Павел Лунгин: "Я не хочу мечтать о дыбе. Жизнь поколений проходила в этих жутких мечтах"
Режиссер Павел Лунгин в интервью "Новой газете": "Вот все повторяют, что Белоруссия существует на силе России. А по-моему, Белоруссия живет на силе своей опричнины. Такие же «белоруссии» мы видим в Латинской Америке, такие же «белоруссии» были на Гаити при Франсуа Дювалье, да и во многих африканских государствах. Я хочу сказать, что это какой-то закономерный выверт: если идешь по линии страха, подавления, то опричнина появляется всегда. И, к сожалению, такое государство может существовать долго. Хотя Иван Грозный, как мы знаем, разрушил опричнину…
Мне кажется, все похоже, но ничто не повторяется. Я взялся за Ивана Грозного, когда случайно набрел на эту коллизию противостояния царя и митрополита, да еще и увидел мамоновский профиль во время съемок «Острова», его внутреннее искрометание…
Грозный по-своему истово верует. Это столкновение двух вер, их непримиримый конфликт меня изумил: власть и церковь там схлестнулись. Потому что Филипп тоже был тверд в своих идеях и убеждениях. Я хотел показать, что когда власть принимает себя за бога, считая, что может изменить все: день - на ночь, ход истории, то зло приходит неизбежно. Веры в порядочность, духовные силы не хватает, нужны какие-то более мощные опоры, чтобы противостоять этому натиску человеческой власти, которая карабкается к небу. Готова занять место Бога. <...>
То, что не удалось коммунистическому тоталитарному проекту, по-моему, получается. За ту же идею остановившегося времени взялись с другого конца. Тут на «Эхе» говорили про какую-то знаменитую блогершу, у которой миллионы всего: подписчиков, рублей, долларов. Она признается, что не прочитала ни одной книги. И гордится тем, ничего не знает и может прекрасно жить без «этого». «Это» - книги, история, когда жил Петр I, что написал Толстой. «Это» - все, что существовало до нее и теперь оказалось таким ненужным. И ведущие ее небогатые мысли обкатывали. А действительно, не нужно, ведь живет лучше, чем те, которые в мучениях думают о том, меняется ли история и мы сами, входим ли мы в новую культуру или не входим.
Ее время остановилось, она, как букашка в янтаре, в этих долларах застыла. И я почувствовал даже нечто вроде укола зависти: а чего вообще мы? Ну нет, вру, конечно, я слишком старый. Но вообще существует огромное искушение отказа от времени, от культуры - всего того, что с этим тектоническим взрывом куда-то оторвалось, отъехало, а мы на своей Африке поплыли дальше в янтарный мир, который должен застыть и не шевелиться. Вот это и есть, наверное, главное беспокойство. Поэтому люди, которые пытаются что-то изменить, голосовать, разоблачать, они, как мухи, жужжат, нарушают, вскрывают этот покой постоянства, светящийся миллионами экранов…
Я не хочу мечтать о дыбе. Жизнь поколений проходила в этих жутких мечтах. Как бы не получилось, что эта цензура снизу оказалась ужасней цензуры сверху, той, что была в СССР. Советская цензура хотя бы исходила из одного корня, мы понимали ее. Цензура снизу, идущая от бескультурья, от накопившейся ненависти, от неудачной жизни, от дурно понятых книг, от неудачных браков, от конфликтов с детьми - вот все это выражается в злобную, необузданную силу. И она постепенно распространяется. Так ведь уже было: люди писали в инквизицию…
В Средневековье, когда ловили ведьм и жгли их на кострах, вся «инициатива» шла снизу. Потом уже приходил инквизитор. Снова впадаем в морок, когда простые, хорошие парни в камуфляже приходят и говорят, что вот этого спектакля не будет - всем разойтись. Или эти тетки оголтелые (я прямо вижу их лица) готовы с пеной у рта запрещать книги, фильмы, непохожести творчества - все, что не упирается в их внутренне разрешенное. Вообще в людях культивируется понятие «разрешенного» и «неразрешенного». Вот эта цензура, конечно, и есть страшный символ остановившегося времени…
В мире остановившегося времени перестает быть ценностью художественная новация. Его единственная универсальная мера - деньги. Если у тебя миллион подписчиков, ты априори не можешь быть ни плохим, ни глупым. В этом смысле наш тоталитаризм сливается с американским тоталитаризмом. И мы в этом смысле все-таки часть мира и, быть может, являем конец истории. Потому что все мелкие тычки политиков, угрозы - как школьники за партами. Один в другого плюнул из трубочки, другой двинул в ухо, но над всем этим учитель - деньги. Наше вымечтанное освобождение от коммунистической идеологии оказалось порталом в мир других мер и весов. Еще более тоталитарный, чем прежний".
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky
Мне кажется, все похоже, но ничто не повторяется. Я взялся за Ивана Грозного, когда случайно набрел на эту коллизию противостояния царя и митрополита, да еще и увидел мамоновский профиль во время съемок «Острова», его внутреннее искрометание…
Грозный по-своему истово верует. Это столкновение двух вер, их непримиримый конфликт меня изумил: власть и церковь там схлестнулись. Потому что Филипп тоже был тверд в своих идеях и убеждениях. Я хотел показать, что когда власть принимает себя за бога, считая, что может изменить все: день - на ночь, ход истории, то зло приходит неизбежно. Веры в порядочность, духовные силы не хватает, нужны какие-то более мощные опоры, чтобы противостоять этому натиску человеческой власти, которая карабкается к небу. Готова занять место Бога. <...>
То, что не удалось коммунистическому тоталитарному проекту, по-моему, получается. За ту же идею остановившегося времени взялись с другого конца. Тут на «Эхе» говорили про какую-то знаменитую блогершу, у которой миллионы всего: подписчиков, рублей, долларов. Она признается, что не прочитала ни одной книги. И гордится тем, ничего не знает и может прекрасно жить без «этого». «Это» - книги, история, когда жил Петр I, что написал Толстой. «Это» - все, что существовало до нее и теперь оказалось таким ненужным. И ведущие ее небогатые мысли обкатывали. А действительно, не нужно, ведь живет лучше, чем те, которые в мучениях думают о том, меняется ли история и мы сами, входим ли мы в новую культуру или не входим.
Ее время остановилось, она, как букашка в янтаре, в этих долларах застыла. И я почувствовал даже нечто вроде укола зависти: а чего вообще мы? Ну нет, вру, конечно, я слишком старый. Но вообще существует огромное искушение отказа от времени, от культуры - всего того, что с этим тектоническим взрывом куда-то оторвалось, отъехало, а мы на своей Африке поплыли дальше в янтарный мир, который должен застыть и не шевелиться. Вот это и есть, наверное, главное беспокойство. Поэтому люди, которые пытаются что-то изменить, голосовать, разоблачать, они, как мухи, жужжат, нарушают, вскрывают этот покой постоянства, светящийся миллионами экранов…
Я не хочу мечтать о дыбе. Жизнь поколений проходила в этих жутких мечтах. Как бы не получилось, что эта цензура снизу оказалась ужасней цензуры сверху, той, что была в СССР. Советская цензура хотя бы исходила из одного корня, мы понимали ее. Цензура снизу, идущая от бескультурья, от накопившейся ненависти, от неудачной жизни, от дурно понятых книг, от неудачных браков, от конфликтов с детьми - вот все это выражается в злобную, необузданную силу. И она постепенно распространяется. Так ведь уже было: люди писали в инквизицию…
В Средневековье, когда ловили ведьм и жгли их на кострах, вся «инициатива» шла снизу. Потом уже приходил инквизитор. Снова впадаем в морок, когда простые, хорошие парни в камуфляже приходят и говорят, что вот этого спектакля не будет - всем разойтись. Или эти тетки оголтелые (я прямо вижу их лица) готовы с пеной у рта запрещать книги, фильмы, непохожести творчества - все, что не упирается в их внутренне разрешенное. Вообще в людях культивируется понятие «разрешенного» и «неразрешенного». Вот эта цензура, конечно, и есть страшный символ остановившегося времени…
В мире остановившегося времени перестает быть ценностью художественная новация. Его единственная универсальная мера - деньги. Если у тебя миллион подписчиков, ты априори не можешь быть ни плохим, ни глупым. В этом смысле наш тоталитаризм сливается с американским тоталитаризмом. И мы в этом смысле все-таки часть мира и, быть может, являем конец истории. Потому что все мелкие тычки политиков, угрозы - как школьники за партами. Один в другого плюнул из трубочки, другой двинул в ухо, но над всем этим учитель - деньги. Наше вымечтанное освобождение от коммунистической идеологии оказалось порталом в мир других мер и весов. Еще более тоталитарный, чем прежний".
Подписывайтесь на мой телеграм-канал: https://t.me/podosokorsky