В. Базанов. "Новгородская повесть Александра Бестужева-Марлинского"
Александр Александрович Бестужев (1797-1837) - русский писатель-байронист, критик, публицист эпохи романтизма и декабрист, происходивший из рода Бестужевых. Публиковался под псевдонимом «Марлинский». Текст приводится по изданию: Базанов В. Очерки декабристской литературы. Публицистика. проза. Критика. - М.: Государственное издательство художественной литературы, 1953.
НОВГОРОДСКАЯ ПОВЕСТЬ
Не изучив должным образом историю Ливонии, нельзя было приступить к созданию исторического повествования о древнем Новгороде и Пскове. Между тем Бестужев готовился «погрузиться в тьму летописей» и приняться за «Историю Новгорода». Рассказывая о своих незавершенных замыслах, он писал в письме к Н.А. Полевому от 12 февраля 1831 года: «Когда-то замышлял я сесть на борзого... писать Историю Новгорода, моей родины... но и тогда не иначе бы принялся за труд, как проверив на месте все подробности и долго, пристально погрузись в тьму летописей, с фонарем критики». Декабристы любили напоминать о прежней славе древнерусских республик и с восхищением отзывались о новгородском народоправстве. Рылеев в письме к Пушкину в январе 1825 года советовал ссыльному поэту воспеть новгородско-псковскую землю, «этот настоящий край вдохновения», где были «задушены последние вспышки русской свободы». Культ древнего Новгорода разделялся всеми декабристами. Пестель говорил в своих показаниях: «История великого Новгорода меня также убеждала в республиканском образе мыслей».
13 марта 1822 года Александр Бестужев в «ученой республике» читал свой «Отрывок из дневника гвардейского офицера», в котором воспоминание о Ледовом побоище и великом муже Александре Невском было соединено с памятью о Новгороде и Пскове. Из Ревеля в Петербург Бестужев вернулся в самом начале 1821 года, последнее его ревельское письмо датировано 9 января. Весной 1821 года гвардия была направлена в поход в западные губернии. Бестужеву было в то время не до «Истории Новгорода». Но и в походе он не забывал о Новгороде и Пскове. Следуя вместе с армией в западные губернии, Бестужев нашел время посетить Чудское озеро, где Александр Невский в 1242 году одержал победу над немецко-литовскими рыцарями. Гвардейский офицер продолжал свой дневник. «Листок из дневника гвардейского офицера» начинается сценой встречи «путешественника» с новгородскими и псковскими рыболовами, которые «в вере держатся раскола попа Филиппа» («филипповцы»). Путешественник с любопытством посещает рыбацкий «берестяный домик», «дымный шатер», где помещается двенадцать человек: только «одна работа спасает их от заразительных болезней».
В «Листке» имеются вводные стихи и бестужевские каламбуры. Это стихи особые, ничем не вяжущиеся с духом и стилем «чувствительных путешествий», которым столь резко противостоял в своих путевых записках автор «Листка»:
Он любит с пламенной мечтой
В тумане древности носиться,
И вот она, покинув тлен,
Былою жизнью оживится,
И вспять течет река времен,
И снова край отчизны зрится,
Богатырями населен.
И озеро с природой в бое
Мне кажет поле боевое.
В жужанье ветра слышу я
Свист стрел, ломление копья,
Булата звонкое крушенье
И ратных клик, и битвы гром,
И вновь в ударе роковом
Коней и всадников паденье.
Сами стихи говорят за себя. В них - энергия и мужество, «пламенная мечта» и «край отчизны», русские богатыри, боевое поле, «свист стрел, ломание копья», воспоминание о героическом прошлом родины. Такие стихи писали и Рылеев и Раевский; Бестужев-поэт - их соратник, он вводит декабристские стихи в прозу, поэтическим словом возвышает прозаическое повествование. Подобным стихам не было места в «сентиментальных путешествиях» карамзинистов. Бестужев для того и поехал к берегам Чудского озера, чтобы собственными глазами посмотреть на псковскую землю, где в XIII веке совершилось знаменитое событие, посмотреть и запечатлеть историческое место, «начертать похвалу герою» Александру Невскому и описать битву, известную под именем «Ледового побоища». Немецкие псы-рыцари завладели Псковом, они «жгли поля и жилье, отгоняли стада, губили беззащитных», но и русские «не оставались в долгу» - Александр Невский со своей дружиной «ударил на них, выбил из Пскова, с уроном прогнал восвояси».
***
«Историю Новгорода» Бестужев так и не написал, ему было недосуг заниматься историческим трудом в походе, но в 1823 году в «Полярной звезде» он опубликовал новгородскую повесть «Роман и Ольга», ручаясь за точность в описании нравов и обычаев новгородских, за верность простому «русскому рассказу». «Все исторические происшествия, в ней упоминаемые, - писал Бестужев о новгородской повести, - представлены с неотступною точностью, а нравы, предрассудки и обычаи изобразил я по соображению и из оставшихся памятников языка. Я старался приблизиться к простому настоящему русскому рассказу и могу поручиться, что слова, которые многим покажутся странными, не вымышлены, а взяты мною из старинных летописей, песен и сказок». Исторический источник новгородской повести неясен. Ко времени Бестужева была дважды опубликована первая новгородская летопись («Синодальный список»), известна была и никоновская летопись, изданная Шлецером в конце XVIII века. Кроме «старинных летописей», Бестужев указывает и на другой источник: «песни и сказки». В изображении новгородского быта и народной героики Бестужев действительно придерживался фольклорной традиции, он писал свою повесть по новгородским былинам и историческим песням. Увлечение фольклорными мотивами сказывается в эпиграфах к отдельным главам повести. Три эпиграфа в его повести взяты из народной песни.
Влияние новгородских былин о Василии Буслаеве сказывается в описании кулачного боя. «Буславич» бьется с немецким рыцарем Айфалом на торговой площади. «Вот удар, и великан Айфал сгорел от руки Буславича». Наряду с мотивами былинного эпоса в повествование вкраплены элементы народных причитаний. Во время разлуки с Романом Ольга уныло смотрит на сверкающий вдали Волхов и в тоске заливается горючими слезами: «Прости в последний раз все, что семнадцать лет меня радовало! Простите, добрые милые родители!» Сам образ Романа несет на себе отпечаток былевой поэзии, прославляющей богатырские подвиги и любовь к родине. Роман - отважный воин, и он же - песнопевец. Под звонкие гусли Роман поет «повести богатырские», то есть былины. Народными песнями навеян образ разбойничьего атамана Беркута. Этот представитель новгородской вольницы в повести Бестужева играет немаловажную роль. Благородство и демократизм новгородского ушкуйника достаточно ясно сказываются при встрече с Романом.
Роман «не в худые руки попал». Убедившись, что Роман является посланцем «великого Новгорода», Беркут отпускает его с таким напутствием: «Вот твои письма, - говорил он, - и твое золото: оно невредимо. Спеши, куда зовет тебя долг гражданина, и знай, что даже и в разбойнике может таиться новгородская душа. Новгородцы лишили меня счастья в жизни и спасения в небе, но я люблю их, люблю свое отечество». В атамане Беркуте воплощалась внутренняя оппозиция социальных низов Новгорода. Этот бестужевский атаман всего более обязан фольклорной традиции, разбойничьим песням и былинам о Василии Буслаеве. Беркут нужен автору повести затем, чтобы осветить противоречия Новгорода со стороны, с позиций более демократических. Бестужев не скрывает социального антагонизма между отдельными «концами», между боярами, посадскими, торговыми людьми и ушкуйниками; он отмечает в самих новгородцах «дух раздора», наличие в Новгороде немецко-литовской партии, действующей не в интересах новгородской республики.
События, изображаемые в повести «Роман и Ольга», приурочены непосредственно к концу XVI века, когда отношения между Москвой и Новгородом стали особенно напряженными. В преклонении перед новгородским народоправством Бестужев утрачивал чувство исторической перспективы, явно преувеличивал степень новгородской «вольности» и недооценивал прогрессивную роль московского государства. Этого преувеличения не избежала вся декабристская историография, строившая свою концепцию русского исторического процесса с учетом республиканских традиций древнего Новгорода. В повести «Роман и Ольга» Бестужев всего ближе подошел к декабристским политическим мечтаниям.
На новгородской площади решаются важные государственные дела, речи новгородца Романа полны свободолюбия и высокого патриотизма. Патетические речи Роман произносит на площади и в темнице, когда Евстафий Сыта, бывший княжий наместник, предлагает ему изменить Новгороду. «Если б я принял твое предложение бывши на воле, то я стал бы изменником, но теперь сделался бы презренным трусом!.. Нет, Евстафий, мне, видно, одна невеста - смерть, и одной милости прошу от князя: не морить, а уморить меня поскорее». Бестужев любит веское, убеждающее слово, суровые фабулы и массовые сцены, где проявляется народный патриотизм. Если бестужевский герой одинок, то не по своей вине: он не перестает бороться даже в темнице.
«Листок из дневника гвардейского офицера» и повесть «Роман и Ольга» в какой-то степени восстанавливают взгляд Бестужева на историю Новгорода и Пскова. Декабристы имели на некоторые периоды русской истории свою собственную точку зрения. Так, Никита Муравьев горячо «выговаривал Карамзину за его похвалы самодержавию, за монархический дух его истории»1 «История принадлежит царю», - писал Карамзин. «История принадлежит народам», - возражал ему Муравьев. М.А. Фонвизин в «Обозрении проявлений политической жизни в России» замечал, что историки, особенно Карамзин, были скупы на такого рода подробности, как устройство земской думы; они «говорили о них слегка или вовсе пропускали появление в России политической свободы и те учреждения, которые ей благоприятствовали».
М.А. Фонвизин писал свое «Обозрение» после 1825 года, но в нем нельзя не почувствовать прежних декабристских исторических взглядов. Декабристы считали, что народная поговорка «Великий Новгород - государь наш!» не есть фикция, что в средние века русские были «на высокой степени гражданственности» и «наслаждались политической свободой». Декабристы восторженно отзывались о новгородском вече, по приговору которого «изгонялись сами князья и на место их призывались другие на княжение». Прославлением древних республик деятели Северного общества думали подтвердить свои взгляды, оправдать свою политическую программу, как завещанную предками, исторически обоснованную. В этом отношении особенно показателен «Катехизис» Никиты Муравьева.
Отвечая на вопрос Следственного комитета 12 января 1826 года, Н. Муравьев признавался: «Катехизис, писанный мною, имеет только цель доказать необходимость ограничения властей и пользу представительных собраний. Он приводил в доказательства веча, существовавшие в Киеве, Владимире и Москве при великих князьях российских и под их председательством». Набросок «Катехизиса» заключал следующий «любопытный разговор»:
«Вопр. Что значит вече?
«Отв. Собрание народа. В каждом городе, при звуке вечевого колокола, собирался народ или выборные, они совещали об общих всем делах; предлагали требования, постановляли законы, назначали, сколько где брать ратников, устанавливали сами с общего согласия налоги; передавали на суд свой наместников, когда сии грабили или притесняли жителей. Таковы вечи были в Киеве на Подоле, в Новгороде, во Пскове, Владимире, Суздале и Москве».
«Поездка в Ревель» и новгородская повесть Бестужева, а также сама попытка взяться за «Историю Новгорода» свидетельствуют, что Александр Бестужев был не только зачинателем подлинно декабристской прозы и публицистики, но и одним из первых декабристских политических и исторических писателей. В ответах на вопросные пункты Следственного комитета Бестужев признавался, что «по наклонности века» он «наиболее принадлежал к Истории и Политике».
НОВГОРОДСКАЯ ПОВЕСТЬ
Не изучив должным образом историю Ливонии, нельзя было приступить к созданию исторического повествования о древнем Новгороде и Пскове. Между тем Бестужев готовился «погрузиться в тьму летописей» и приняться за «Историю Новгорода». Рассказывая о своих незавершенных замыслах, он писал в письме к Н.А. Полевому от 12 февраля 1831 года: «Когда-то замышлял я сесть на борзого... писать Историю Новгорода, моей родины... но и тогда не иначе бы принялся за труд, как проверив на месте все подробности и долго, пристально погрузись в тьму летописей, с фонарем критики». Декабристы любили напоминать о прежней славе древнерусских республик и с восхищением отзывались о новгородском народоправстве. Рылеев в письме к Пушкину в январе 1825 года советовал ссыльному поэту воспеть новгородско-псковскую землю, «этот настоящий край вдохновения», где были «задушены последние вспышки русской свободы». Культ древнего Новгорода разделялся всеми декабристами. Пестель говорил в своих показаниях: «История великого Новгорода меня также убеждала в республиканском образе мыслей».
13 марта 1822 года Александр Бестужев в «ученой республике» читал свой «Отрывок из дневника гвардейского офицера», в котором воспоминание о Ледовом побоище и великом муже Александре Невском было соединено с памятью о Новгороде и Пскове. Из Ревеля в Петербург Бестужев вернулся в самом начале 1821 года, последнее его ревельское письмо датировано 9 января. Весной 1821 года гвардия была направлена в поход в западные губернии. Бестужеву было в то время не до «Истории Новгорода». Но и в походе он не забывал о Новгороде и Пскове. Следуя вместе с армией в западные губернии, Бестужев нашел время посетить Чудское озеро, где Александр Невский в 1242 году одержал победу над немецко-литовскими рыцарями. Гвардейский офицер продолжал свой дневник. «Листок из дневника гвардейского офицера» начинается сценой встречи «путешественника» с новгородскими и псковскими рыболовами, которые «в вере держатся раскола попа Филиппа» («филипповцы»). Путешественник с любопытством посещает рыбацкий «берестяный домик», «дымный шатер», где помещается двенадцать человек: только «одна работа спасает их от заразительных болезней».
В «Листке» имеются вводные стихи и бестужевские каламбуры. Это стихи особые, ничем не вяжущиеся с духом и стилем «чувствительных путешествий», которым столь резко противостоял в своих путевых записках автор «Листка»:
Он любит с пламенной мечтой
В тумане древности носиться,
И вот она, покинув тлен,
Былою жизнью оживится,
И вспять течет река времен,
И снова край отчизны зрится,
Богатырями населен.
И озеро с природой в бое
Мне кажет поле боевое.
В жужанье ветра слышу я
Свист стрел, ломление копья,
Булата звонкое крушенье
И ратных клик, и битвы гром,
И вновь в ударе роковом
Коней и всадников паденье.
Сами стихи говорят за себя. В них - энергия и мужество, «пламенная мечта» и «край отчизны», русские богатыри, боевое поле, «свист стрел, ломание копья», воспоминание о героическом прошлом родины. Такие стихи писали и Рылеев и Раевский; Бестужев-поэт - их соратник, он вводит декабристские стихи в прозу, поэтическим словом возвышает прозаическое повествование. Подобным стихам не было места в «сентиментальных путешествиях» карамзинистов. Бестужев для того и поехал к берегам Чудского озера, чтобы собственными глазами посмотреть на псковскую землю, где в XIII веке совершилось знаменитое событие, посмотреть и запечатлеть историческое место, «начертать похвалу герою» Александру Невскому и описать битву, известную под именем «Ледового побоища». Немецкие псы-рыцари завладели Псковом, они «жгли поля и жилье, отгоняли стада, губили беззащитных», но и русские «не оставались в долгу» - Александр Невский со своей дружиной «ударил на них, выбил из Пскова, с уроном прогнал восвояси».
***
«Историю Новгорода» Бестужев так и не написал, ему было недосуг заниматься историческим трудом в походе, но в 1823 году в «Полярной звезде» он опубликовал новгородскую повесть «Роман и Ольга», ручаясь за точность в описании нравов и обычаев новгородских, за верность простому «русскому рассказу». «Все исторические происшествия, в ней упоминаемые, - писал Бестужев о новгородской повести, - представлены с неотступною точностью, а нравы, предрассудки и обычаи изобразил я по соображению и из оставшихся памятников языка. Я старался приблизиться к простому настоящему русскому рассказу и могу поручиться, что слова, которые многим покажутся странными, не вымышлены, а взяты мною из старинных летописей, песен и сказок». Исторический источник новгородской повести неясен. Ко времени Бестужева была дважды опубликована первая новгородская летопись («Синодальный список»), известна была и никоновская летопись, изданная Шлецером в конце XVIII века. Кроме «старинных летописей», Бестужев указывает и на другой источник: «песни и сказки». В изображении новгородского быта и народной героики Бестужев действительно придерживался фольклорной традиции, он писал свою повесть по новгородским былинам и историческим песням. Увлечение фольклорными мотивами сказывается в эпиграфах к отдельным главам повести. Три эпиграфа в его повести взяты из народной песни.
Влияние новгородских былин о Василии Буслаеве сказывается в описании кулачного боя. «Буславич» бьется с немецким рыцарем Айфалом на торговой площади. «Вот удар, и великан Айфал сгорел от руки Буславича». Наряду с мотивами былинного эпоса в повествование вкраплены элементы народных причитаний. Во время разлуки с Романом Ольга уныло смотрит на сверкающий вдали Волхов и в тоске заливается горючими слезами: «Прости в последний раз все, что семнадцать лет меня радовало! Простите, добрые милые родители!» Сам образ Романа несет на себе отпечаток былевой поэзии, прославляющей богатырские подвиги и любовь к родине. Роман - отважный воин, и он же - песнопевец. Под звонкие гусли Роман поет «повести богатырские», то есть былины. Народными песнями навеян образ разбойничьего атамана Беркута. Этот представитель новгородской вольницы в повести Бестужева играет немаловажную роль. Благородство и демократизм новгородского ушкуйника достаточно ясно сказываются при встрече с Романом.
Роман «не в худые руки попал». Убедившись, что Роман является посланцем «великого Новгорода», Беркут отпускает его с таким напутствием: «Вот твои письма, - говорил он, - и твое золото: оно невредимо. Спеши, куда зовет тебя долг гражданина, и знай, что даже и в разбойнике может таиться новгородская душа. Новгородцы лишили меня счастья в жизни и спасения в небе, но я люблю их, люблю свое отечество». В атамане Беркуте воплощалась внутренняя оппозиция социальных низов Новгорода. Этот бестужевский атаман всего более обязан фольклорной традиции, разбойничьим песням и былинам о Василии Буслаеве. Беркут нужен автору повести затем, чтобы осветить противоречия Новгорода со стороны, с позиций более демократических. Бестужев не скрывает социального антагонизма между отдельными «концами», между боярами, посадскими, торговыми людьми и ушкуйниками; он отмечает в самих новгородцах «дух раздора», наличие в Новгороде немецко-литовской партии, действующей не в интересах новгородской республики.
События, изображаемые в повести «Роман и Ольга», приурочены непосредственно к концу XVI века, когда отношения между Москвой и Новгородом стали особенно напряженными. В преклонении перед новгородским народоправством Бестужев утрачивал чувство исторической перспективы, явно преувеличивал степень новгородской «вольности» и недооценивал прогрессивную роль московского государства. Этого преувеличения не избежала вся декабристская историография, строившая свою концепцию русского исторического процесса с учетом республиканских традиций древнего Новгорода. В повести «Роман и Ольга» Бестужев всего ближе подошел к декабристским политическим мечтаниям.
На новгородской площади решаются важные государственные дела, речи новгородца Романа полны свободолюбия и высокого патриотизма. Патетические речи Роман произносит на площади и в темнице, когда Евстафий Сыта, бывший княжий наместник, предлагает ему изменить Новгороду. «Если б я принял твое предложение бывши на воле, то я стал бы изменником, но теперь сделался бы презренным трусом!.. Нет, Евстафий, мне, видно, одна невеста - смерть, и одной милости прошу от князя: не морить, а уморить меня поскорее». Бестужев любит веское, убеждающее слово, суровые фабулы и массовые сцены, где проявляется народный патриотизм. Если бестужевский герой одинок, то не по своей вине: он не перестает бороться даже в темнице.
«Листок из дневника гвардейского офицера» и повесть «Роман и Ольга» в какой-то степени восстанавливают взгляд Бестужева на историю Новгорода и Пскова. Декабристы имели на некоторые периоды русской истории свою собственную точку зрения. Так, Никита Муравьев горячо «выговаривал Карамзину за его похвалы самодержавию, за монархический дух его истории»1 «История принадлежит царю», - писал Карамзин. «История принадлежит народам», - возражал ему Муравьев. М.А. Фонвизин в «Обозрении проявлений политической жизни в России» замечал, что историки, особенно Карамзин, были скупы на такого рода подробности, как устройство земской думы; они «говорили о них слегка или вовсе пропускали появление в России политической свободы и те учреждения, которые ей благоприятствовали».
М.А. Фонвизин писал свое «Обозрение» после 1825 года, но в нем нельзя не почувствовать прежних декабристских исторических взглядов. Декабристы считали, что народная поговорка «Великий Новгород - государь наш!» не есть фикция, что в средние века русские были «на высокой степени гражданственности» и «наслаждались политической свободой». Декабристы восторженно отзывались о новгородском вече, по приговору которого «изгонялись сами князья и на место их призывались другие на княжение». Прославлением древних республик деятели Северного общества думали подтвердить свои взгляды, оправдать свою политическую программу, как завещанную предками, исторически обоснованную. В этом отношении особенно показателен «Катехизис» Никиты Муравьева.
Отвечая на вопрос Следственного комитета 12 января 1826 года, Н. Муравьев признавался: «Катехизис, писанный мною, имеет только цель доказать необходимость ограничения властей и пользу представительных собраний. Он приводил в доказательства веча, существовавшие в Киеве, Владимире и Москве при великих князьях российских и под их председательством». Набросок «Катехизиса» заключал следующий «любопытный разговор»:
«Вопр. Что значит вече?
«Отв. Собрание народа. В каждом городе, при звуке вечевого колокола, собирался народ или выборные, они совещали об общих всем делах; предлагали требования, постановляли законы, назначали, сколько где брать ратников, устанавливали сами с общего согласия налоги; передавали на суд свой наместников, когда сии грабили или притесняли жителей. Таковы вечи были в Киеве на Подоле, в Новгороде, во Пскове, Владимире, Суздале и Москве».
«Поездка в Ревель» и новгородская повесть Бестужева, а также сама попытка взяться за «Историю Новгорода» свидетельствуют, что Александр Бестужев был не только зачинателем подлинно декабристской прозы и публицистики, но и одним из первых декабристских политических и исторических писателей. В ответах на вопросные пункты Следственного комитета Бестужев признавался, что «по наклонности века» он «наиболее принадлежал к Истории и Политике».