Николай Каретников о Марии Юдиной: "Она была настоящей воительницей без страха и упрека"
В мае в издательстве Ивана Лимбаха выйдет книга выдающегося русского композитора Николая Николаевича Каретникова. В сборник вошли две книги воспоминаний: «Темы с вариациями» (1990) и «Готовность к бытию» (1992). По словам автора, люди, с которыми он общался, и события, в которых участвовал, показались ему «важными и даже необходимыми для феноменологии времени». Героями автобиографических новелл Каретникова стали М.В. Юдина, В.Я. Шебалин, Г.Г. Нейгауз, Я.Б. Зельдович, А.А. Галич, А.Г. Габричевский, Д.Д. Шостакович, А.Д. Сахаров, отец Александр Мень и многие другие. «Книга Николая Каретникова позволяет нам встретить „нетипичное“, редкое: человека, сохранившего душу и достоинство в том воздухе, где это почти невозможно. Возможно чудом, как все настоящее», - пишет в предисловии Ольга Седакова.
Мария Юдина
Н.Н. Каретников (1930-1994) - один из ярких представителей послевоенного авангарда и одновременно самобытный продолжатель традиции православной духовной музыки. Его сочинения исполнялись крайне редко, известен он был преимущественно как кино- и театральный композитор. Среди наиболее известных фильмов и спектаклей - «Скверный анекдот» (1965) и «Бег» (1970) А. Алова и В. Наумова; «Прощай, шпана замоскворецкая...» А. Панкратова (1987); «Десять дней, которые потрясли мир» (1965, Театр на Таганке) Ю. Любимова, «Тевье-молочник» (1985, Центральное Телевидение) С. Евлахившвили. В сборнике множество фотографий из архива композитора.
Книга издана при поддержке Фонда Николая Каретникова (Nikolai Karetnikov) к 90-летию со дня рождения композитора. Фонд и наследники благодарят Илья Данишевский за помощь в подготовке издания.
Оформить предзаказ на книгу с дополнительной скидкой можно на сайте издательства: http://limbakh.ru/index.php?id=7929
С разрешения Издательства Ивана Лимбаха публикую фрагмент из воспоминаний композитора Николая Каретникова, посвященный знаменитой пианистке Марии Юдиной (1899-1970).
М.В. Юдина
Отправляясь на концерт, все знали, что если повезет, то услышат великого пианиста, - а Мария Вениаминовна была именно пианистом, так как всегда играла замечательно мужественно, изгоняя из своего исполнения малейшие признаки сентиментальности. Ее концертные удачи и неудачи во многом зависели от настроения, и когда она попадала в полосу вдохновения и чувствовала себя совершенно свободно, ее интерпретации бывали просто гениальными. Когда же она отрабатывала нечто, казавшееся ей обязательным, то это бывало и скучным, и не слишком аккуратным. Я понял, почему так случалось, только тогда, когда достаточно близко узнал ее. Эта ее удивительная особенность во всем происходила из свойств характера, и вот об этом - о том, каким поразительным человеком была Мария Вениаминовна, - мне и хотелось бы немного рассказать.
Я познакомился с Юдиной в 1961 году. Она жила в очень старом, разваливающемся, полудеревенском-полудачном доме. У нее всё не хватало денег, чтобы построить себе квартиру, так как она помогала очень многим. Вначале это знакомство поразило меня главным образом экзотичностью жилья Марии Вениаминовны и той ситуацией, в которой сама она находилась. Позже, после визита в Москву Луиджи Ноно, способствовавшего моему с Марией Вениаминовной сближению в необычайной мере, мы стали часто видеться и, к счастью для меня, очень поняли друг друга. Оказалось, что проблемы, о которых я тогда размышлял, были в значительной степени и кругом проблем Марии Вениаминовны, - конечно, учитывая громадную возрастную и «эрудиционную» разницу. К сожалению, Мария Вениаминовна, будучи глубоко верующим человеком, не считала для себя возможным общаться со мной после моего развода. Она была очень требовательна к друзьям. В своих взглядах и поступках она всегда доходила до пограничных утверждений и ситуаций, стремилась всегда все додумать и доделать до самого конца, и многим современникам ее мысли и поступки могли показаться какой-то грандиозной эксцентриадой.
Она, очевидно, многим напоминала часто встречавшийся в российской истории, многократно описанный образ «российского чудака», - но это ощущение могло быть только поверхностным и быстро рассеивалось при близком узнавании. Движущей силой всех ее дел и стремлений были огромная доброта и высочайшая нравственность. Они часто находили выражение в несколько ребячливых поступках и могли быть приняты за эксцентриаду, потому что Мария Вениаминовна всегда была взрослым ребенком и ее «чудные» поступки были продиктованы громадной детской импульсивностью, желанием улучшить людей, сделать их как можно добрее, сообщить или показать им что-то, чего они еще не знают или по каким-либо причинам затрудняются узнать, - и все это как можно скорее, а то ведь время уходит! Думаю, что именно поэтому она считала для себя необходимым прочитать людям, пришедшим на ее концерт, те стихи Пастернака, которые в то время не были доступны широкой публике.
Она была настоящей воительницей без страха и упрека. Первой ее заботой в те годы была так называемая «новая» музыка. Был период, когда Мария Вениаминовна в неисповедимом своем максимализме клеймила Бетховена и Брамса как скучных и устаревших. Так продолжалось года полторадва, и, вдоволь наисполнявшись «новой» музыки, она захотела вернуться к Брамсу и Бетховену и нашла в них для себя много по-новому вдохновляющего, что, мне кажется, совершенно естественно, так как именно знание «новой» композиторской школы дает совершенно иное понимание «старой» музыки. Юдина вела многолетнюю трагическую борьбу с позицией Союза композиторов и подчиненных ему, в смысле репертуарной политики, дирекций филармонии и радио. Несколько лет ей совершенно не давали концертировать и делать записи, так как не желали, чтобы она играла ту музыку, которую она только и хотела играть. Она твердо выстояла это время, хотя выступать было для нее и абсолютной необходимостью, и счастьем.
Она так и не смогла исполнить в концертах все то, что выучила за этот тяжкий период, и могла бы вообще не возвратиться на эстраду, если бы к ней не вернулось желание играть «старую» музыку. Не собираюсь делать из нее святую. У Юдиной были свои маленькие и немаленькие, а иногда трогательные слабости. Даже в вопросах, решения которых были, казалось бы, для нее однозначными, она испытывала колебания и поругивала себя за противоречия в поступках и мнениях. Она была последовательным христианином, но даже в предписаниях веры ее буйная натура иногда побеждала внутренние установления. В ней не было смирения, и она часто говорила, что не может справиться со своей гордыней, - ей казалось, что она самая верующая, ей этого хотелось, и в этом она бывала даже ревнива.
Порой ее расхождения с предписаниями веры носили комический характер. Хорошо помню не единожды высказанную ею жалобу: «Христос велит мне возлюбить врагов своих, как самое себя, но я ничего не могу с собой поделать! Я никак не могу возлюбить Тихона Хренникова!» Пристрастие к пограничным ситуациям порой подвигало ее на ребячливые и ничего, кроме конфузов, не приносящие поступки. Например, она считала, что ей обязательно надо пойти на встречу со Стравинским в той обуви, которую она в это время носила не снимая (в разгар войны с «ретроградами»), - это были старые драные кеды: «Пусть видит, как живут русские модернисты!» Отговорить ее не было никакой возможности. Сей демарш ни к какому результату не привел, так как известно, что Стравинского интересовал главным образом сам Стравинский, и он или не обратил на кеды внимания, или счел ношение подобной обуви выходкой «эксцентричной старушки».
Визитом Стравинского в Москву - в чисто человеческом отношении - Мария Вениаминовна была крайне разочарована и поругивала его за черствость и невнимание к нашим музыкальным бедам, как, впрочем, и человеческим тоже. В ее любви к «новой» музыке была скорее эмоциональная подоплека. Она ко многому приходила интуитивно, с налету, часто не отдавая себе отчета в логических или конструктивных намерениях композитора. Я убедился в этом не только тогда, когда она играла мою музыку и нам приходилось оговаривать какие-то моменты, но и в беседах и достаточно частых спорах о Стравинском, Веберне и Шёнберге. Однако все эти «недостачи» с лихвой окупались поразительной интуицией, глубокой, громадной эмоциональностью, тонким музыкантским и общечеловеческим интеллектом. Они только дополняли ее поразительный характер, делали образ необычайно богатым, объемным и незабываемым.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
Мария Юдина
Н.Н. Каретников (1930-1994) - один из ярких представителей послевоенного авангарда и одновременно самобытный продолжатель традиции православной духовной музыки. Его сочинения исполнялись крайне редко, известен он был преимущественно как кино- и театральный композитор. Среди наиболее известных фильмов и спектаклей - «Скверный анекдот» (1965) и «Бег» (1970) А. Алова и В. Наумова; «Прощай, шпана замоскворецкая...» А. Панкратова (1987); «Десять дней, которые потрясли мир» (1965, Театр на Таганке) Ю. Любимова, «Тевье-молочник» (1985, Центральное Телевидение) С. Евлахившвили. В сборнике множество фотографий из архива композитора.
Книга издана при поддержке Фонда Николая Каретникова (Nikolai Karetnikov) к 90-летию со дня рождения композитора. Фонд и наследники благодарят Илья Данишевский за помощь в подготовке издания.
Оформить предзаказ на книгу с дополнительной скидкой можно на сайте издательства: http://limbakh.ru/index.php?id=7929
С разрешения Издательства Ивана Лимбаха публикую фрагмент из воспоминаний композитора Николая Каретникова, посвященный знаменитой пианистке Марии Юдиной (1899-1970).
М.В. Юдина
Отправляясь на концерт, все знали, что если повезет, то услышат великого пианиста, - а Мария Вениаминовна была именно пианистом, так как всегда играла замечательно мужественно, изгоняя из своего исполнения малейшие признаки сентиментальности. Ее концертные удачи и неудачи во многом зависели от настроения, и когда она попадала в полосу вдохновения и чувствовала себя совершенно свободно, ее интерпретации бывали просто гениальными. Когда же она отрабатывала нечто, казавшееся ей обязательным, то это бывало и скучным, и не слишком аккуратным. Я понял, почему так случалось, только тогда, когда достаточно близко узнал ее. Эта ее удивительная особенность во всем происходила из свойств характера, и вот об этом - о том, каким поразительным человеком была Мария Вениаминовна, - мне и хотелось бы немного рассказать.
Я познакомился с Юдиной в 1961 году. Она жила в очень старом, разваливающемся, полудеревенском-полудачном доме. У нее всё не хватало денег, чтобы построить себе квартиру, так как она помогала очень многим. Вначале это знакомство поразило меня главным образом экзотичностью жилья Марии Вениаминовны и той ситуацией, в которой сама она находилась. Позже, после визита в Москву Луиджи Ноно, способствовавшего моему с Марией Вениаминовной сближению в необычайной мере, мы стали часто видеться и, к счастью для меня, очень поняли друг друга. Оказалось, что проблемы, о которых я тогда размышлял, были в значительной степени и кругом проблем Марии Вениаминовны, - конечно, учитывая громадную возрастную и «эрудиционную» разницу. К сожалению, Мария Вениаминовна, будучи глубоко верующим человеком, не считала для себя возможным общаться со мной после моего развода. Она была очень требовательна к друзьям. В своих взглядах и поступках она всегда доходила до пограничных утверждений и ситуаций, стремилась всегда все додумать и доделать до самого конца, и многим современникам ее мысли и поступки могли показаться какой-то грандиозной эксцентриадой.
Она, очевидно, многим напоминала часто встречавшийся в российской истории, многократно описанный образ «российского чудака», - но это ощущение могло быть только поверхностным и быстро рассеивалось при близком узнавании. Движущей силой всех ее дел и стремлений были огромная доброта и высочайшая нравственность. Они часто находили выражение в несколько ребячливых поступках и могли быть приняты за эксцентриаду, потому что Мария Вениаминовна всегда была взрослым ребенком и ее «чудные» поступки были продиктованы громадной детской импульсивностью, желанием улучшить людей, сделать их как можно добрее, сообщить или показать им что-то, чего они еще не знают или по каким-либо причинам затрудняются узнать, - и все это как можно скорее, а то ведь время уходит! Думаю, что именно поэтому она считала для себя необходимым прочитать людям, пришедшим на ее концерт, те стихи Пастернака, которые в то время не были доступны широкой публике.
Она была настоящей воительницей без страха и упрека. Первой ее заботой в те годы была так называемая «новая» музыка. Был период, когда Мария Вениаминовна в неисповедимом своем максимализме клеймила Бетховена и Брамса как скучных и устаревших. Так продолжалось года полторадва, и, вдоволь наисполнявшись «новой» музыки, она захотела вернуться к Брамсу и Бетховену и нашла в них для себя много по-новому вдохновляющего, что, мне кажется, совершенно естественно, так как именно знание «новой» композиторской школы дает совершенно иное понимание «старой» музыки. Юдина вела многолетнюю трагическую борьбу с позицией Союза композиторов и подчиненных ему, в смысле репертуарной политики, дирекций филармонии и радио. Несколько лет ей совершенно не давали концертировать и делать записи, так как не желали, чтобы она играла ту музыку, которую она только и хотела играть. Она твердо выстояла это время, хотя выступать было для нее и абсолютной необходимостью, и счастьем.
Она так и не смогла исполнить в концертах все то, что выучила за этот тяжкий период, и могла бы вообще не возвратиться на эстраду, если бы к ней не вернулось желание играть «старую» музыку. Не собираюсь делать из нее святую. У Юдиной были свои маленькие и немаленькие, а иногда трогательные слабости. Даже в вопросах, решения которых были, казалось бы, для нее однозначными, она испытывала колебания и поругивала себя за противоречия в поступках и мнениях. Она была последовательным христианином, но даже в предписаниях веры ее буйная натура иногда побеждала внутренние установления. В ней не было смирения, и она часто говорила, что не может справиться со своей гордыней, - ей казалось, что она самая верующая, ей этого хотелось, и в этом она бывала даже ревнива.
Порой ее расхождения с предписаниями веры носили комический характер. Хорошо помню не единожды высказанную ею жалобу: «Христос велит мне возлюбить врагов своих, как самое себя, но я ничего не могу с собой поделать! Я никак не могу возлюбить Тихона Хренникова!» Пристрастие к пограничным ситуациям порой подвигало ее на ребячливые и ничего, кроме конфузов, не приносящие поступки. Например, она считала, что ей обязательно надо пойти на встречу со Стравинским в той обуви, которую она в это время носила не снимая (в разгар войны с «ретроградами»), - это были старые драные кеды: «Пусть видит, как живут русские модернисты!» Отговорить ее не было никакой возможности. Сей демарш ни к какому результату не привел, так как известно, что Стравинского интересовал главным образом сам Стравинский, и он или не обратил на кеды внимания, или счел ношение подобной обуви выходкой «эксцентричной старушки».
Визитом Стравинского в Москву - в чисто человеческом отношении - Мария Вениаминовна была крайне разочарована и поругивала его за черствость и невнимание к нашим музыкальным бедам, как, впрочем, и человеческим тоже. В ее любви к «новой» музыке была скорее эмоциональная подоплека. Она ко многому приходила интуитивно, с налету, часто не отдавая себе отчета в логических или конструктивных намерениях композитора. Я убедился в этом не только тогда, когда она играла мою музыку и нам приходилось оговаривать какие-то моменты, но и в беседах и достаточно частых спорах о Стравинском, Веберне и Шёнберге. Однако все эти «недостачи» с лихвой окупались поразительной интуицией, глубокой, громадной эмоциональностью, тонким музыкантским и общечеловеческим интеллектом. Они только дополняли ее поразительный характер, делали образ необычайно богатым, объемным и незабываемым.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky