопроводительная статья к переводу, и рецензии на эту книгу в официальной советской печати приводят в изумление, если помнить, что совсем недавно газеты, радио и кинохроника на всю страну разнесли слова Вышинского о Макиавелли как наставнике «троцкистско-зиновьевской банды убийц».
«Макиавелли был одним из виднейших политических мыслителей эпохи первоначального накопления, - писал в журнале «Военная мысль» Александр Казарин. - (...) Это период быстрого развития производительных сил и ломки феодальных отношений, период колоссального расширения человеческого кругозора, период формирования новой, буржуазной по своей классовой сущности, но не страдавшей еще буржуазной ограниченностью, идеологии.
Лучшие люди того времени, в поисках новых форм человеческого общежития и новых методов мышления, подвергли энергичной критике все унаследованные от средневековья экономические и политические отношения и признали их непригодными для человечества.
Никколо Макиавелли принадлежал к этому типу людей. Это был глубочайший политик, историк и прекрасный драматург. Правда, его разносторонность была значительно меньшей, чем разносторонность Микеланджело или Леонардо да Винчи. Но, уступая им в области искусств и естественных наук, он превосходил их как политический деятель.
Макиавелли был врагом феодального общественного строя и феодальной политической раздробленности. Он мечтал о государственно-политическом воссоединении Италии и истреблении феодалов как светских, так и духовных. Частная собственность представлялась ему институтом, обеспечивающим наилучший экономический строй жизни, а гражданская свобода - естественным правом человека. Прогрессивность и в известных отношениях даже революционность его политических воззрений не подлежат сомнению.
(...) Макиавелли как военный писатель оказался гораздо более последовательным, чем как политик и политический мыслитель. В книге “О военном искусстве” он отвергает средневековые принципы формирования и обучения вооруженных сил полностью и безоговорочно и пропагандирует идею народной армии.
Макиавелли в диалогах о военном искусстве еще исходил из мысли о том, что общество будущего, построенное на разумных началах, должно быть обществом равных, обществом, свободным от пороков цивилизации».
Даже признавая за Макиавелли «ошибки», рецензент утверждает, что допущены они «в порыве борьбы за благородную цель: за счастье народа, за республику». Особо отметим, что статья Казарина обходится без ритуальных ссылок на классиков марксизма-ленинизма и вообще в теоретическом плане написана совершенно беспечно. Многие его утверждения с ходу отверг бы любой историк-марксист и не пропустил бы худо-бедно «подкованный» цензор. Создается впечатление, что этот молодой и неименитый автор писал, будучи кем-то надежно гарантирован от упреков в отступлении от «марксистско-ленинской методологии» - этого кошмара ученых-гуманитариев вплоть до самого конца советской эпохи. Иначе говоря, имелась некая санкция «с самого верха».
Итак, с Макиавелли случилось нечто подобное реабилитациям тех советских военных командиров, которых не успели расстрелять в «ежовщину» и очистили от всех обвинений при Берии. Чем, как не реабилитацией флорентийского секретаря, могла выглядеть такая рецензия?
Рецензия Казарина очень похожа на публикации, в последующие годы санкционированные самим Сталиным с целью возвеличить Ивана Грозного как мудрого государственного строителя и «прижать к ногтю» историков и литераторов, которые «не стеснялись “вешать собак”» на первого русского царя. Та же свобода от строго марксистской аргументации, та же немудреная апелляция к борьбе за «народное счастье» и «крепость государства», оправдание жестокостей «порывом» и тяжелыми обстоятельствами «борьбы» и т. п.
Хотя сам Сталин на этот счет публично ни разу не высказывался, молва о нем как об усердном читателе - и почитателе! - Макиавелли сопровождала его с 1920-х гг. и не умолкает до сего дня. Об этом многократно с уверенностью писали политические противники и критики Сталина (Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Б. К. Суварин, А. Кестлер и др.) усматривавшие в его интригах и репрессивных мерах прямое применение рекомендаций, данных в «Государе».
Уже в начале 1990-х годов Николай Рыжков упоминал об экземпляре «Государя», оказавшемся в его руках и сохранившем читательские пометы Сталина, которые, по мнению последнего премьера СССР, «дают неизмеримо больше для его понимания, чем все биографии, фильмы и воспоминания». Книга, которую листал Рыжков, до сих пор не найдена; но, даже независимо от фактической достоверности, его рассказ интересен как пример бытования Макиавелли в умственной атмосфере правящих кругов позднего СССР. (…)
______________________
1) Встает вопрос: не мог ли быть переводчиком арестованный в 1937 г. В.Н. Максимовский? В первой половине 1930-х гг. он занимался редактированием и составлением комментариев к переводу сочинений Джамбаттисты Вико для издательства «Аcademia» и тогда же посвятил творчеству Вико две статьи. Директором издательства в 1933 - 1934 гг., вплоть до своего ареста, был Л.Б. Каменев.
Вы можете подписаться на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky
Аннотация: «О военном искусстве» - единственный из политических трактатов Никколо Макиавелли, который был напечатан при жизни автора (1521), известен широкой аудитории меньше других его произведений. После блестящего цинизма «Государя», после острой и трезвой аналитики «Флорентийской истории», патетический тон, на который то и дело переходит в этой книге авторская речь, действует на современного читателя несколько охлаждающе. При этом за пять веков немало политиков, историков, военных специалистов ставили ее весьма высоко: от Энгельса до Муссолини, от Клаузевица и Дельбрюка до Свечина и Снессарева. В сопроводительной статье к книге, озаглавленной «Армия несбывшейся империи», переводчик Петр Епифанов пытается установить разные уровни ее интерпретации и разобраться в ее противоречивой судьбе.
Фрагмент статьи "Армия несбывшейся империи" Петра Епифанова
(…) Именно трактат «О военном искусстве» был первым произведением флорентийского мыслителя, печатно изданным в русском переводе. Этот перевод был выполнен в 1839 г. Модестом Богдановичем для серии «Военная библиотека, с высочайшего соизволения посвященная Российской армии». Ни «Государь», с пугающим обнажением подоплеки абсолютистского режима, ни «Рассуждения», с их республиканскими тенденциями, не имели шанса появиться в печати в правление Николая I. Рецензии или ссылки не перевод Богдановича в трудах русских историков и мыслителей нам неизвестны.
Интерес к наследию Макиавелли оживился в годы реформ. Первой ласточкой стала долгожданная публикация перевода «Государя» в 1869 г. Его автором, как можно догадаться, был приверженец взглядов, оппозиционных по отношению к самодержавному строю - Николай Курочкин, сотрудник сатирической «Искры» и некрасовских «Отечественных записок».
Капитальная работа итальянского историка Паскуале Виллари (1827-1917) «Макиавелли и его время», вызвавшая большой и продолжительный отклик в русской ученой среде, предопределила тот подход к трудам Макиавелли, который наши историки сохраняли вплоть до революции: его наследие рассматривалось в ракурсе развития тех или иных политических, этических, религиозных идей эпохи Возрождения. Вся эта работа, продвигаясь по стопам европейских исследований, имела чисто академический характер. Ни о применении взглядов Макиавелли для изучения проблем современности, ни о поиске в его трудах политических рецептов не шло и речи.
Ситуацию коренным образом изменила Октябрьская революция. Макиавелли стал современен. Это выглядит чрезвычайно странно: ведь большевики убеждали себя и весь мир в том, что «вполне адекватное, объективно-научное познание, отражение процессов природы и общества, может дать и дает исключительно диалектический материализм- мировоззрение единственного до конца прогрессивного класса человечества - пролетариата». Как мы покажем ниже, Макиавелли, не бывший революционером-пролетарием и даже не слыхавший о «диалектическом материализме», привлек немалые симпатии устроителей нового общества.
Нельзя пройти мимо известной ссылки на рекомендации Макиавелли в письме Владимира Ленина «тов. Молотову для членов Политбюро» от 19 марта 1922 г.:
«Один умный писатель по государственным вопросам справедливо сказал, что, если необходимо для осуществления известной политической цели пойти на ряд жестокостей, то надо осуществлять их самым энергичным образом и в самый краткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут. (...) Сейчас победа над реакционным духовенством обеспечена нам полностью. Кроме того главной части наших заграничных противников среди русских эмигрантов (...) борьба против нас будет затруднена, если мы, именно в данный момент, именно в связи с голодом, проведем с максимальной быстротой и беспощадностью подавление реакционного духовенства. Поэтому я прихожу к безусловному выводу, что мы должны именно теперь дать самое решительное и беспощадное сражение черносотенному духовенству и подавить его сопротивление с такой жестокостью, чтобы они не забыли этого в течение нескольких десятилетий».
Рассуждение Ленина является ярким примером усвоения и реализации советов Макиавелли, и сама ссылка на него в устах вождя большевиков весьма знаменательна; тем не менее, пример этот единичен и сила его ослабляется секретным характером письма. Зато самым настойчивым образом Макиавелли в советской истории упоминается в связи с именем Иосифа Сталина.
Активный интерес к идеям Макиавелли стал проявляться в советской печати после смерти Ленина, на рубеже двадцатых и тридцатых годов, стимулируемый как высокой оценкой ряда коммунистических теоретиков (А.В. Луначарский, Л.Б. Каменев, М.Н. Покровский), так и трудами военных историков (А.А. Свечин, А.Е. Снесарев,). Луначарский говорил о Макиавелли как о «политике-рационалисте, беспощадно трезвом уме», научном аналитике, стоявшем на службе революционной буржуазии против отживающего феодализма, Каменев ценил его «мастера политического афоризма и блестящего диалектика», а Покровский - как историка, применившего в исторической науке классовый метод еще прежде его обоснования Марксом и Энгельсом. Со своей стороны, Свечин и Снесарев, анализируя преимущественно трактат «О военном искусстве», находили у его автора немало «гениальных прозрений», получивших подтверждение и реализованных в военном деле последующих веков.
Активно взялся за дело внедрения идей Макиавелли в теорию и практику большевизма видный советский деятель, член партии с 1903 г., заместитель народного комиссара просвещения Владимир Максимовский. В 1929 г. в журнале «Историк-марксист» была опубликована его статья, озаглавленная «Идея диктатуры у Макиавелли». Автор сопроводил ее примечанием: «Настоящая статья - результат работы в Институте Маркса и Энгельса по изучению истории идеи диктатуры. Основная часть ее была прочтена в качестве доклада в секции истории Запада Общества историков-марксистов в апреле 1929 г.». Статья была выполнена в целом на хорошем научном уровне (при том, что автор не получил даже законченного высшего образования, с юности посвятив себя революционной, а затем организационной советской работе) и отличалась от почти всей продукции большевистских историков тех лет довольно сдержанным и объективным тоном. При ее чтении, однако, не покидает ощущение, что некий круг партийных интеллектуалов после смерти Ленина трудился над выработкой научно обоснованной теории личной диктатуры - и не для изучения, как можно было бы ожидать, диктатур правого толка, возникших в 1920-е гг. в разных странах Западной и Восточной Европы, а для обоснования их советского аналога.
Некоторые положения статьи Максимовского очень характерны. «На основании (...) своих программных демократических взглядов Макиавелли пришел к выводу, что, если единоличная диктатура нужна для установления нового строя, то она может быть только пожизненной, что диктатор, выполнивший свою историческую задачу, должен передать власть народу, который сам лучше справится с дальнейшим управлением и охраной государства. Именно поэтому в своих советах “новому правителю” он избегает рекомендовать какие-либо меры, способные укрепить его власть как таковую, или вернуть государство к старой наследственной монархии. Поэтому он рекомендует ему не опираться на знать, не устанавливать неравенства, не создавать привилегий, организовать армию из граждан, вооружить народ, опираться на народ, служить его интересам, содействовать его материальному благополучию. Все эти меры способны только подготовить и облегчить переход от единоличной диктатуры к демократии».
Имеем мы дело с совпадением, или же нет, но некоторые из рекомендаций флорентийского мыслителя в трактовке Максимовского на уровне пропаганды были впоследствии использованы Сталиным: апелляция не к «пролетариату» и не к «партии», а к «народу»; бросаемые периодически в массы такие фразы, как: «жить стало лучше, жить стало веселей» (1935), «забота о человеке» (1939), «придем к изобилию!» (1949), «творить и строить для своего народа, повседневно заботиться об его интересах» (1949), популистские меры вроде ежегодных снижений цен в конце 1940-х гг., и т. п.
Статья Максимовского завершается выводом: «Политическая теория Макиавелли иногда груба, примитивна, его философские и социологические взгляды страдают некоторым рационализмом, замкнуты в рамки учения о неизменности человеческой природы и об общественных круговоротах, но это не должно мешать нам видеть самое ценное, что у него есть: первоначальную формулировку теории буржуазной революционной диктатуры». Итак, большевик-историк видит наибольшую ценность наследия Макиавелли для советского общества в обосновании того, как диктатура революционного класса - в данном случае, буржуазии - принимает форму диктатуры личности. Сказано вполне ясно.
В том же году в сборнике «Архив Маркса и Энгельса» Максимовский опубликовал выписки Маркса из сочинений Макиавелли, сопроводив их собственной статьей, где именовал флорентийского секретаря «одним из величайших политических мыслителей». Здесь же был приведен целый список рекомендаций Макиавелли, которые, надо полагать, представлялись автору политически актуальными для СССР. Например, смысл высказываний Макиавелли о христианстве, католической церкви и папстве Максимовский суммирует в такой формулировке: «В интересах нового государства нужна новая форма религии, которая бы лучше воспитывала граждан этого нового государства».
Общий итог статьи: «Хотя цитаты, выписанные Марксом, не захватывают всех основных идей Макиавелли, но они могут служить основой для изучения некоторых сторон политических и социологических взглядов этого крупнейшего политического писателя своей эпохи, у которого и в наши дни есть чему поучиться».
Ярким литературным воплощением той же тенденции - причислять Макиавелли к кругу персонажей, принимаемых советской идеологией и культурой на новом, сталинском этапе - явились работы историка Алексея Дживелегова «Очерки итальянского Возрождения» (1929) и, особенно, очерк «Никколо Макиавелли», включенный в первый том «Избранных сочинений» мыслителя (1934). Человек феноменального чутья на политическую конъюнктуру, до революции член ЦК партии кадетов, сумевший не только избежать репрессий при советской власти, но и сподобиться от нее высоких наград, Дживелегов, как бы отзываясь на новые явления в жизни СССР - депортации крестьян, репрессии против «старых специалистов» и оппозиционеров, ускоренные военные приготовления, - делает новые акценты в характеристике Макиавелли.
В книге 1929 г. Макиавелли, прежде всего, «могучий патриот» и глашатай «искоренения» тех, кто «способствовал гибели Италии»; в книге 1934 г. он уже не столько теоретик, сколько пламенный практический борец за укрепление военной мощи и обороноспособности итальянских государств. Отметим, что факты отбираются и трактуются автором с полным произволом, подчиняемые единственной цели: создать «правильный», политически актуальный образ. Можно добавить и то, что в своей статье Дживелегов, не слишком злоупотребляя цитатами из классиков марксизма, несколько раз ссылается на статью Максимовского, выражая согласие с его трактовкой учения Макиавелли о диктатуре.
На Большом Московском процессе 1936 г. имя Макиавелли в высшей степени зловеще прозвучало в обвинительной речи Андрея Вышинского против Льва Каменева. Прокурор Союза использовал предисловие Каменева к первому тому Собрания сочинений Макиавелли… как улику в террористических намерениях.
В первом томе это предисловие соседствовало с уже упомянутым очерком Дживелегова, как бы перекликаясь с ним. Федор Бурлацкий (к этому автору мы еще вернемся) усматривает в трехстраничном тексте Каменева, где речь идет, прежде всего, о макиавеллиевском «Государе», разоблачительные намеки на Сталина. Но в сопоставлении со статьей Максимовского (в 1930-е гг. Максимовский тесно сотрудничал с Каменевым в издательстве «Academia»), с хвалебным очерком Дживелегова, с другими выступлениями самого Каменева, это текст прочитывается, напротив, как попытка дать историческое оправдание личной диктатуры вождя и методов, которыми она поддерживается. Но, поскольку судьба старого ленинца была предрешена, для его скорейшего уничтожения в ход шли любые средства; против Каменева обращалось и то, чем он пытался, видимо, услужить Сталину. Цитируем Вышинского:
«“Макиавелли, - писал Каменев в 1934 году, - сделал из своего трактата поразительный по остроте и выразительности каталог правил, которыми должен руководиться современный ему правитель, чтобы завоевать власть, удержать ее и победоносно противостоять всем покушениям на него”. Хорош у вас, Каменев, был учитель, но вы (в этом надо вам отдать должное) превзошли своего учителя. (...) Вы хотели эти методы борьбы и принципы борьбы, достойные рабовладельцев, перенести в наше общество, применить против нашего общества, против социализма. “Так, - пишете вы, - этот секретарь флорентинских банкиров и их посол при папском дворе - вольно или невольно - создал снаряд громадной взрывчатой силы, который в течение веков беспокоил умы господствующих…” Вы, Каменев, перенесли эти правила Макиавелли и развили их до величайшей беспринципности и безнравственности, модернизировали и усовершенствовали их. (...) Бросьте эту шутовскую комедию. Откройте, наконец, и до конца свои настоящие лица. Здесь о книге Макиавелли Каменев говорит, как о снаряде огромной взрывчатой силы. Очевидно, Каменев и Зиновьев хотели воспользоваться этим снарядом, чтобы взорвать и наше социалистическое отечество. Просчитались. И хотя Макиавелли перед ними щенок и деревенщина, но все же он был их духовным наставником. Вы из “макиавеллизма” и азефовщины сделали для себя источник вашей деятельности и ваших преступлений».
Каменев, вместе с другими подсудимыми, был приговорен к расстрелу, а имя Макиавелли, казалось бы, после такого оборота дела должно было стать в СССР запретным. Но этого не случилось. В 1939 году в «Воениздате» вышел перевод трактата «О военном искусстве». Имя переводчика на титульном листе не значилось и не выяснено до сих пор; вероятно, он был или репрессирован в ходе подготовки книги к печати, или привлечен к работе, уже находясь в заключении. Перевод, выполненный с достаточным знанием языка и стиля, тем не менее, содержал немало небрежностей и неточностей (что могло отразить тяжелые условия, в которых работал переводчик) и принадлежал, по ряду признаков, не профессиональному историку-итальянисту (1), а в некоторых местах был попорчен военным цензором, пытавшимся, хотя и весьма непоследовательно и неуклюже, привить Макиавелли язык советской военной терминологии.
Но интереснее всего другое. И сопроводительная статья к переводу, и рецензии на эту книгу в официальной советской печати приводят в изумление, если помнить, что совсем недавно газеты, радио и кинохроника на всю страну разнесли слова Вышинского о Макиавелли как наставнике «троцкистско-зиновьевской банды убийц».
«Макиавелли был одним из виднейших политических мыслителей эпохи первоначального накопления, - писал в журнале «Военная мысль» Александр Казарин. - (...) Это период быстрого развития производительных сил и ломки феодальных отношений, период колоссального расширения человеческого кругозора, период формирования новой, буржуазной по своей классовой сущности, но не страдавшей еще буржуазной ограниченностью, идеологии.
Лучшие люди того времени, в поисках новых форм человеческого общежития и новых методов мышления, подвергли энергичной критике все унаследованные от средневековья экономические и политические отношения и признали их непригодными для человечества.
Никколо Макиавелли принадлежал к этому типу людей. Это был глубочайший политик, историк и прекрасный драматург. Правда, его разносторонность была значительно меньшей, чем разносторонность Микеланджело или Леонардо да Винчи. Но, уступая им в области искусств и естественных наук, он превосходил их как политический деятель.
Макиавелли был врагом феодального общественного строя и феодальной политической раздробленности. Он мечтал о государственно-политическом воссоединении Италии и истреблении феодалов как светских, так и духовных. Частная собственность представлялась ему институтом, обеспечивающим наилучший экономический строй жизни, а гражданская свобода - естественным правом человека. Прогрессивность и в известных отношениях даже революционность его политических воззрений не подлежат сомнению.
(...) Макиавелли как военный писатель оказался гораздо более последовательным, чем как политик и политический мыслитель. В книге “О военном искусстве” он отвергает средневековые принципы формирования и обучения вооруженных сил полностью и безоговорочно и пропагандирует идею народной армии.
Макиавелли в диалогах о военном искусстве еще исходил из мысли о том, что общество будущего, построенное на разумных началах, должно быть обществом равных, обществом, свободным от пороков цивилизации».
Даже признавая за Макиавелли «ошибки», рецензент утверждает, что допущены они «в порыве борьбы за благородную цель: за счастье народа, за республику». Особо отметим, что статья Казарина обходится без ритуальных ссылок на классиков марксизма-ленинизма и вообще в теоретическом плане написана совершенно беспечно. Многие его утверждения с ходу отверг бы любой историк-марксист и не пропустил бы худо-бедно «подкованный» цензор. Создается впечатление, что этот молодой и неименитый автор писал, будучи кем-то надежно гарантирован от упреков в отступлении от «марксистско-ленинской методологии» - этого кошмара ученых-гуманитариев вплоть до самого конца советской эпохи. Иначе говоря, имелась некая санкция «с самого верха».
Итак, с Макиавелли случилось нечто подобное реабилитациям тех советских военных командиров, которых не успели расстрелять в «ежовщину» и очистили от всех обвинений при Берии. Чем, как не реабилитацией флорентийского секретаря, могла выглядеть такая рецензия?
Рецензия Казарина очень похожа на публикации, в последующие годы санкционированные самим Сталиным с целью возвеличить Ивана Грозного как мудрого государственного строителя и «прижать к ногтю» историков и литераторов, которые «не стеснялись “вешать собак”» на первого русского царя. Та же свобода от строго марксистской аргументации, та же немудреная апелляция к борьбе за «народное счастье» и «крепость государства», оправдание жестокостей «порывом» и тяжелыми обстоятельствами «борьбы» и т. п.
Хотя сам Сталин на этот счет публично ни разу не высказывался, молва о нем как об усердном читателе - и почитателе! - Макиавелли сопровождала его с 1920-х гг. и не умолкает до сего дня. Об этом многократно с уверенностью писали политические противники и критики Сталина (Л. Д. Троцкий, Л. Б. Каменев, Б. К. Суварин, А. Кестлер и др.) усматривавшие в его интригах и репрессивных мерах прямое применение рекомендаций, данных в «Государе».
Уже в начале 1990-х годов Николай Рыжков упоминал об экземпляре «Государя», оказавшемся в его руках и сохранившем читательские пометы Сталина, которые, по мнению последнего премьера СССР, «дают неизмеримо больше для его понимания, чем все биографии, фильмы и воспоминания». Книга, которую листал Рыжков, до сих пор не найдена; но, даже независимо от фактической достоверности, его рассказ интересен как пример бытования Макиавелли в умственной атмосфере правящих кругов позднего СССР. (…)
______________________
1) Встает вопрос: не мог ли быть переводчиком арестованный в 1937 г. В.Н. Максимовский? В первой половине 1930-х гг. он занимался редактированием и составлением комментариев к переводу сочинений Джамбаттисты Вико для издательства «Аcademia» и тогда же посвятил творчеству Вико две статьи. Директором издательства в 1933 - 1934 гг., вплоть до своего ареста, был Л.Б. Каменев.
Вы можете подписаться на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky