Эльвира Осипова. "Русская тема в творчестве Сэлинджера (Сэлинджер и Достоевский)"
Осипова Э.Ф. Путешествие идей. Из истории культурных связей России и США. - СПб.: Нестор-История, 2019. - 196 с. ISBN 978-5-4469-1588-0. Купить книгу: https://nestorbook.ru/uCat/item/1406
Книга, охватывающая события культурной жизни России и США разных лет, имеет целью расширить представление российского читателя о путях взаимного обогащения двух культур. Представленные в ней материалы позволяют судить о движении идей в трех сферах - политики, философии и эстетики. В книге дается обзор культурных контактов России и Америки в первые три десятилетия после образования США. Идеи свободы, победившие в Америке восемнадцатого века, притягивали русскую мысль (Новиков, Каржавин), а революционные движения в России начала двадцатого столетия привлекали американцев, приезжавших сюда в 1905, а затем в 1917-1918 годах. Взаимосвязи русской и американской литератур рассматриваются на материале творчества Генри Торо, Ральфа Эмерсона и Льва Толстого, а также Эдгара По и Достоевского.
Отдельные главы посвящены восприятию русской литературы в США и влиянию Толстого на американских писателей. В книге также анализируется русская тема в творчестве Сэлинджера. В качестве примеров путешествия идей во времени и пространстве приводятся творчество Айн Рэнд и русские впечатления американского журналиста Уильяма Уоллинга. Книга адресована тем, кто занимается изучением русской и американской литератур, а также историкам-американистам. Она будет полезна широкому кругу читателей, интересующихся культурной жизнью России и США девятнадцатого и двадцатого веков.
С разрешения издательства "Нестор-История" публикую главу из этой книги, посвященную Сэлинджеру и Достоевскому.
Русская тема в творчестве Сэлинджера (Сэлинджер и Достоевский)
Среди своих любимых писателей Джером Дэвид Сэлинджер называл Достоевского, Толстого и Чехова. Каждый из них в какой-то степени повлиял на его художественное творчество, о чем можно судить как по прямым отсылкам, так и по косвенным признакам. Сэлинджеру должна была импонировать тонкость психологического письма Чехова, искренность Толстого, то качество, которым восхищались многие американские писатели - от Уильяма Хауэллса и Уильяма Джеймса до Эрнеста Хемингуэя и Джона Гарднера. Достоевский занимал в этом ряду, пожалуй, особенное место. Его погружение в тайны человеческой психики, поиск духовного спасения были близки Сэлинджеру, человеку, прошедшему через испытания Второй мировой войны и тоже искавшему пути духовного возрождения.
Идеи Достоевского отразились в его творчестве, в частности в рассказе «Посвящается Эсме» (To Esme - with Love and Squalor, 1950). Герой рассказа, лейтенант Икс, выздоравливающий после лечения в американском военном госпитале в 1946 году, обнаруживает в доме немки, где он квартировал, книгу Геббельса «Die Zeit Ohne Beispiel». На форзаце книги герой рассказа увидел запись: «Боже! Жизнь есть ад!». Нетвердой рукой он вывел ниже слова Достоевского: «Отцы и учители, мыслю: “Что есть ад?” Рассуждаю так: “Страдание о том, что нельзя уже более любить”». В оригинале эти слова звучат так: «Fathers and teachers, I ponder “What is hell? I maintain that it is the suffering of being unable to love”». Прямая отсылка к Достоевскому в этом контексте говорит о том, что писатель придавал большое значение идеям, изложенным в той части романа «Братья Карамазовы», которая называется «Русский инок» и содержит историю старца Зосимы, его беседы и поучения.
Сэлинджер психологически тонко описывает состояние глубокой депрессии, в которой находился герой. Важно отметить, что рассказ автобиографичен, он отразил настроения Сэлинджера, прошедшего через настоящий ад при высадке союзников в Нормандии и во время сражений в Хюртгенском лесу. Один из первых американцев, вошедших в концлагерь Кауферинг-IV, он видел тысячи трупов уничтоженных фашистами людей. Эта жуткая картина произвела на него неизгладимое впечатление. «Нервный срыв, произошедший у Сэлинджера, - пишет Эберхард Элсен, - не был вызван боевым стрессом <...>. [Его] надломило освобождение концлагеря Кауферинг-IV». В течение нескольких месяцев после этого Сэлинджер лечился в психиатрическом отделении госпиталя в Германии.
Герой Сэлинджера тоже прошел через подобные испытания, хотя читатель только догадывается о его предыстории. Лейтенант Икс переживает состояние, которое в медицине называется «посттравматическим стрессовым расстройством», на что указывают многие симптомы. Он испытывает состояние глубокой апатии, не может ни на чем сосредоточиться, не координирует свои движения, не может даже разборчиво написать несколько слов. В рассказе особенно пронзительно звучат слова героя, который повторяет мысль Достоевского о том, что невозможность любить и «есть ад». Он мысленно обращается за помощью к русскому писателю, как обращались к старцу Зосиме те, кто искал духовного спасения в романе «Братья Карамазовы». Одна из заповедей старца Зосимы, которая должна была найти отклик в сердце лейтенанта Икс, изложена в третьей части шестой книги романа, а именно в главке «О молитве, о любви и о соприкосновении мирам иным»: «Братья, не бойтесь греха людей, любите человека и во грехе его, ибо сие уж подобие божеской любви и есть верх любви на земле. Любите все создание божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну божию постигнешь в вещах <...>. И полюбишь, наконец, весь мир уже всецелою, всемирною любовью...»
В атмосфере ненависти, страха и отчаяния эта удивительная проповедь любви и всепрощения давала надежду на будущее. В конце рассказа лейтенант получает письмо от Эсме и ее посылку - трогательное послание с выражением человеческой симпатии. Это письмо и подарок, часы отца, английского офицера, погибшего в боях с немецкими войсками в Северной Африке, помогут герою вернуться к нормальной жизни. Рассказ, как и ряд других его произведений, связанных в той или иной степени с русской темой, свидетельствует о том, что Сэлинджер был знаком с русской философско-религиозной мыслью. Влияние ее на творчество писателя до сих пор остается недооцененным.
Критики много пишут об интересе Сэлинджера к индуизму и дзен-буддизму. Против тенденции абсолютизировать влияние на писателя восточной философии высказывался А.М. Зверев: «Если зависимость и есть, то относительная <...>. При своем виртуозном мастерстве Сэлинджер всегда доверял интуитивному, а не умозрительному постижению сущностей». Давно назрела необходимость по-иному взглянуть на факторы, формировавшие мировоззрение писателя, и в первую очередь на роль восточно-христианской философии, воздействие которой на Сэлинджера до недавнего времени практически не рассматривалось. В этой связи обратимся к рассказу «Фрэнни» (1955) и повести «Зуи» (1957), которые в 1961 году писатель объединил в одно произведение под названием «Фрэнни и Зуи».
Если в 1950 году Сэлинджер цитировал строки из поучений старца Зосимы в рассказе «Посвящается Эсме», то в 1955-м, в рассказе «Фрэнни» он отсылает читателя к книге анонимного автора, которая созвучна упомянутой части романа «Братья Карамазовы» «Русский инок». Речь идет об «Откровенных рассказах Странника духовному своему отцу». Авторство этого своеобразного жития приписывают нескольким людям - отцу Михаилу (Козлову), епископу Феофану Затворнику и даже старцу Амвросию Оптинскому. Рассказы были переписаны на Афоне игуменом Паисием и многократно публиковались в России. Первую часть книги перевели на английский язык в 1883 году под заглавием «The Way of a Pilgrim». Перевод второй части появился позже, в 1911 году. Заглавие этого произведения в отечественной критике обычно переводят, не обращаясь к первоисточнику, как «Путь странника» (или «Путь пилигрима»). В духовном мире сэлинджеровских героев «Откровенные рассказы...» занимают особенное место. О русской книге знали старшие братья Симор и Бадди, с ней хорошо знаком Зуи. Ее читала и перечитывала его сестра Фрэнни.
Размышления Странника о молитве и воздействии молитвы на человека являются фоном рассказа «Фрэнни», первой части своеобразного диптиха. Героине Сэлинджера была известна биография Странника, от имени которого ведется повествование, обстоятельства его встреч с разными людьми во время его путешествий по России, посещений различных монастырей и бесед с их насельниками. Большое впечатление на нее произвела проповедь старца, изложенная в первом рассказе книги. Своему другу Лейну Куттелу она объясняет значение русского слова «старец» трудно переводимой фразой «He is a very advanced religious person». Фрэнни упоминает и «Добротолюбие» (Philokalia), книгу, которую - вместе с Библией - Странник всюду носит с собой.
«Philokalia» в «Откровенных рассказах...» характеризуется как главное руководство «в созерцательной духовной жизни». Через всю повесть Сэлинджера рефреном проходят слова одного из авторов «Добротолюбия», св. Симеона Нового Богослова: «Сядь безмолвно и уединенно, преклони голову, закрой глаза <...> воображением смотри внутрь сердца, своди ум, то есть мысль из головы в сердце. Дыши и говори: “Господи Иисусе Христе, помилуй мя”, тихо, устами или одним умом». Именно этому наставлению следует героиня рассказа: она старается непрестанно творить Иисусову молитву, пока еще внешнюю, носит с собой «Откровенные рассказы...», дорожит этой книгой, пересказывает ее содержание другу, гарвардскому студенту Лейну Куттелу. Но того вовсе не интересует эзотерическая русская история, повествующая о духовном пути Странника. Он занят вещами сугубо материальными, например, поеданием лягушачьих лапок в дорогом нью-йоркском ресторане. Своими неуместными репликами Лейн пытается спустить Фрэнни с небес на землю, но тщетно. Девушка его не слышит, она находится в состоянии религиозного экстаза. Кончается первая часть сэлинджеровского «диптиха» глубоким обмороком героини. Когда она приходит в себя, губы ее беззвучно произносят Иисусову молитву.
Вторая часть повести посвящена рассуждениям героев об этой анонимной русской книге, столь сильно повлиявшей на Фрэнни. Она построена как одноактная пьеса необычайной длины, в нескольких картинах, со множеством авторских ремарок, позволяющих разбавить серьезность философско-религиозного спора. В «первой картине» брат Фрэнни, Захарий (Зуи) со знанием дела объясняет матери, что это за книжка, которую все время читает его сестра. В «третьей картине» он долго и подробно обсуждает с Фрэнни основную идею «Откровенных рассказов...». Поначалу создается впечатление, что Зуи сдержанно относится к увлечению сестры православными идеями. Дело в том, что они оба были воспитаны старшими братьями в духе восточной мудрости, о чем Зуи говорит с явным неодобрением, и это важное обстоятельство. Он, видимо, осознает некоторую ущербность подобного воспитания. «They made freaks of us», - замечает он.
В ходе долгого и трудного разговора с Фрэнни о молитве, ее цели и о сущности Христа, Зуи признает право сестры искать истину не в буддизме или даосизме, а в христианской святоотеческой литературе. Более того, ясно, что он открыл для себя эту книгу раньше Фрэнни - и глубже воспринял ее мудрость, хотя и не признал необходимость непрестанной молитвы. Теперь он сам, так скажем, играет роль «старца» по отношению к Фрэнни, которая, подобно Страннику, искала духовного очищения и приобщения к Богу. В русской книге Зуи воспринял главное - заповеди святых отцов из «Добротолюбия» и глубину евангельской мудрости («Бог есть любовь»). Он преподает начинающей актрисе Фрэнсис Гласс, разочарованной в жизни и своей профессии, урок любви и всепрощения. Зуи обращает к ней слова, которые можно считать художественным завещанием писателя: I don’t care where an actor acts. It can be in summer stock, it can be over a radio, it can be over television, it can be in a goddam Broadway theatre <…>. But I’ll tell you a terrible secret - Are you listening to me? There isn’t anyone out there who isn’t Seymour’s Fat Lady <…>. Don’t you know that goddam secret yet? <…> Don’t you know who that Fat Lady really is?.. Ah, buddy. It’s Christ himself… Christ himself, buddy.
Проповедь Зуи, а это именно проповедь, близка по смыслу тому, что говорил один из авторов «Добротолюбия» Никита Стифат. Он учил любить людей, какими бы убогими они ни были: «По внутреннему настроению души изменяется естество вещей, то есть, кто каков сам, тот так и о других заключает <...> кто достиг истинной молитвы и любви, тот не имеет различения вещей, не различает праведного от грешного, но всех равно любит и не осуждает, как и Бог; как солнце сияет и дождит на праведных и неправедных». Здесь слышна перекличка и с приведенными выше словами старца Зосимы («Братья, не бойтесь греха людей...»), а также со словами Версилова из «Подростка», обращенными к сыну, Аркадию Долгорукову: «Друг мой, любить людей так, как они есть, невозможно. И однако же должно. И потому делай им добро, скрепя свои чувства, зажимая нос и закрывая глаза (последнее необходимо)». Под влиянием идей, почерпнутых из «Откровенных рассказов...», а также проповедей брата, Фрэнни испытывает духовное перерождение. Судя по концовке, она вернется к обычной жизни, умудренная идеями книг восточно-христианской религиозной философии.
С.А. Ипатова, автор серьезного исследования, посвященного жанру и сюжету «Откровенных рассказов Странника духовному своему отцу», пишет о том, что Достоевский читал и перечитывал «Откровенные рассказы...». Известно, что саму молитву и практику «умного делания» Достоевский, как полагает исследовательница, «безусловно, знал из творений Отцов церкви, св. Нила Сорского и, конечно, из общения с оптинскими монахами». Таким образом, в творчестве Достоевского возрождается «забытая святоотеческая мысль о пути к совершенствованию как о стремлении к таинственному слиянию с Богом». В ХХ веке эта малоизвестная в США традиция удивительным образом обрела последователя в лице Сэлинджера, в его повести «Фрэнни и Зуи». Отмечу важную деталь, указывающую на незримую связь двух писателей. Одним из составителей второй части книги о русском страннике - и автором Шестого и Седьмого рассказов - считается св. Амвросий Оптинский. Как известно, в разное время у него искали совета и благословения два великих русских писателя, Толстой и Достоевский. Именно под влиянием встреч с ним автор «Братьев Карамазовых» и создал образ старца Зосимы, повлиявший на американского писателя.
Из зарубежных исследователей мало кто обращал внимание на роль православной традиции в творчестве Сэлинджера. Исключение составляет, пожалуй, Кеннет Славенски. Он усматривает сходство героини Сэлинджера со Странником из «Откровенных рассказов...». Фрэнни, пишет он, «становится странником, бредущим через американские джунгли “липовых” тщеславных “эго” в поисках некой неясной правды». Ее увлечение Иисусовой молитвой было, по мнению критика, отражением интереса Сэлинджера к философии Востока (а точнее сказать, к восточно-христианской философии. - Э.О.). В этом отразилось его разочарование в ценностях американской культуры, которая «обесценивает духовность». К сожалению, заключает Кеннет Славенски, рассказ Сэлинджера оказался непонятым.
Критики прочли его как описание перехода Фрэнни от отрочества к взрослой жизни, увидели в состоянии героини признаки беременности, во что поверила, как отмечает Славенски, даже редакция журнала «Нью-Йоркер». Писатель был весьма расстроен такой реакцией читателей. При переиздании он решил прояснить свой замысел и показать, что сильные эмоциональные переживания Фрэнни были связаны с ее душевным состоянием и новым религиозным опытом, а не с беременностью. Однако из подготовленных дополнений он в конце концов оставил лишь две строчки («Слишком большой перерыв от рюмки до рюмки, грубо говоря»), которые не могли исправить создавшегося у читателей впечатления.
* * *
Размышляя над путями духовного совершенствования, Сэлинджер обращался не только к трансценденталистам или к буддизму (о чем хорошо известно всем исследователям его творчества), но и к духовному опыту православного монашества. «Умное делание», внутреннее самоуглубление, открывающее «потаенное сердце человека», особо воспринятое афонскими монахами и - гораздо позднее через Паисия Величковского - оптинскими и валаамскими старцами, в ХХ веке привлекло внимание писателя в далекой Америке. Интерес Сэлинджера к восточно-христианской аскетике, как и перекличка идей Достоевского и Сэлинджера, - тема, дальнейшее исследование которой может открыть новую страницу в истории российско-американских литературных связей.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
Книга, охватывающая события культурной жизни России и США разных лет, имеет целью расширить представление российского читателя о путях взаимного обогащения двух культур. Представленные в ней материалы позволяют судить о движении идей в трех сферах - политики, философии и эстетики. В книге дается обзор культурных контактов России и Америки в первые три десятилетия после образования США. Идеи свободы, победившие в Америке восемнадцатого века, притягивали русскую мысль (Новиков, Каржавин), а революционные движения в России начала двадцатого столетия привлекали американцев, приезжавших сюда в 1905, а затем в 1917-1918 годах. Взаимосвязи русской и американской литератур рассматриваются на материале творчества Генри Торо, Ральфа Эмерсона и Льва Толстого, а также Эдгара По и Достоевского.
Отдельные главы посвящены восприятию русской литературы в США и влиянию Толстого на американских писателей. В книге также анализируется русская тема в творчестве Сэлинджера. В качестве примеров путешествия идей во времени и пространстве приводятся творчество Айн Рэнд и русские впечатления американского журналиста Уильяма Уоллинга. Книга адресована тем, кто занимается изучением русской и американской литератур, а также историкам-американистам. Она будет полезна широкому кругу читателей, интересующихся культурной жизнью России и США девятнадцатого и двадцатого веков.
С разрешения издательства "Нестор-История" публикую главу из этой книги, посвященную Сэлинджеру и Достоевскому.
Русская тема в творчестве Сэлинджера (Сэлинджер и Достоевский)
Среди своих любимых писателей Джером Дэвид Сэлинджер называл Достоевского, Толстого и Чехова. Каждый из них в какой-то степени повлиял на его художественное творчество, о чем можно судить как по прямым отсылкам, так и по косвенным признакам. Сэлинджеру должна была импонировать тонкость психологического письма Чехова, искренность Толстого, то качество, которым восхищались многие американские писатели - от Уильяма Хауэллса и Уильяма Джеймса до Эрнеста Хемингуэя и Джона Гарднера. Достоевский занимал в этом ряду, пожалуй, особенное место. Его погружение в тайны человеческой психики, поиск духовного спасения были близки Сэлинджеру, человеку, прошедшему через испытания Второй мировой войны и тоже искавшему пути духовного возрождения.
Идеи Достоевского отразились в его творчестве, в частности в рассказе «Посвящается Эсме» (To Esme - with Love and Squalor, 1950). Герой рассказа, лейтенант Икс, выздоравливающий после лечения в американском военном госпитале в 1946 году, обнаруживает в доме немки, где он квартировал, книгу Геббельса «Die Zeit Ohne Beispiel». На форзаце книги герой рассказа увидел запись: «Боже! Жизнь есть ад!». Нетвердой рукой он вывел ниже слова Достоевского: «Отцы и учители, мыслю: “Что есть ад?” Рассуждаю так: “Страдание о том, что нельзя уже более любить”». В оригинале эти слова звучат так: «Fathers and teachers, I ponder “What is hell? I maintain that it is the suffering of being unable to love”». Прямая отсылка к Достоевскому в этом контексте говорит о том, что писатель придавал большое значение идеям, изложенным в той части романа «Братья Карамазовы», которая называется «Русский инок» и содержит историю старца Зосимы, его беседы и поучения.
Сэлинджер психологически тонко описывает состояние глубокой депрессии, в которой находился герой. Важно отметить, что рассказ автобиографичен, он отразил настроения Сэлинджера, прошедшего через настоящий ад при высадке союзников в Нормандии и во время сражений в Хюртгенском лесу. Один из первых американцев, вошедших в концлагерь Кауферинг-IV, он видел тысячи трупов уничтоженных фашистами людей. Эта жуткая картина произвела на него неизгладимое впечатление. «Нервный срыв, произошедший у Сэлинджера, - пишет Эберхард Элсен, - не был вызван боевым стрессом <...>. [Его] надломило освобождение концлагеря Кауферинг-IV». В течение нескольких месяцев после этого Сэлинджер лечился в психиатрическом отделении госпиталя в Германии.
Герой Сэлинджера тоже прошел через подобные испытания, хотя читатель только догадывается о его предыстории. Лейтенант Икс переживает состояние, которое в медицине называется «посттравматическим стрессовым расстройством», на что указывают многие симптомы. Он испытывает состояние глубокой апатии, не может ни на чем сосредоточиться, не координирует свои движения, не может даже разборчиво написать несколько слов. В рассказе особенно пронзительно звучат слова героя, который повторяет мысль Достоевского о том, что невозможность любить и «есть ад». Он мысленно обращается за помощью к русскому писателю, как обращались к старцу Зосиме те, кто искал духовного спасения в романе «Братья Карамазовы». Одна из заповедей старца Зосимы, которая должна была найти отклик в сердце лейтенанта Икс, изложена в третьей части шестой книги романа, а именно в главке «О молитве, о любви и о соприкосновении мирам иным»: «Братья, не бойтесь греха людей, любите человека и во грехе его, ибо сие уж подобие божеской любви и есть верх любви на земле. Любите все создание божие, и целое, и каждую песчинку. Каждый листик, каждый луч божий любите. Любите животных, любите растения, любите всякую вещь. Будешь любить всякую вещь и тайну божию постигнешь в вещах <...>. И полюбишь, наконец, весь мир уже всецелою, всемирною любовью...»
В атмосфере ненависти, страха и отчаяния эта удивительная проповедь любви и всепрощения давала надежду на будущее. В конце рассказа лейтенант получает письмо от Эсме и ее посылку - трогательное послание с выражением человеческой симпатии. Это письмо и подарок, часы отца, английского офицера, погибшего в боях с немецкими войсками в Северной Африке, помогут герою вернуться к нормальной жизни. Рассказ, как и ряд других его произведений, связанных в той или иной степени с русской темой, свидетельствует о том, что Сэлинджер был знаком с русской философско-религиозной мыслью. Влияние ее на творчество писателя до сих пор остается недооцененным.
Критики много пишут об интересе Сэлинджера к индуизму и дзен-буддизму. Против тенденции абсолютизировать влияние на писателя восточной философии высказывался А.М. Зверев: «Если зависимость и есть, то относительная <...>. При своем виртуозном мастерстве Сэлинджер всегда доверял интуитивному, а не умозрительному постижению сущностей». Давно назрела необходимость по-иному взглянуть на факторы, формировавшие мировоззрение писателя, и в первую очередь на роль восточно-христианской философии, воздействие которой на Сэлинджера до недавнего времени практически не рассматривалось. В этой связи обратимся к рассказу «Фрэнни» (1955) и повести «Зуи» (1957), которые в 1961 году писатель объединил в одно произведение под названием «Фрэнни и Зуи».
Если в 1950 году Сэлинджер цитировал строки из поучений старца Зосимы в рассказе «Посвящается Эсме», то в 1955-м, в рассказе «Фрэнни» он отсылает читателя к книге анонимного автора, которая созвучна упомянутой части романа «Братья Карамазовы» «Русский инок». Речь идет об «Откровенных рассказах Странника духовному своему отцу». Авторство этого своеобразного жития приписывают нескольким людям - отцу Михаилу (Козлову), епископу Феофану Затворнику и даже старцу Амвросию Оптинскому. Рассказы были переписаны на Афоне игуменом Паисием и многократно публиковались в России. Первую часть книги перевели на английский язык в 1883 году под заглавием «The Way of a Pilgrim». Перевод второй части появился позже, в 1911 году. Заглавие этого произведения в отечественной критике обычно переводят, не обращаясь к первоисточнику, как «Путь странника» (или «Путь пилигрима»). В духовном мире сэлинджеровских героев «Откровенные рассказы...» занимают особенное место. О русской книге знали старшие братья Симор и Бадди, с ней хорошо знаком Зуи. Ее читала и перечитывала его сестра Фрэнни.
Размышления Странника о молитве и воздействии молитвы на человека являются фоном рассказа «Фрэнни», первой части своеобразного диптиха. Героине Сэлинджера была известна биография Странника, от имени которого ведется повествование, обстоятельства его встреч с разными людьми во время его путешествий по России, посещений различных монастырей и бесед с их насельниками. Большое впечатление на нее произвела проповедь старца, изложенная в первом рассказе книги. Своему другу Лейну Куттелу она объясняет значение русского слова «старец» трудно переводимой фразой «He is a very advanced religious person». Фрэнни упоминает и «Добротолюбие» (Philokalia), книгу, которую - вместе с Библией - Странник всюду носит с собой.
«Philokalia» в «Откровенных рассказах...» характеризуется как главное руководство «в созерцательной духовной жизни». Через всю повесть Сэлинджера рефреном проходят слова одного из авторов «Добротолюбия», св. Симеона Нового Богослова: «Сядь безмолвно и уединенно, преклони голову, закрой глаза <...> воображением смотри внутрь сердца, своди ум, то есть мысль из головы в сердце. Дыши и говори: “Господи Иисусе Христе, помилуй мя”, тихо, устами или одним умом». Именно этому наставлению следует героиня рассказа: она старается непрестанно творить Иисусову молитву, пока еще внешнюю, носит с собой «Откровенные рассказы...», дорожит этой книгой, пересказывает ее содержание другу, гарвардскому студенту Лейну Куттелу. Но того вовсе не интересует эзотерическая русская история, повествующая о духовном пути Странника. Он занят вещами сугубо материальными, например, поеданием лягушачьих лапок в дорогом нью-йоркском ресторане. Своими неуместными репликами Лейн пытается спустить Фрэнни с небес на землю, но тщетно. Девушка его не слышит, она находится в состоянии религиозного экстаза. Кончается первая часть сэлинджеровского «диптиха» глубоким обмороком героини. Когда она приходит в себя, губы ее беззвучно произносят Иисусову молитву.
Вторая часть повести посвящена рассуждениям героев об этой анонимной русской книге, столь сильно повлиявшей на Фрэнни. Она построена как одноактная пьеса необычайной длины, в нескольких картинах, со множеством авторских ремарок, позволяющих разбавить серьезность философско-религиозного спора. В «первой картине» брат Фрэнни, Захарий (Зуи) со знанием дела объясняет матери, что это за книжка, которую все время читает его сестра. В «третьей картине» он долго и подробно обсуждает с Фрэнни основную идею «Откровенных рассказов...». Поначалу создается впечатление, что Зуи сдержанно относится к увлечению сестры православными идеями. Дело в том, что они оба были воспитаны старшими братьями в духе восточной мудрости, о чем Зуи говорит с явным неодобрением, и это важное обстоятельство. Он, видимо, осознает некоторую ущербность подобного воспитания. «They made freaks of us», - замечает он.
В ходе долгого и трудного разговора с Фрэнни о молитве, ее цели и о сущности Христа, Зуи признает право сестры искать истину не в буддизме или даосизме, а в христианской святоотеческой литературе. Более того, ясно, что он открыл для себя эту книгу раньше Фрэнни - и глубже воспринял ее мудрость, хотя и не признал необходимость непрестанной молитвы. Теперь он сам, так скажем, играет роль «старца» по отношению к Фрэнни, которая, подобно Страннику, искала духовного очищения и приобщения к Богу. В русской книге Зуи воспринял главное - заповеди святых отцов из «Добротолюбия» и глубину евангельской мудрости («Бог есть любовь»). Он преподает начинающей актрисе Фрэнсис Гласс, разочарованной в жизни и своей профессии, урок любви и всепрощения. Зуи обращает к ней слова, которые можно считать художественным завещанием писателя: I don’t care where an actor acts. It can be in summer stock, it can be over a radio, it can be over television, it can be in a goddam Broadway theatre <…>. But I’ll tell you a terrible secret - Are you listening to me? There isn’t anyone out there who isn’t Seymour’s Fat Lady <…>. Don’t you know that goddam secret yet? <…> Don’t you know who that Fat Lady really is?.. Ah, buddy. It’s Christ himself… Christ himself, buddy.
Проповедь Зуи, а это именно проповедь, близка по смыслу тому, что говорил один из авторов «Добротолюбия» Никита Стифат. Он учил любить людей, какими бы убогими они ни были: «По внутреннему настроению души изменяется естество вещей, то есть, кто каков сам, тот так и о других заключает <...> кто достиг истинной молитвы и любви, тот не имеет различения вещей, не различает праведного от грешного, но всех равно любит и не осуждает, как и Бог; как солнце сияет и дождит на праведных и неправедных». Здесь слышна перекличка и с приведенными выше словами старца Зосимы («Братья, не бойтесь греха людей...»), а также со словами Версилова из «Подростка», обращенными к сыну, Аркадию Долгорукову: «Друг мой, любить людей так, как они есть, невозможно. И однако же должно. И потому делай им добро, скрепя свои чувства, зажимая нос и закрывая глаза (последнее необходимо)». Под влиянием идей, почерпнутых из «Откровенных рассказов...», а также проповедей брата, Фрэнни испытывает духовное перерождение. Судя по концовке, она вернется к обычной жизни, умудренная идеями книг восточно-христианской религиозной философии.
С.А. Ипатова, автор серьезного исследования, посвященного жанру и сюжету «Откровенных рассказов Странника духовному своему отцу», пишет о том, что Достоевский читал и перечитывал «Откровенные рассказы...». Известно, что саму молитву и практику «умного делания» Достоевский, как полагает исследовательница, «безусловно, знал из творений Отцов церкви, св. Нила Сорского и, конечно, из общения с оптинскими монахами». Таким образом, в творчестве Достоевского возрождается «забытая святоотеческая мысль о пути к совершенствованию как о стремлении к таинственному слиянию с Богом». В ХХ веке эта малоизвестная в США традиция удивительным образом обрела последователя в лице Сэлинджера, в его повести «Фрэнни и Зуи». Отмечу важную деталь, указывающую на незримую связь двух писателей. Одним из составителей второй части книги о русском страннике - и автором Шестого и Седьмого рассказов - считается св. Амвросий Оптинский. Как известно, в разное время у него искали совета и благословения два великих русских писателя, Толстой и Достоевский. Именно под влиянием встреч с ним автор «Братьев Карамазовых» и создал образ старца Зосимы, повлиявший на американского писателя.
Из зарубежных исследователей мало кто обращал внимание на роль православной традиции в творчестве Сэлинджера. Исключение составляет, пожалуй, Кеннет Славенски. Он усматривает сходство героини Сэлинджера со Странником из «Откровенных рассказов...». Фрэнни, пишет он, «становится странником, бредущим через американские джунгли “липовых” тщеславных “эго” в поисках некой неясной правды». Ее увлечение Иисусовой молитвой было, по мнению критика, отражением интереса Сэлинджера к философии Востока (а точнее сказать, к восточно-христианской философии. - Э.О.). В этом отразилось его разочарование в ценностях американской культуры, которая «обесценивает духовность». К сожалению, заключает Кеннет Славенски, рассказ Сэлинджера оказался непонятым.
Критики прочли его как описание перехода Фрэнни от отрочества к взрослой жизни, увидели в состоянии героини признаки беременности, во что поверила, как отмечает Славенски, даже редакция журнала «Нью-Йоркер». Писатель был весьма расстроен такой реакцией читателей. При переиздании он решил прояснить свой замысел и показать, что сильные эмоциональные переживания Фрэнни были связаны с ее душевным состоянием и новым религиозным опытом, а не с беременностью. Однако из подготовленных дополнений он в конце концов оставил лишь две строчки («Слишком большой перерыв от рюмки до рюмки, грубо говоря»), которые не могли исправить создавшегося у читателей впечатления.
* * *
Размышляя над путями духовного совершенствования, Сэлинджер обращался не только к трансценденталистам или к буддизму (о чем хорошо известно всем исследователям его творчества), но и к духовному опыту православного монашества. «Умное делание», внутреннее самоуглубление, открывающее «потаенное сердце человека», особо воспринятое афонскими монахами и - гораздо позднее через Паисия Величковского - оптинскими и валаамскими старцами, в ХХ веке привлекло внимание писателя в далекой Америке. Интерес Сэлинджера к восточно-христианской аскетике, как и перекличка идей Достоевского и Сэлинджера, - тема, дальнейшее исследование которой может открыть новую страницу в истории российско-американских литературных связей.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky