Умерла польский литературовед Мария Янион
23 августа на 94-м году жизни скончалась польский литературовед, историк идей, действительный член Польской Академии наук, профессор академического Института литературных исследований Мария Янион. Она родилась 24 декабря 1926 года. Воспитала не одно поколение польских гуманистов: писателей, публицистов, ученых, журналистов, издателей и учителей. В 2019 году была удостоена премии польского ПЕН-клуба имени Яна Парандовского. В ответном слове по случаю присуждения этой премии она сказала следующее:
"По небольшом раздумье присуждение этой исключительной премии вызвало у меня некоторое изумление. Оно связано с фигурой Яна Парандовского, чье имя носит премия. С ранним творчеством Парандовского я познакомилась школьницей, в Вильно. Благодаря любимой учительнице латыни я тогда увлекалась античностью. Парандовский стал для меня незабываемым провожатым по эпохе, которую я открывала для себя и обожала.
Таким образом - и отсюда мое изумление - человек, которого я узнала много лет назад, в раннюю эпоху пробуждения разума, появляется теперь, в конце пути. Сегодня разум занят, как и всегда, текущими проблемами, но также и моим собственным античным временем, как раз тем периодом первых серьезных книг, размышлений и пробуждения воображения. Все мое внимание сосредоточено сейчас на межвоенном периоде, я почти не читаю ни о чем другом. И мне открылось круговое течение времени. Вновь возник образ довоенного писателя, с которым я так и не познакомилась лично, но во взрослой жизни видела издалека, когда мы жили по соседству в старой Охоте в Варшаве.
Обрадованная ясным сигналом из мира - сообщением о премии - я взяла том заметок Яна Парандовского, так называемые карточки. Он неутомимо собирал на них по крупинкам бытие: вид из окна, вычитанное в книгах, мысли и всю ту поразительную многомерность, характеризующую его интеллектуальную жизнь, присутствие одновременно как здесь, среди современников, так и там, среди древних. Я осознала, что пятидесятилетняя годовщина независимости, зафиксированная в этих «Размышлениях» 60-х, - позорный год изгнания евреев из Польши.
При чтении Парандовского бросаются в глаза возвращающиеся переживания войны. Одно из страшнейших его переживаний Вторая война вызвала почти мимоходом. Тогда в Кракове сгорели его библиотека и архив.
Образ войны для меня - несколько женщин с детьми, которые бегут по дороге, сами не зная, куда, наверное, в лес. Они то и дело оглядываются, проверяя, не летят ли самолеты, не упадут ли бомбы на них и на детей. Мама тоже хотела, как они, сбежать со мной в лес, но я сопротивлялась и мы оставались ближе к дому, все-таки - дому, то есть в итоге - подвалу. Но мне слишком хорошо знаком страх пожара, видение горящих рукописей, книг, записок, копий. Иногда я думаю, что именно столкновение в войну с пепелищами, руинами и обломками упрочило мою манию собирать все, что записано словами.
Парандовский часто повторяет слово pax, мир, размышляет о том, что оно значит для Европы. Не сохранив память о войне, этого невозможно понять. Память невозможна без архивов и библиотек. Без них в моем представлении невозможна жизнь. Чем было бы наше знание о том, как жили в войну и в мирное время, если бы не существовали библиотеки, собрания источников, записи, записные книжки, письма, документы? Благодаря им мы понимаем, что значит быть человеком.
Сегодня я стараюсь не думать слишком подробно о собственной, настоящей жизни. Я знаю, чем все - жизнь - заканчивается. Люди верят, что старики могут сказать что-то важное, тем временем обычно все, что они могут сказать, как мне кажется, глубоко пессимистично и лучше молчать, потому что не следует огорчать людей. Я вела достаточно ограниченный образ жизни. В целом не жалею об этом, просто знаю, раньше не знала. Я жила в монастыре, служа научным институциями, университету, институту. Относилась к этому очень серьезно. Если бы я относилась менее серьезно, занималась бы не только самыми важными вещами, мне было бы легче.
Теперь я с удовольствием читаю и размышляю о животных, о собаке, которой у меня никогда не было, о том, что сказал кот, который наведывается в дом моего брата. Прежде животные относились к проблемам, представлявшимся мне малосущественными. Теперь я знаю, что животные прекрасны. Я читаю Адама Вайрака. Ем значительно меньше мяса, чем раньше. Мои интересы и политические симпатии остались прежними. По-прежнему меня могут взволновать названия некоторых книжных новинок, встреченные в прессе. Я по-прежнему плохо переношу расставание с записанными страницами, все равно, были ли они когда-то важными или не были важными никогда.
Всю жизнь меня увлекало то, что я называла архивом экзистенции - попытки сохранить мельчайшие следы, спасти всё. Я очень часто размышляю об Архиве Эммануэля Рингельблюма, свидетельствах из самого центра Холокоста. Я думаю о ненайденной их части, остающейся где-то в земле. [….] Я никогда не могла избавиться от чувства ответственности за мелочи, фрагменты, следы. Собираю личные документы, сокровенные письма, а нередко на первый взгляд мусор: старые рукописи, чьи-то записки, трамвайный билет с нацарапанным номером дома или телефона, продуктовая карточка - все это, превращаясь в архивный предмет, остается уцелевшим, может даже спасенным. [….]
Кто-то, наверное, может спросить, серьезно ли я говорю об идее светского спасения прошедших жизней с помощью труда историков, не является ли это красивой байкой для атеистов и атеисток. Что ж, да, я отношусь к этому с величайшей серьезностью. Сформулированная [Вальтером] Беньямином [….] идея представляет Мессией само страдающее человечество. Только мы сами как человечество можем себя спасти. Сами, сохраняя память о прошлом".
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
"По небольшом раздумье присуждение этой исключительной премии вызвало у меня некоторое изумление. Оно связано с фигурой Яна Парандовского, чье имя носит премия. С ранним творчеством Парандовского я познакомилась школьницей, в Вильно. Благодаря любимой учительнице латыни я тогда увлекалась античностью. Парандовский стал для меня незабываемым провожатым по эпохе, которую я открывала для себя и обожала.
Таким образом - и отсюда мое изумление - человек, которого я узнала много лет назад, в раннюю эпоху пробуждения разума, появляется теперь, в конце пути. Сегодня разум занят, как и всегда, текущими проблемами, но также и моим собственным античным временем, как раз тем периодом первых серьезных книг, размышлений и пробуждения воображения. Все мое внимание сосредоточено сейчас на межвоенном периоде, я почти не читаю ни о чем другом. И мне открылось круговое течение времени. Вновь возник образ довоенного писателя, с которым я так и не познакомилась лично, но во взрослой жизни видела издалека, когда мы жили по соседству в старой Охоте в Варшаве.
Обрадованная ясным сигналом из мира - сообщением о премии - я взяла том заметок Яна Парандовского, так называемые карточки. Он неутомимо собирал на них по крупинкам бытие: вид из окна, вычитанное в книгах, мысли и всю ту поразительную многомерность, характеризующую его интеллектуальную жизнь, присутствие одновременно как здесь, среди современников, так и там, среди древних. Я осознала, что пятидесятилетняя годовщина независимости, зафиксированная в этих «Размышлениях» 60-х, - позорный год изгнания евреев из Польши.
При чтении Парандовского бросаются в глаза возвращающиеся переживания войны. Одно из страшнейших его переживаний Вторая война вызвала почти мимоходом. Тогда в Кракове сгорели его библиотека и архив.
Образ войны для меня - несколько женщин с детьми, которые бегут по дороге, сами не зная, куда, наверное, в лес. Они то и дело оглядываются, проверяя, не летят ли самолеты, не упадут ли бомбы на них и на детей. Мама тоже хотела, как они, сбежать со мной в лес, но я сопротивлялась и мы оставались ближе к дому, все-таки - дому, то есть в итоге - подвалу. Но мне слишком хорошо знаком страх пожара, видение горящих рукописей, книг, записок, копий. Иногда я думаю, что именно столкновение в войну с пепелищами, руинами и обломками упрочило мою манию собирать все, что записано словами.
Парандовский часто повторяет слово pax, мир, размышляет о том, что оно значит для Европы. Не сохранив память о войне, этого невозможно понять. Память невозможна без архивов и библиотек. Без них в моем представлении невозможна жизнь. Чем было бы наше знание о том, как жили в войну и в мирное время, если бы не существовали библиотеки, собрания источников, записи, записные книжки, письма, документы? Благодаря им мы понимаем, что значит быть человеком.
Сегодня я стараюсь не думать слишком подробно о собственной, настоящей жизни. Я знаю, чем все - жизнь - заканчивается. Люди верят, что старики могут сказать что-то важное, тем временем обычно все, что они могут сказать, как мне кажется, глубоко пессимистично и лучше молчать, потому что не следует огорчать людей. Я вела достаточно ограниченный образ жизни. В целом не жалею об этом, просто знаю, раньше не знала. Я жила в монастыре, служа научным институциями, университету, институту. Относилась к этому очень серьезно. Если бы я относилась менее серьезно, занималась бы не только самыми важными вещами, мне было бы легче.
Теперь я с удовольствием читаю и размышляю о животных, о собаке, которой у меня никогда не было, о том, что сказал кот, который наведывается в дом моего брата. Прежде животные относились к проблемам, представлявшимся мне малосущественными. Теперь я знаю, что животные прекрасны. Я читаю Адама Вайрака. Ем значительно меньше мяса, чем раньше. Мои интересы и политические симпатии остались прежними. По-прежнему меня могут взволновать названия некоторых книжных новинок, встреченные в прессе. Я по-прежнему плохо переношу расставание с записанными страницами, все равно, были ли они когда-то важными или не были важными никогда.
Всю жизнь меня увлекало то, что я называла архивом экзистенции - попытки сохранить мельчайшие следы, спасти всё. Я очень часто размышляю об Архиве Эммануэля Рингельблюма, свидетельствах из самого центра Холокоста. Я думаю о ненайденной их части, остающейся где-то в земле. [….] Я никогда не могла избавиться от чувства ответственности за мелочи, фрагменты, следы. Собираю личные документы, сокровенные письма, а нередко на первый взгляд мусор: старые рукописи, чьи-то записки, трамвайный билет с нацарапанным номером дома или телефона, продуктовая карточка - все это, превращаясь в архивный предмет, остается уцелевшим, может даже спасенным. [….]
Кто-то, наверное, может спросить, серьезно ли я говорю об идее светского спасения прошедших жизней с помощью труда историков, не является ли это красивой байкой для атеистов и атеисток. Что ж, да, я отношусь к этому с величайшей серьезностью. Сформулированная [Вальтером] Беньямином [….] идея представляет Мессией само страдающее человечество. Только мы сами как человечество можем себя спасти. Сами, сохраняя память о прошлом".
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky