Ефим Курганов - доцент русской литературы Хельсинкского университета. Автор книг: “Литературный анекдот пушкинской эпохи” (Хельсинки , 1995), “Анекдот как жанр” (СПб., 1997), “Опояз и Арзамас” (СПб., 1998), “Сравнительные жизнеописания. Попытка истории русской литературы” (2 тома; Таллин, 1999), “Василий Розанов и евреи” (СПб., 2000),и “Лолита и Ада” (СПб., 2001), “Похвальное слово анекдоту” (СПб., 2001), “Роман Достоевского “Идиот”. Опыт прочтения” (СПб., 2001), “Анекдот-символ-миф” (СПб., 2002), ""Русский Мюнхгаузен": Реконструкция одной книги, которая была в свое время создана, но так и не была записана" (М., 2017), "Анекдот и литературно-придворный быт (на материале русской жизни пушкинского времени)" (М., 2018) и др.
АНЕКДОТЫ И ПОЭТЫ
Целая сфера исторических анекдотов издавна связана с богемным бытом поэтов, с их скандальными выпадами, нелепыми выходками, с межпоэтическими драками и дрязгами. Бахвальство поэтов, яростная и несправедливая критика ими собратьев по перу и непоколебимая уверенность в собственной великости и т. д. - все эти аспекты разрабатывались в историческом анекдоте. Самый современный пример - «Трепанация черепа» Сергея Гандлевского. Книга эта фактически есть собрание реальных, но совершено при этом реальных историй о том, что происходило между поэтами. А когда же берет начало эта традиция? С какого момента стала она фиксироваться на бумаге? Думаю, впервые такого рода коллекция была составлена Таллеманом де Рео и включена в его книгу «Занимательные истории», то есть произошло это в 1657-1659 гг. Однако первое и, причем, сильно кастрированное издание «Занимательных историй» смогло появиться лишь в 1834-1835 гг.
Была ли хоть какая-нибудь возможность ознакомиться с анекдотами о поэтах, собранными Таллеманом де Рео, до тридцатых годов девятнадцатого столетия? Ю. М. Лотман в 1988 году написал статью «Пушкин и “Historiettes” Таллемана де Рео». В ней он, в частности, отметил, что Таллеман де Рео собрал истории о поэте Вуатюре и что по Таллеману у Вуатюра было три страсти, кроме поэзии: карточная игра, дуэли и увлечения женщинами. Лотман предположил, что таллемановская модель Вуатюоа могла оказать влияние на молодого Пушкина (Ю. М. Лотман. Избранные статьи в 3-х т. Таллин, 1993, т. 3, с. 417). По мысли Ю.М. Лотмана, молодой Пушкин вполне мог ознакомиться с «Занимательными историями» по рукописным отрывкам, которые будто бы распространялись в Париже и могли попасть а Москву, в библиотеку отца поэта: «В восемнадцатом столетии мемуары Таллемана распространялись в рукописной традиции и в отрывках включались в сатирические сборники. Утверждение о знакомстве Пушкина с каким-то рукописным списком памятника не покажется невероятным» (там же, с. 418).
К сожалению, эта версия не имеет под собой ни малейших оснований. «Занимательные истории» Таллемана де Рео в рукописных списках не распространялись. Почти восьмисотстраничный манускрипт Таллемана, всеми совершенно забытый, хранился в составе частной библиотеки одного родственного ему семейства. В 1803-м году библиотеку было решено распродать. Библиограф составил каталог. Рукопись Таллемана де Рео была там указана под названием: «Сборник примечательных документов к пользе истории Франции при Генрихе Четвертом и Людовике тринадцатом». Фамилия Таллемана де Рео названа не была. Рукопись эту в 1820 году за двадцать франков приобрел булочник Шатожир. Так что до 1830 годов о Таллемане никто не знал, в том числе и молодой Пушкин. Анекдоты о поэтах стали в обществе распространяться именно с этого времени, никак не ранее.
Но первым анекдотические циклы о поэтических дрязгах, соперничествах и скандалах стал формировать именно Таллеман, они представляют обширный и разветвленный раздел его «Занимательных историй». Но в первую очередь это серия анекдотов о поэте Малербе и его учениках. Приведу вершинный в этом смысле текст Таллемана де Рео - истинный шедевр, изящный, тонкий и точный: «Он (Малерб) вычеркнул более половины стихов из своего издания Ронсара и изложил причины этого на полях. Однажды Ракан, Коломби, Ивранд и еще кое-кто из друзей Малерба перелистывали эту книгу, лежавшую на столе, и Ракан спросил хозяина, одобряет ли он то, что им не вымарано. “Не более, чем остальное,” - ответил тот. Это дало повод собравшимся, в частности Коломби, сказать Малербу, что после его смерти те, кто найдет эту книгу, подумает, что он одобрял все невычеркнутое. “Вы правы”, - отвечал Малерб и тотчас вымарал все остальное» (Жедеон Таллеман де Рео. Занимательные истории. Л., 1974, с. 47).
И вот еще один анекдот из серии анекдотов о Малербе, не столь тонкий, как вышеприведенный, но весьма показательный для этого цикла, - история о том, как Малерб побывал в гостях у поэта Филиппа Депорта: «Говорил он (Малерб) резко, разговаривал мало, но ни одного слова не произносил зря. Иногда он даже был груб и неучтив: примером может служить случай с Депортом. Ренье как-то привел его на обед к своему дяде (то есть к Депорту); оказалось, что кушанье уже на столе. Депорт принял его как нельзя более учтиво и сказал, что хочет подарить ему экземпляр своих “Псалмов”, только что вышедших из печати. С этими словами он собирается встать, чтобы тут же подняться за книгой в свой кабинет. Малерб грубо говорит ему, что он эту книгу уже видел, так что подниматься за ней не стоит труда, и что суп его, надо думать, лучше его “Псалмов”.
Обедать он, однако, остался...» (там же, с. 39). В России анекдоты о поэтах стали функционировать и распространяться примерно во второй половине восемнадцатого столетия, то есть через сто лет после почина, сделанного Таллеманом де Рео. В первую очередь это были анекдоты о том, как выясняли друг с другом отношения Василий Тредиаковский, Михаил Ломоносов, Александр Сумароков и Иван Барков. Но печататься они стали, в основном, уже в девятнадцатом столетии, с тридцатых годов и далее, и надо иметь в виду, что были разрозненные публикации (в «Московском телеграфе», «Библиотеке для чтения», «Москвитянине», «Русском архиве» и т. д.
В наиболее полном виде этот цикл представлен в сборнике «Русский исторический анекдот от Петра Первого до Александра третьего» (СПб., «Пушкинский фонд», 2018). Вот несколько фрагментов:
«Сумароков был самолюбив, вспыльчив, вместе добр, великодушен; боролся с Ломоносовым, соперником своим на литературном поприще, который осмеивал в трагике незнание русского языка, а трагик приводил в доказательство явного безумия Ломоносова его “Грамматику российскую” и “Риторику” ...» (Русский исторический анекдот, с. 47);
«В ранних годах славы Шувалова, при императрице Елизавете, лучшее место занимает Ломоносов... Того же времени соперником Ломоносова был Сумароков. Шувалов часто сводил их у себя. От споров о критике и языке они доходили до преимуществ, с одной стороны, лирического и эпического, с другой - драматического рода, а собственно, - каждый своего, и такие распри опирались иногда на приносимые книги с текстами. Первое, в языке, что, произвело задачу обоим, - перевод оды Жана-Батиста Руссо “На счастие”; по второму Ломоносов решился написать две трагедии. В спорах же чем более Сумароков злился, тем более Ломоносов язвил его; и если оба не совсем были трезвы, то оканчивали ссору запальчивою бранью, так что он высылал их обоих или, чаще, Сумарокова. “Если же Ломоносов занесется в своих жалобах”, - говорил он, - “то я посылаю за Сумароковым, а с тем, ожидая, заведу речь об нем”. Сумароков, услыша у дверей, что Ломоносов здесь, или уходит, или, подслушав, вбегает с криком: “Не верьте ему, Ваше Превосходительство, он все лжет; удивляюсь, как вы даете место у себя такому пьянице, негодяю”. - “Сам ты подлец, пьяница, неуч, под школой учился, сцены твои краденые!”» (там же, с. 48);
«Камергер Иван Иванович Шувалов пригласил однажды к себе на обед, по обыкновению, многих ученых, и в том числе Ломоносова и Сумарокова. Во втором часу все гости собрались и, чтобы сесть за стол, ждали мы только прибытия Ломоносова, который, не зная, что был приглашен и Сумароков, явился только около двух часов. Пройдя от дверей уже до половины комнаты и заметя вдруг Сумарокова, он тотчас оборотился и, не говоря ни слова, пошел назад к двери, чтобы удалиться. Камергер закричал ему: “Куда, куда? Михаил Васильевич! Мы сейчас сядем за стол и ждали только тебя” - “Домой”, - отвечал Ломоносов, держась за скобку растворенной двери. - “Зачем же? - возразил камергер. - Ведь я просил тебя к себе обедать”. - “Затем, - отвечал Ломоносов, - что я не хочу обедать с дураком”. Тут он показал на Сумарокова и удалился» (там же, с. 48-49).
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте:
http://vk.com/podosokorskiy- в телеграм:
http://telegram.me/podosokorsky- в одноклассниках:
https://ok.ru/podosokorsky