Юлий Даниэль: "Кроме миски баланды не будет уже ни хрена..."
96 лет назад родился Юлий Маркович Даниэль (псевдоним Николай Аржак; 1925-1988), русский прозаик и поэт, переводчик, диссидент. В 1966 году он был приговорён к 5 годам заключения (вместе с Андреем Синявским: «Процесс Синявского и Даниэля») по обвинению в антисоветской агитации. Ниже фрагмент из его поэмы "А в это время...", написанной в лагере в 1968 году.
I
Тем, кто не сломлен лагерным стажем,
Рядом с которым наш - пустяки,
Нашим товарищам, нашим старшим -
Я посвящаю эти стихи.
Тем, кто упрямо выжил и вышел,
В ком еще горькая память жива,
Тем, кому снятся контуры вышек -
Я посвящаю эти слова.
Тем, кто читает дальше названья,
Тем, кому люди и в горе близки,
Тем, кто не трусит трудного знанья, -
Я посвящаю эти листки.
Чьим-то простым, беззащитным и сильным
Главам еще не написанных книг,
Будущим пьесам, полотнам и фильмам
Я посвящаю мой черновик.
II
Тому уже три века,
Тому всего три дня,
Как Муза дальних странствий
Взревела под окном.
По кочкам и по строчкам
Поволокла меня
В неукротимом газике,
Бывалом «вороном».
Дорога, о, дорога!
Жестокая жара...
Дорога, о, дорога!
Железные морозы.
Ведут машину нашу
Слепые шофера,
Раздавливая скатами
Наивные вопросы.
Ни очага, ни света,
Ни птиц, ни тишины,
А только километры
Качающихся суток,
И наши судьбы пестрые
Силком сопряжены
В бегущих по дорогам
Решетчатых сосудах.
К далекой остановке
Протянута ладонь . . .
Подъемы и уклоны,
То кувырком, то юзом . . .
А что же было раньше,
А что же было ДО
Со всеми нами - этим
Подведомственным грузом?
III
Нам не понять друг друга никогда.
Они не молят: «Господи, доколе?»
А лишь твердят: «Теперь-то ерунда .
А мы, браток, - мы видели такое . . .
Здесь фраза отстоялась, как строка,
В ней каждый звук - нечаянной уликой,
Как будто простодушные века
Рисует некий Нестор многоликий.
Бредовая, чудовищная вязь,
Но смысл ее на диво прост и четок,
Он подтвержден свидетельствами язв,
Печатями безумий и чахоток;
Он подтвержден смиреньем стариков,
И ропотом, привычным и покорным,
И верой, что Покойный не таков,
Чтоб он на самом деле стал покойным.
В том этот смысл, что чья-то злая спесь
Живых людей, как дроби, сократила,
Что корчилась, хрустя костями, песнь
Под деловитым каблуком кретина.
А я не верю правде этих слов,
Мне не под силу откровенья эти,
И горький мой, незваный мой улов
Колеблет переполненные сети . . .
IV
Что такое «концлагерь»? На лике столетья горит,
Словно след пятерни, этот странный словесный гибрид.
«Лагерь» - это известно: «. . . под Яссами лагерь разбил,
Кукарекал с утра и лозу на фашины рубил . . .»
«Лагерь» - это знакомо: «... устроили лагерь в лесу,
Осушали росу, кипятили ручей на весу . . .»
Что же значит приставка, нарост неестественный - «конц»,
От которого слово в предсмертной икоте летит под откос,
А потом, обернувшись, храпя ненасытным нутром,
Вурдалаком встает, перевертнем встает, упырем?
Может быть, машинистка, печатая Тайный Указ, -
Вместо «а» - букву «о», и читать это надобно «канц»?
Канцелярских путей вожделенный веками итог.
Сущий рай, парадиз, где параграф всесилен, как Бог,
Где «входящие» есть, «исходящие», - меньше, но есть,
Где в обход циркуляра - ни пернуть, ни встать и ни сесть.
Может быть, нерадивый напортил наборщик юнец,
Поспешил, пропустил? И читать это надо - «конец»?
Сотворенью - конец. Утоленью - конец. И всему,
Что тревожило тьму, что мерцало душе и уму.
Человеку - конец. Человечности - тоже хана.
Кроме миски баланды не будет уже ни хрена...
Так ли, нет ли - не знаю. Но этот ублюдочный слог
В каждом доме живет, он обыденным сделаться смог.
Ну, так что ж ты, Филолог? Давай, отвечай, говори,
С кем словечко прижил, как помог ему влезть в словари?
И когда, наконец, ты ворвешься в привычный застой
И убьешь этот слог, зачеркнув его красной чертой?
V
Погорельцем с сумою - под окна,
Под зажиточные - моля:
- Дом сгорел, корова подохла,
Помогите, Господа для! . .
Забулдыгой - к чужому столику:
- Понимаешь, я на мели;
От щедрот своих малую толику -
Алкоголику - удели!..
Нежеланным - к желанной, как к жаркому
Очагу - из промерзлой степи:
- Дай согреться! Ну что тебе - жалко?
Дай согреться. Дай. Уступи . . .
...Каждый день от рассветного часа
И до полночи - мучась и клянча:
- О, Поэзия! Мне - не Пегаса,
Мне сгодится рабочая кляча.
Попрошайкой-медведем из клетки,
Задыхаясь по-стариковски:
- Ты бы мне не обеды - объедки,
Ты бы мне не обновы - обноски,
Мне б не меч, а клюку, - подпираться . . .
Ты не брезгуй - все очень просто:
Без тебя мне вовек не добраться
До отчизны, чье имя - Проза.
Знаю, щедрости не достоин;
Ну, а ты - не любя и не тратясь, -
Через фортку - что тебе стоит?! -
В узелок мой - остатки трапез!
. . . Умоляя и угрожая,
Что ни день меняя обличье,
К нам взывает тоска чужая
Всею болью косноязычья . . .
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky
I
Тем, кто не сломлен лагерным стажем,
Рядом с которым наш - пустяки,
Нашим товарищам, нашим старшим -
Я посвящаю эти стихи.
Тем, кто упрямо выжил и вышел,
В ком еще горькая память жива,
Тем, кому снятся контуры вышек -
Я посвящаю эти слова.
Тем, кто читает дальше названья,
Тем, кому люди и в горе близки,
Тем, кто не трусит трудного знанья, -
Я посвящаю эти листки.
Чьим-то простым, беззащитным и сильным
Главам еще не написанных книг,
Будущим пьесам, полотнам и фильмам
Я посвящаю мой черновик.
II
Тому уже три века,
Тому всего три дня,
Как Муза дальних странствий
Взревела под окном.
По кочкам и по строчкам
Поволокла меня
В неукротимом газике,
Бывалом «вороном».
Дорога, о, дорога!
Жестокая жара...
Дорога, о, дорога!
Железные морозы.
Ведут машину нашу
Слепые шофера,
Раздавливая скатами
Наивные вопросы.
Ни очага, ни света,
Ни птиц, ни тишины,
А только километры
Качающихся суток,
И наши судьбы пестрые
Силком сопряжены
В бегущих по дорогам
Решетчатых сосудах.
К далекой остановке
Протянута ладонь . . .
Подъемы и уклоны,
То кувырком, то юзом . . .
А что же было раньше,
А что же было ДО
Со всеми нами - этим
Подведомственным грузом?
III
Нам не понять друг друга никогда.
Они не молят: «Господи, доколе?»
А лишь твердят: «Теперь-то ерунда .
А мы, браток, - мы видели такое . . .
Здесь фраза отстоялась, как строка,
В ней каждый звук - нечаянной уликой,
Как будто простодушные века
Рисует некий Нестор многоликий.
Бредовая, чудовищная вязь,
Но смысл ее на диво прост и четок,
Он подтвержден свидетельствами язв,
Печатями безумий и чахоток;
Он подтвержден смиреньем стариков,
И ропотом, привычным и покорным,
И верой, что Покойный не таков,
Чтоб он на самом деле стал покойным.
В том этот смысл, что чья-то злая спесь
Живых людей, как дроби, сократила,
Что корчилась, хрустя костями, песнь
Под деловитым каблуком кретина.
А я не верю правде этих слов,
Мне не под силу откровенья эти,
И горький мой, незваный мой улов
Колеблет переполненные сети . . .
IV
Что такое «концлагерь»? На лике столетья горит,
Словно след пятерни, этот странный словесный гибрид.
«Лагерь» - это известно: «. . . под Яссами лагерь разбил,
Кукарекал с утра и лозу на фашины рубил . . .»
«Лагерь» - это знакомо: «... устроили лагерь в лесу,
Осушали росу, кипятили ручей на весу . . .»
Что же значит приставка, нарост неестественный - «конц»,
От которого слово в предсмертной икоте летит под откос,
А потом, обернувшись, храпя ненасытным нутром,
Вурдалаком встает, перевертнем встает, упырем?
Может быть, машинистка, печатая Тайный Указ, -
Вместо «а» - букву «о», и читать это надобно «канц»?
Канцелярских путей вожделенный веками итог.
Сущий рай, парадиз, где параграф всесилен, как Бог,
Где «входящие» есть, «исходящие», - меньше, но есть,
Где в обход циркуляра - ни пернуть, ни встать и ни сесть.
Может быть, нерадивый напортил наборщик юнец,
Поспешил, пропустил? И читать это надо - «конец»?
Сотворенью - конец. Утоленью - конец. И всему,
Что тревожило тьму, что мерцало душе и уму.
Человеку - конец. Человечности - тоже хана.
Кроме миски баланды не будет уже ни хрена...
Так ли, нет ли - не знаю. Но этот ублюдочный слог
В каждом доме живет, он обыденным сделаться смог.
Ну, так что ж ты, Филолог? Давай, отвечай, говори,
С кем словечко прижил, как помог ему влезть в словари?
И когда, наконец, ты ворвешься в привычный застой
И убьешь этот слог, зачеркнув его красной чертой?
V
Погорельцем с сумою - под окна,
Под зажиточные - моля:
- Дом сгорел, корова подохла,
Помогите, Господа для! . .
Забулдыгой - к чужому столику:
- Понимаешь, я на мели;
От щедрот своих малую толику -
Алкоголику - удели!..
Нежеланным - к желанной, как к жаркому
Очагу - из промерзлой степи:
- Дай согреться! Ну что тебе - жалко?
Дай согреться. Дай. Уступи . . .
...Каждый день от рассветного часа
И до полночи - мучась и клянча:
- О, Поэзия! Мне - не Пегаса,
Мне сгодится рабочая кляча.
Попрошайкой-медведем из клетки,
Задыхаясь по-стариковски:
- Ты бы мне не обеды - объедки,
Ты бы мне не обновы - обноски,
Мне б не меч, а клюку, - подпираться . . .
Ты не брезгуй - все очень просто:
Без тебя мне вовек не добраться
До отчизны, чье имя - Проза.
Знаю, щедрости не достоин;
Ну, а ты - не любя и не тратясь, -
Через фортку - что тебе стоит?! -
В узелок мой - остатки трапез!
. . . Умоляя и угрожая,
Что ни день меняя обличье,
К нам взывает тоска чужая
Всею болью косноязычья . . .
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky