Михаил Гаспаров: "Я филолог, и я понимаю, как важно говорить с людьми на понятном им языке"
16 лет назад умер Михаил Леонович Гаспаров (1935-2005), советский и российский филолог-классик, академик РАН (1992), доктор филологических наук (1979), автор фундаментальных работ о русском и европейском стихе; переводчик античной, средневековой и новой поэзии и прозы. Приведу фрагмент из его письма литературоведу Марии-Луизе Ботт от 6 января 1994 года:
"В промежутке между нашими письмами умер Ю.М. Лотман, и теперь можно считать, что тартуская школа кончилась совсем. В Эстонии очень притесняют русскую культуру и ее изучение, и только авторитет Лотмана позволял держаться его кафедре. Я никогда не был с ним близок, но мне его очень жалко не только как ученого, но и как человека. Был случай, когда мне было очень плохо на душе - по причинам, совсем не научным. Нужно было ехать в Тарту на какое-то коротенькое заседание. Я решил: расскажу свою беду Лотману, и может быть, он что-то скажет, что мне поможет. Поговорить не удалось - слишком много вокруг было людей и дел.
Прощаясь, я сказал ему: «Хотелось мне с Вами поговорить не о науке - не получилось, что делать». Он внимательно посмотрел на меня и сказал: «Знаете, самое трудное - делать то, что нужно делать, и ты знаешь, что это нужно делать. На войне, когда ты взводом выходишь из окружения, а навстречу тебе целый полк идет прямо в окружение, то очень трудно не повернуть и не пойти туда, где все». Сперва я удивился этой его фразе, а потом, уже через несколько недель, понял, что именно это мне было важно услышать.
Много позже я рассказал этот случай одной его сотруднице по Тарту. Она засмеялась и сказала: «у Юрия Михайловича все военные воспоминания начинаются одинаково: “когда мы драпали…”» <…> В память Лотмана прошло несколько конференций, я выступал на одной, говорил, что его структурализм был у нас периодом научности между двумя периодами антинаучности - догматизмом 1940-50-х гг. и антидогматизмом («деструктивизмом»), который в моде сейчас.
Еще в промежутке между нашими письмами было голосование в новый русский парламент, успех Жириновского и конституция с президентской диктатурой. Я не думаю, что Жириновский так страшен, как многие думают: скорее, он демагог и пустослов, и движет им не программа, а личное тщеславие. Но когда так много измученного народа готовы пойти навстречу любым демагогическим обещаниям, это страшно и опасно.
Я не экономист, я не знаю, как спасать Россию; но я филолог, мое дело - слово, я понимаю, как важно говорить с людьми на понятном им языке, и мне больно видеть, что это никто, кроме Жириновского, не умеет. Старой, сталинской технике пропаганды разучились, а новой, демократической не научились. В начале перестройки главной радостью была мысль: «как много у нас, оказывается, есть политиков, - несмотря на то, что и слова такого у нас 70 лет не было без эпитета “буржуазный”!» А теперь, глядя на общую борьбу, мучишься мыслю: как мало у нас политиков для такого большого народа. Простите за это отступление. Я почти уверен, что еще через два года будет еще одно вооруженное столкновение, - дай бог, чтобы я ошибся.
Вл.Н. Топоров о Цветаевой, кажется, так ничего и не написал. А пишет он очень много и все более возвышенно и отвлеченно - как будто говорит не о науке, а о вере. Я читал его большую рукопись о Пастернаке - она написана таким стилем, что так и хочется поставить над ней заглавие «Символизм и бессмертие»: не заметишь, где кончаются цитаты из прозы Пастернака и начинается проза Топорова. Это, вероятно, очень хорошо, но очень далеко от меня. Аверинцев когда-то сказал: «Господи! в какой культуре мы живем, если Вяч.Вс. Иванов - мистик, не выходящий из озарения, - считается столпом точной гуманитарной науки, а NN (тут был назван один большой мерзавец) - прямым наследником русских славянофилов!» Вот таким же «мистиком, не выходящим из озарения», все больше кажется мне Вл.Н. Топоров. Кстати, он - едва ли не единственный из наших ученых, который никуда не уезжает и даже не ездит. Иванов в Лос-Анджелесе, Аверинцев будет в Вене, Успенский, кажется, в Неаполе, но Топоров - в Москве".
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky
"В промежутке между нашими письмами умер Ю.М. Лотман, и теперь можно считать, что тартуская школа кончилась совсем. В Эстонии очень притесняют русскую культуру и ее изучение, и только авторитет Лотмана позволял держаться его кафедре. Я никогда не был с ним близок, но мне его очень жалко не только как ученого, но и как человека. Был случай, когда мне было очень плохо на душе - по причинам, совсем не научным. Нужно было ехать в Тарту на какое-то коротенькое заседание. Я решил: расскажу свою беду Лотману, и может быть, он что-то скажет, что мне поможет. Поговорить не удалось - слишком много вокруг было людей и дел.
Прощаясь, я сказал ему: «Хотелось мне с Вами поговорить не о науке - не получилось, что делать». Он внимательно посмотрел на меня и сказал: «Знаете, самое трудное - делать то, что нужно делать, и ты знаешь, что это нужно делать. На войне, когда ты взводом выходишь из окружения, а навстречу тебе целый полк идет прямо в окружение, то очень трудно не повернуть и не пойти туда, где все». Сперва я удивился этой его фразе, а потом, уже через несколько недель, понял, что именно это мне было важно услышать.
Много позже я рассказал этот случай одной его сотруднице по Тарту. Она засмеялась и сказала: «у Юрия Михайловича все военные воспоминания начинаются одинаково: “когда мы драпали…”» <…> В память Лотмана прошло несколько конференций, я выступал на одной, говорил, что его структурализм был у нас периодом научности между двумя периодами антинаучности - догматизмом 1940-50-х гг. и антидогматизмом («деструктивизмом»), который в моде сейчас.
Еще в промежутке между нашими письмами было голосование в новый русский парламент, успех Жириновского и конституция с президентской диктатурой. Я не думаю, что Жириновский так страшен, как многие думают: скорее, он демагог и пустослов, и движет им не программа, а личное тщеславие. Но когда так много измученного народа готовы пойти навстречу любым демагогическим обещаниям, это страшно и опасно.
Я не экономист, я не знаю, как спасать Россию; но я филолог, мое дело - слово, я понимаю, как важно говорить с людьми на понятном им языке, и мне больно видеть, что это никто, кроме Жириновского, не умеет. Старой, сталинской технике пропаганды разучились, а новой, демократической не научились. В начале перестройки главной радостью была мысль: «как много у нас, оказывается, есть политиков, - несмотря на то, что и слова такого у нас 70 лет не было без эпитета “буржуазный”!» А теперь, глядя на общую борьбу, мучишься мыслю: как мало у нас политиков для такого большого народа. Простите за это отступление. Я почти уверен, что еще через два года будет еще одно вооруженное столкновение, - дай бог, чтобы я ошибся.
Вл.Н. Топоров о Цветаевой, кажется, так ничего и не написал. А пишет он очень много и все более возвышенно и отвлеченно - как будто говорит не о науке, а о вере. Я читал его большую рукопись о Пастернаке - она написана таким стилем, что так и хочется поставить над ней заглавие «Символизм и бессмертие»: не заметишь, где кончаются цитаты из прозы Пастернака и начинается проза Топорова. Это, вероятно, очень хорошо, но очень далеко от меня. Аверинцев когда-то сказал: «Господи! в какой культуре мы живем, если Вяч.Вс. Иванов - мистик, не выходящий из озарения, - считается столпом точной гуманитарной науки, а NN (тут был назван один большой мерзавец) - прямым наследником русских славянофилов!» Вот таким же «мистиком, не выходящим из озарения», все больше кажется мне Вл.Н. Топоров. Кстати, он - едва ли не единственный из наших ученых, который никуда не уезжает и даже не ездит. Иванов в Лос-Анджелесе, Аверинцев будет в Вене, Успенский, кажется, в Неаполе, но Топоров - в Москве".
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky