Ефим Курганов. "Пушкин и князь Цицианов - как анекдотом пропитывается большая форма у Пушкина"
Ефим Курганов - доцент кафедры русской литературы Хельсинкского университета. Автор следующих книг: “Литературный анекдот пушкинской эпохи” (Хельсинки , 1995), “Анекдот как жанр” (СПб., 1997), “Опояз и Арзамас” (СПб., 1998), “Сравнительные жизнеописания. Попытка истории русской литературы” (2 тома; Таллин, 1999), “Василий Розанов и евреи” (СПб., 2000),и “Лолита и Ада” (СПб., 2001), “Похвальное слово анекдоту” (СПб., 2001), “Роман Достоевского “Идиот”. Опыт прочтения” (СПб., 2001), “Анекдот-символ-миф” (СПб., 2002) и др.
ПУШКИН И КНЯЗЬ ЦИЦИАНОВ. НЕСКОЛЬКО ИСТОРИЙ О ТОМ, КАК АНЕКДОТОМ ПРОПИТЫВАЕТСЯ БОЛЬШАЯ ФОРМА У ПУШКИНА
1
АНЕКДОТ В «ЕВГЕНИИ ОНЕГИНЕ», ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО ПРИМЕЧАНИЯ
В авторских примечаниях к «Евгению Онегину» есть следующая запись: «Сравнение, заимствованное у К**, столь известного игривостию изображения. К ** рассказывал, что будучи однажды послан курьером от князя Потемкина к императрице, он ехал так скоро, что шпага его, высунувшись концом из тележки, стучала по верстам, как по частоколу» (1). Примечание это, данное под номером 43, вызвано следующим местом из строфы XXXV главы седьмой «Евгения Онегина»:
«Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор» (2).
Кто же тот загадочный К, в прошлом столь известный «игривостию изображения», который мог быть послан курьером от Потемкина к Екатерине и рассказ которого об этом в поэтической форме зафиксировал Пушкин? Еще в 1923 г. Б.Л. Модзалевский выдвинул предположение, что под К** подразумевался князь Д.Е. Цицианов (1747-1835), популярный рассказчик и острослов того времени, имевший реиутацию «русского Мюнхгаузена» (3). При этом К** расшифровывалось как «князь». Предположение это было высказано вскользь в комментариях к пушкинскому «Дневнику» (4). Попытаемся сейчас, исходя из установленных к настоящему времени фактов, аргументировать давнюю эту гипотезу. В пушкинском примечании сведения о выведенном в нем рассказчике ограничиваются тем, что он отличался «игривостию изображения» и был в свое время курьером между Екатериной Второй и Потемкиным. Из этого и будем исходить. Современниками было засвидетельствовано, что «игривость изображения» - одно из определяющих качеств Д.Е. Цицианова как рассказчика.
Так, П.А. Вяземский писал, например: «Князь Цицианов, известный поэзиею рассказов» (5). Он же высказывался о Цицианове еще и так: «Есть лгуны, которых совестно называть лгунами: это своего рода поэты, и часто в них более воображения, нежели в присяжных поэтах. Возьмите, например, князя Цицианова…» (6)
Конечно, все это отнюдь не позволяет закрепить «игривость изображения» за одним лишь князем Цициановым. Однако пушкинский рассказ находит себе подкрепление и в сохранившихся биографических данных о князе-острослове. Насколько известно, Цицианов нигде не служил, но он был близок к Екатерине Второй и князю Потемкину, которым, судя по всему, импонировали его «остроумные вымыслы» (формулировка Пушкина), и нередко императрица и ее фаворит в знак благосклонности давали ему личные поручения. Во всяком случае эти поручения представляют собой одну из сюжетных линий в цициановских рассказах. Так, в записи П.А. Вяземским одного из них Цицианов предстает как курьер между Екатериной Второй и Потемкиным (7).
Приведем теперь один цициановский рассказ, имеющий совершенно исключительное значение в рамках настоящей заметки. Извлекаем мы его из «Автобиографии» А.О. Смирновой-Россет, которая, кстати, было двоюродной племянницей князя и зафиксировала множество его историй. Итак, запись, сделанная А.О. Смирновой-Россет:
«Я был, говорил он (Д.Е. Цицианов - Е.К.), фаворитом Потемкина.
Он мне говорит:
- Цицианов. Я хочу сделать сюрприз государыне, чтобы она всякое утро пила кофий с калачом, ты один горазд на все руки, поезжай же с горячим калачом.
- Готов, ваше сиятельство.
Вот я устроил ящик с конфоркой, калач уложил и помчался, шпага только ударяла по столбам все время: тра, тра, тра и к завтраку представил собственноручно калач.
Изволила благодарить и послала Потемкину шубу.
Я поехал и говорю:
- Ваше сиятельство, государыня в знак благодарности прислала вам соболью шубу, что ни есть лучшую.
- Вели же открыть сундук.
- Не нужно, она у меня за пазухой.
Удивился князь, шуба полетела, как пух, и поймать ее нельзя было… (8)
Собственно, в приведенном фрагменте реконструирован целый мини-цикл, но нас сейчас интересует только анекдот о курьерстве. Все дело в том, что он самым ближайшим образом соотносится с 43-м пушкинским примечанием к «Евгению Онегину» (он не был учтен Б.Л. Модзалевским, так как «Автобиография» А.О. Смирновой-Россет вышла в свет уже после издания дневника А.С. Пушкина и даже уже после смерти исследователя. Итак, пушкинское примечание к «Евгению Онегину» и приведенный отрывок из мемуаров А.О. Смирновой-Россет - это две записи одного и того же цициановского анекдота.
________________
(1) Пушкин А.С. Полн. Собр. соч. в 16 т. М.-Л., 1937, т. 6. С.: 195.
(2) Там же. С.: 154.
(3) См.: Курганов Е.Я. «Русский Мюнхгаузен». М. 2017. 221 с.
(4) Дневник Пушкина. 1833-1835. / Под ред. И с объяснит. Прим. Б.Л. Модзалевского. М.-Л., 1923. С.: 101.
(5) Вяземский П.А. Полн. Собр. соч. СПб., 1883, т. 8. С.: 388.
(6) Там же. С. 146.
(7) Там же. С.: 146.
(8) Смирнова-Россет А.О. Дневник. Воспоминания. / Издание подготовила С.В. Житомирская. М., 1989. С.: 478.
2
АНЕКДОТ В «ДОМИКЕ В КОЛОМНЕ»
В седьмой октаве поэмы «Домик в Коломне» есть строки совершенно непонятные, даже загадочные, но обращение к легендарной фигуре князя Д.Е. Цицианова тут может все поставить на свои места. Обращаемся к седьмой октаве «Домика в Коломне»:
«… Поплетусь-ка дале,
Со станции н станцию шажком,
Как говорят о том оригинале,
Который, не кормя, на рысаке
Приехал от Москвы к Неве-реке» (1).
Что за оригинал имеется в виду? И вообще о чем тут речь? Приступаем к объяснениям. Ф.В. Ростопчин писал из Петербурга своему близкому приятелю Д.И.Киселеву: «Московских здесь я вижу Архаровых, соседа моего Цицианова, у которого лошадь скачет 500 верст не кормя» (2).
В этом письме сделан намек на один из цициановских анекдотов, который как раз и лег в основу седьмой октавы поэмы «Домик в Коломне». Хотя письмо Ф.В. Ростопчина содержит не пересказ анекдота, а лишь его упоминание, мы попытаемся восстановить его сюжетную основу по аналогии с другими цициановскими «остроумными вымыслами». В устном творчестве этого знаменитого некогда острослова пушкинского времени в первую очередь выделяется тип рассказа, где пуантирующим моментом является псевдообъяснение, претендующие на правдоподобие, но на деле лишь усиливающее невероятность всего эпизода. Так, в частности, построен знаменитый цициановский анекдот о пчелах, подробно пересказанный в мемуарах А.Я. Булгакова:
«Случилось, что в одном обществе какой-то помещик, слывший большим хозяином, рассказывал об огромном доходе, получаемом им от пчеловодства, так что доход этот превышал оброк, платимый ему всеми крестьянами, коих было с лишком сто в той деревне.
- Очень вам верю, - возразил Цицианов, - но смею вас уверить. Что такого пчеловодства, как у нас в Грузии, нет нигде в мире.
- Почему так, ваше сиятельство?
- А вот почему, - отвечал Цицианов, - да и быть не может иначе; у нас цветы, заключающие в себе медовые соки, растут, как здесь крапива, да к тому же пчелы у нас величиною почти с воробья; замечательно, что когда оне летают по воздуху, то не жужжат, а поют, как птицы.
- Какие же у вас ульи, ваше сиятельство? - спросил удивленный пчеловод.
- Ульи? Да ульи, - отвечал Цицианов, - такие же, как везде.
- Как же могут столь огромные пчелы влетать в обыкновенные ульи?
Тут Цицианов догадался, что, басенку свою пересоля, он приготовил себе сам ловушку, из которой выпутаться ему трудно. Однако же он нимало не задумался.
- Здесь об нашем крае, - продолжал Цицианов, - не имеют никакого понятия. Нет, батюшка! У нас в Грузии отговорок нет: хоть тресни, да полезай! (3)
Того же типа ответ Цицианова некоему приятелю, к которому он явился сухим во время проливного дождя:
« - Ты в карете ? - спрашивают его.
- Нет, я пришел пешком.
- Да как же ты не промок?
- О - отвечает он. - Я умею очень ловко пробираться между каплями дождя» (4).
Если письмо Ф.В. Ростопчина к Д.И. Киселеву и седьмая октава пушкинской поэмы «Домик в Коломне» имеют в виду один и тот же анекдот, то его можно реконструировать примерно следующим образом: «У меня такая редкостная лошадь, что может скакать 500 верст не кормя». Собеседник требует ответа, каким образом это может быть совершено. "А так - со станции на станцию шажком».
Фраза, включенная Пушкиным в седьмую октаву поэмы «Домик в Коломне», по-видимому и была тем пуантирующим псевдообъяснением, примеры которого мы приводили выше. Нам уже приходилось выше указывать, что другой дорожный анекдот князя Цицианова нашел отражение в тридцать пятой строфе седьмой главы «Евгения Онегина». Вообще до настоящего времени было известно несколько случаев, когда Пушкин упоминал Цицианова и его «остроумные вымыслы»; теперь их число увеличивается еще на один. Все эти примеры свидетельствуют об устойчивом интересе поэта к личности известного острослова и рассказчика и к его своеобразному устному творчеству. Но каковы непосредственные источники сведений о князе Цицианове у Пушкина?
В «Воображаемом разговоре с Александром Первым» поэт писал: «Всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне так, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову» (5).
В качестве первоначального источника сведений Пушкина о Цицианове можно предположить наличие семейных преданий, московские контакты Сергея и Васили Львовичей Пушкиных, но достоверно о них ничего не известно. Совсем по-другому обстоит дело с позднейшими упоминаниями имени Цицианова. В 1828 году Пушкин знакомится с А.О.Смирновой-Россет. С ней, как уже говорилось, Цицианов был в родстве: он приходился ей двоюродным дедом. Более того, в семействе Россетов существовал самый настоящий культ цициановского рассказа, о чем в первую очередь свидетельствует мемуарное наследие самой Александры Осиповны, в котором наличествует целая россыпь «остроумных вымыслов» Дмитрия Евсеевича.
Именно через А.О.Смирнову-Россет, по всей вероятности, к Пушкину и пришел рассказ, который и нашел отражение в седьмой октаве «Домика в Коломне». Напомним, что что работа над поэмой шла в течение октября 1830 года, а первые наброски были сделаны еще в 1829-м году, то есть в скором времени после того, как состоялось знакомство со Смирновой-Россет. Какое же мнсто занимает цициановский рассказ в поэтической системе «Домика в Коломне»? Л.П. Гроссман в работе «Искусство анекдота у Пушкина» указывал на первостепенное значение анекдота в построении «тех произведений Пушкина, которые он охотно называл «шутливыми повестями» или «легкими веселыми рассказами». Этот вид обнимает и поэмы, и прозаические произведения: «Граф Нулин», «Домик в Коломне», «Барышня-крестьянка» одинаково относятся к нему» (6). Отметим, что все эти произведения не просто ориентированы на анекдот как на неожиданный, забавный, пикантный случай, - они насквозь анекдотичны, пародийно-шутливая стихия буквально пронизывает их. И цициановский рассказ, нашедшие отражение в «Домике в Коломне», является пусть всего лишь эпизодом, но эпизодом достаточно симптоматичным, точно вписывающимся в образно-сюжетный контекст поэмы.
_______________________
(1). Пушкин А.С. Полн собр. соч. в 16 т. М.-Л., 1948, т. 5. С.: 85.
(2) Русский архив, 1863, № 12. С.: 892.
(3) Булгаков А.Я. Воспоминания о 1812 годе и вечерних беседах у графа Ростопчина. / / Старина и новизна, 1904, кн. 7. С.: 116.
(4) Вяземский. Полн. Собр. соч. СПб., 1883. Т. 8. С. 146.
(5) Пушкин А.С. Полн. Собр. соч. в 16 т. М.-Л., 1949, т. 11. С. :23.
(6) Гроссман Л.П. Этюды о Пушкине. М.-Л., 1923. С. 58-59.
3
АНЕКДОТ В «КАПИТАНСКОЙ ДОЧКЕ»
Как нам удалось установить, цициановские анекдоты проникли и в роман в стихах «Евгений Онегин», и в поэму «Домик в Коломне». Правда, произошло это на уровне локального вкрапливания анекдотов «русского Мюнхгаузена» в пушкинские тексты, и везде тенденция обнаруживается весьма любопытная. Теперь уже можно с полной определенностью говорить о неоспоримом интереса Пушкина к творчеству Цицианова. Однако представляется, что дело не обошлось одними мелкими вкрапливаниями, что проникновение «остроумных вымыслов» в мир Пушкина произошло и на более основательном сюжетном уровне.
Роман «Капитанская дочка» - самое крупное прозаическое произведение Пушкина, доведенное автором до конца, отшлифованное и обработанное. Главный сюжетный нерв этого текста, несомненно, заключается в мотиве чудодейственной благодарности. Бурна в степи. Путник, едущий в кибитке, теряет ориентацию. Вдруг он замечает какую-то черную точку, которая оказывается неизвестным бродягой в армяке, то есть без верхней зимней одежды. Бродяга выводит заблудившегося путника к постоялому двору - спасает его. В знак благодарности путник хочет дать бродяге деньги, но дядька, сопровождающий путника, отказывает в этом ему, и тогда путник дарит бродяге заячий тулуп. Бродяга говорит ему: «Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей». Бродяга и в самом деле не забыл о дарованном ему заячьем тулупчике. Началось восстание, бродяга оказался его вожаком, и он спас от гибели и самого путника, и его невесту.
Такова сюжетная канва книги. Ее многократно комментировали и пытались как-то объяснить. Источник пушкинского романа находили и в рассказе малоизвестного прозаика Н.Страхова «Благодарность», и в романе Загоскина «Юрий Милославский». Однако чаще всего выводили сюжетную основу «Капитанской дочки» из традиций волшебно-сказочного повествования. Между тем, в том, что совершили путник и бродяга, не ничего сказочного, хотя много неожиданного. На самом-то деле роман Пушкина вышел не из сказки, а из анекдота, и анекдота совершенно конкретного. Причем, у этого анекдота есть свой реальный автор. Это знакомец наш Дмитрий Евсеевич Цицианов, хоть он создавая его, опирался на книги о бароне Мюнхгаузене. Интересующий нас анекдот был зафиксирован в «Старой записной книжке» П.А.Вяземского:
«В трескучий мороз идет он (Д.Е. Цицианов - Е.К.) по улице. Навстречу ему нищий, весь в лохмотьях, просит у него милостыни. Он в карман, ан нет денег. Он снимает с себя бекешу на меху и отдает нищему, сам же идет далее. На перекрестке чувствует он, что кто-то ударил его по плечу. Он оглядывается. Господь Саваоф пред ним и говорит ему:
- Послушай, князь, ты много согрешил, но этот поступок твой один искупит многие грехи твои; поверь мне, я никогда не забуду его!» (1)
Если игнорировать детали, то структура этого анекдота такова. Действующие лица: путник и бродяга. Общая обстановка, характеризующая ситуацию: сильный мороз, бродяга замерзает. Специфика действия: путник не может дать денег, и тогда он снимает свою верхнюю одежду (бекеша, шуба, тулуп), звучат слова вечной благодарности, даже божье благословение. Именно эта сюжетная структура и заинтересовала Пушкина и подтолкнула к определению главного мотива «Капитанской дочки», только он еще более заострил всамделишность ситуации, при всей ее неожиданности: бог Саваоф убран, и максимально развернута тема ответных даров: бродяга показывает, что он и в самом деле не забыл, оказанной ему милости, когда он погибал от стужи.
Так что «остроумный вымысел» Д.Е.Цицианова вполне мог быть учтен Пушкиным при работе над «Капитанской дочкой». И в любом случае феномен «русского Мюнхгаузена» представлял для А.С.Пушкина живейший интерес. Наиболее полный свод анекдотов Д.Е.Цицианова можно найти в книге «Русский исторический анекдот от Петра Первого до Александра Третьего» (СПб, изд. «Пушкинский фонд», 2017).
(1) Вяземский П.А. Полн. Собр. соч. СПб., 1883, т. 8. С: 146.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky
ПУШКИН И КНЯЗЬ ЦИЦИАНОВ. НЕСКОЛЬКО ИСТОРИЙ О ТОМ, КАК АНЕКДОТОМ ПРОПИТЫВАЕТСЯ БОЛЬШАЯ ФОРМА У ПУШКИНА
1
АНЕКДОТ В «ЕВГЕНИИ ОНЕГИНЕ», ИЛИ ИСТОРИЯ ОДНОГО ПРИМЕЧАНИЯ
В авторских примечаниях к «Евгению Онегину» есть следующая запись: «Сравнение, заимствованное у К**, столь известного игривостию изображения. К ** рассказывал, что будучи однажды послан курьером от князя Потемкина к императрице, он ехал так скоро, что шпага его, высунувшись концом из тележки, стучала по верстам, как по частоколу» (1). Примечание это, данное под номером 43, вызвано следующим местом из строфы XXXV главы седьмой «Евгения Онегина»:
«Автомедоны наши бойки,
Неутомимы наши тройки,
И версты, теша праздный взор,
В глазах мелькают как забор» (2).
Кто же тот загадочный К, в прошлом столь известный «игривостию изображения», который мог быть послан курьером от Потемкина к Екатерине и рассказ которого об этом в поэтической форме зафиксировал Пушкин? Еще в 1923 г. Б.Л. Модзалевский выдвинул предположение, что под К** подразумевался князь Д.Е. Цицианов (1747-1835), популярный рассказчик и острослов того времени, имевший реиутацию «русского Мюнхгаузена» (3). При этом К** расшифровывалось как «князь». Предположение это было высказано вскользь в комментариях к пушкинскому «Дневнику» (4). Попытаемся сейчас, исходя из установленных к настоящему времени фактов, аргументировать давнюю эту гипотезу. В пушкинском примечании сведения о выведенном в нем рассказчике ограничиваются тем, что он отличался «игривостию изображения» и был в свое время курьером между Екатериной Второй и Потемкиным. Из этого и будем исходить. Современниками было засвидетельствовано, что «игривость изображения» - одно из определяющих качеств Д.Е. Цицианова как рассказчика.
Так, П.А. Вяземский писал, например: «Князь Цицианов, известный поэзиею рассказов» (5). Он же высказывался о Цицианове еще и так: «Есть лгуны, которых совестно называть лгунами: это своего рода поэты, и часто в них более воображения, нежели в присяжных поэтах. Возьмите, например, князя Цицианова…» (6)
Конечно, все это отнюдь не позволяет закрепить «игривость изображения» за одним лишь князем Цициановым. Однако пушкинский рассказ находит себе подкрепление и в сохранившихся биографических данных о князе-острослове. Насколько известно, Цицианов нигде не служил, но он был близок к Екатерине Второй и князю Потемкину, которым, судя по всему, импонировали его «остроумные вымыслы» (формулировка Пушкина), и нередко императрица и ее фаворит в знак благосклонности давали ему личные поручения. Во всяком случае эти поручения представляют собой одну из сюжетных линий в цициановских рассказах. Так, в записи П.А. Вяземским одного из них Цицианов предстает как курьер между Екатериной Второй и Потемкиным (7).
Приведем теперь один цициановский рассказ, имеющий совершенно исключительное значение в рамках настоящей заметки. Извлекаем мы его из «Автобиографии» А.О. Смирновой-Россет, которая, кстати, было двоюродной племянницей князя и зафиксировала множество его историй. Итак, запись, сделанная А.О. Смирновой-Россет:
«Я был, говорил он (Д.Е. Цицианов - Е.К.), фаворитом Потемкина.
Он мне говорит:
- Цицианов. Я хочу сделать сюрприз государыне, чтобы она всякое утро пила кофий с калачом, ты один горазд на все руки, поезжай же с горячим калачом.
- Готов, ваше сиятельство.
Вот я устроил ящик с конфоркой, калач уложил и помчался, шпага только ударяла по столбам все время: тра, тра, тра и к завтраку представил собственноручно калач.
Изволила благодарить и послала Потемкину шубу.
Я поехал и говорю:
- Ваше сиятельство, государыня в знак благодарности прислала вам соболью шубу, что ни есть лучшую.
- Вели же открыть сундук.
- Не нужно, она у меня за пазухой.
Удивился князь, шуба полетела, как пух, и поймать ее нельзя было… (8)
Собственно, в приведенном фрагменте реконструирован целый мини-цикл, но нас сейчас интересует только анекдот о курьерстве. Все дело в том, что он самым ближайшим образом соотносится с 43-м пушкинским примечанием к «Евгению Онегину» (он не был учтен Б.Л. Модзалевским, так как «Автобиография» А.О. Смирновой-Россет вышла в свет уже после издания дневника А.С. Пушкина и даже уже после смерти исследователя. Итак, пушкинское примечание к «Евгению Онегину» и приведенный отрывок из мемуаров А.О. Смирновой-Россет - это две записи одного и того же цициановского анекдота.
________________
(1) Пушкин А.С. Полн. Собр. соч. в 16 т. М.-Л., 1937, т. 6. С.: 195.
(2) Там же. С.: 154.
(3) См.: Курганов Е.Я. «Русский Мюнхгаузен». М. 2017. 221 с.
(4) Дневник Пушкина. 1833-1835. / Под ред. И с объяснит. Прим. Б.Л. Модзалевского. М.-Л., 1923. С.: 101.
(5) Вяземский П.А. Полн. Собр. соч. СПб., 1883, т. 8. С.: 388.
(6) Там же. С. 146.
(7) Там же. С.: 146.
(8) Смирнова-Россет А.О. Дневник. Воспоминания. / Издание подготовила С.В. Житомирская. М., 1989. С.: 478.
2
АНЕКДОТ В «ДОМИКЕ В КОЛОМНЕ»
В седьмой октаве поэмы «Домик в Коломне» есть строки совершенно непонятные, даже загадочные, но обращение к легендарной фигуре князя Д.Е. Цицианова тут может все поставить на свои места. Обращаемся к седьмой октаве «Домика в Коломне»:
«… Поплетусь-ка дале,
Со станции н станцию шажком,
Как говорят о том оригинале,
Который, не кормя, на рысаке
Приехал от Москвы к Неве-реке» (1).
Что за оригинал имеется в виду? И вообще о чем тут речь? Приступаем к объяснениям. Ф.В. Ростопчин писал из Петербурга своему близкому приятелю Д.И.Киселеву: «Московских здесь я вижу Архаровых, соседа моего Цицианова, у которого лошадь скачет 500 верст не кормя» (2).
В этом письме сделан намек на один из цициановских анекдотов, который как раз и лег в основу седьмой октавы поэмы «Домик в Коломне». Хотя письмо Ф.В. Ростопчина содержит не пересказ анекдота, а лишь его упоминание, мы попытаемся восстановить его сюжетную основу по аналогии с другими цициановскими «остроумными вымыслами». В устном творчестве этого знаменитого некогда острослова пушкинского времени в первую очередь выделяется тип рассказа, где пуантирующим моментом является псевдообъяснение, претендующие на правдоподобие, но на деле лишь усиливающее невероятность всего эпизода. Так, в частности, построен знаменитый цициановский анекдот о пчелах, подробно пересказанный в мемуарах А.Я. Булгакова:
«Случилось, что в одном обществе какой-то помещик, слывший большим хозяином, рассказывал об огромном доходе, получаемом им от пчеловодства, так что доход этот превышал оброк, платимый ему всеми крестьянами, коих было с лишком сто в той деревне.
- Очень вам верю, - возразил Цицианов, - но смею вас уверить. Что такого пчеловодства, как у нас в Грузии, нет нигде в мире.
- Почему так, ваше сиятельство?
- А вот почему, - отвечал Цицианов, - да и быть не может иначе; у нас цветы, заключающие в себе медовые соки, растут, как здесь крапива, да к тому же пчелы у нас величиною почти с воробья; замечательно, что когда оне летают по воздуху, то не жужжат, а поют, как птицы.
- Какие же у вас ульи, ваше сиятельство? - спросил удивленный пчеловод.
- Ульи? Да ульи, - отвечал Цицианов, - такие же, как везде.
- Как же могут столь огромные пчелы влетать в обыкновенные ульи?
Тут Цицианов догадался, что, басенку свою пересоля, он приготовил себе сам ловушку, из которой выпутаться ему трудно. Однако же он нимало не задумался.
- Здесь об нашем крае, - продолжал Цицианов, - не имеют никакого понятия. Нет, батюшка! У нас в Грузии отговорок нет: хоть тресни, да полезай! (3)
Того же типа ответ Цицианова некоему приятелю, к которому он явился сухим во время проливного дождя:
« - Ты в карете ? - спрашивают его.
- Нет, я пришел пешком.
- Да как же ты не промок?
- О - отвечает он. - Я умею очень ловко пробираться между каплями дождя» (4).
Если письмо Ф.В. Ростопчина к Д.И. Киселеву и седьмая октава пушкинской поэмы «Домик в Коломне» имеют в виду один и тот же анекдот, то его можно реконструировать примерно следующим образом: «У меня такая редкостная лошадь, что может скакать 500 верст не кормя». Собеседник требует ответа, каким образом это может быть совершено. "А так - со станции на станцию шажком».
Фраза, включенная Пушкиным в седьмую октаву поэмы «Домик в Коломне», по-видимому и была тем пуантирующим псевдообъяснением, примеры которого мы приводили выше. Нам уже приходилось выше указывать, что другой дорожный анекдот князя Цицианова нашел отражение в тридцать пятой строфе седьмой главы «Евгения Онегина». Вообще до настоящего времени было известно несколько случаев, когда Пушкин упоминал Цицианова и его «остроумные вымыслы»; теперь их число увеличивается еще на один. Все эти примеры свидетельствуют об устойчивом интересе поэта к личности известного острослова и рассказчика и к его своеобразному устному творчеству. Но каковы непосредственные источники сведений о князе Цицианове у Пушкина?
В «Воображаемом разговоре с Александром Первым» поэт писал: «Всякое слово вольное, всякое сочинение противузаконное приписывают мне так, как всякие остроумные вымыслы князю Цицианову» (5).
В качестве первоначального источника сведений Пушкина о Цицианове можно предположить наличие семейных преданий, московские контакты Сергея и Васили Львовичей Пушкиных, но достоверно о них ничего не известно. Совсем по-другому обстоит дело с позднейшими упоминаниями имени Цицианова. В 1828 году Пушкин знакомится с А.О.Смирновой-Россет. С ней, как уже говорилось, Цицианов был в родстве: он приходился ей двоюродным дедом. Более того, в семействе Россетов существовал самый настоящий культ цициановского рассказа, о чем в первую очередь свидетельствует мемуарное наследие самой Александры Осиповны, в котором наличествует целая россыпь «остроумных вымыслов» Дмитрия Евсеевича.
Именно через А.О.Смирнову-Россет, по всей вероятности, к Пушкину и пришел рассказ, который и нашел отражение в седьмой октаве «Домика в Коломне». Напомним, что что работа над поэмой шла в течение октября 1830 года, а первые наброски были сделаны еще в 1829-м году, то есть в скором времени после того, как состоялось знакомство со Смирновой-Россет. Какое же мнсто занимает цициановский рассказ в поэтической системе «Домика в Коломне»? Л.П. Гроссман в работе «Искусство анекдота у Пушкина» указывал на первостепенное значение анекдота в построении «тех произведений Пушкина, которые он охотно называл «шутливыми повестями» или «легкими веселыми рассказами». Этот вид обнимает и поэмы, и прозаические произведения: «Граф Нулин», «Домик в Коломне», «Барышня-крестьянка» одинаково относятся к нему» (6). Отметим, что все эти произведения не просто ориентированы на анекдот как на неожиданный, забавный, пикантный случай, - они насквозь анекдотичны, пародийно-шутливая стихия буквально пронизывает их. И цициановский рассказ, нашедшие отражение в «Домике в Коломне», является пусть всего лишь эпизодом, но эпизодом достаточно симптоматичным, точно вписывающимся в образно-сюжетный контекст поэмы.
_______________________
(1). Пушкин А.С. Полн собр. соч. в 16 т. М.-Л., 1948, т. 5. С.: 85.
(2) Русский архив, 1863, № 12. С.: 892.
(3) Булгаков А.Я. Воспоминания о 1812 годе и вечерних беседах у графа Ростопчина. / / Старина и новизна, 1904, кн. 7. С.: 116.
(4) Вяземский. Полн. Собр. соч. СПб., 1883. Т. 8. С. 146.
(5) Пушкин А.С. Полн. Собр. соч. в 16 т. М.-Л., 1949, т. 11. С. :23.
(6) Гроссман Л.П. Этюды о Пушкине. М.-Л., 1923. С. 58-59.
3
АНЕКДОТ В «КАПИТАНСКОЙ ДОЧКЕ»
Как нам удалось установить, цициановские анекдоты проникли и в роман в стихах «Евгений Онегин», и в поэму «Домик в Коломне». Правда, произошло это на уровне локального вкрапливания анекдотов «русского Мюнхгаузена» в пушкинские тексты, и везде тенденция обнаруживается весьма любопытная. Теперь уже можно с полной определенностью говорить о неоспоримом интереса Пушкина к творчеству Цицианова. Однако представляется, что дело не обошлось одними мелкими вкрапливаниями, что проникновение «остроумных вымыслов» в мир Пушкина произошло и на более основательном сюжетном уровне.
Роман «Капитанская дочка» - самое крупное прозаическое произведение Пушкина, доведенное автором до конца, отшлифованное и обработанное. Главный сюжетный нерв этого текста, несомненно, заключается в мотиве чудодейственной благодарности. Бурна в степи. Путник, едущий в кибитке, теряет ориентацию. Вдруг он замечает какую-то черную точку, которая оказывается неизвестным бродягой в армяке, то есть без верхней зимней одежды. Бродяга выводит заблудившегося путника к постоялому двору - спасает его. В знак благодарности путник хочет дать бродяге деньги, но дядька, сопровождающий путника, отказывает в этом ему, и тогда путник дарит бродяге заячий тулуп. Бродяга говорит ему: «Награди вас господь за вашу добродетель. Век не забуду ваших милостей». Бродяга и в самом деле не забыл о дарованном ему заячьем тулупчике. Началось восстание, бродяга оказался его вожаком, и он спас от гибели и самого путника, и его невесту.
Такова сюжетная канва книги. Ее многократно комментировали и пытались как-то объяснить. Источник пушкинского романа находили и в рассказе малоизвестного прозаика Н.Страхова «Благодарность», и в романе Загоскина «Юрий Милославский». Однако чаще всего выводили сюжетную основу «Капитанской дочки» из традиций волшебно-сказочного повествования. Между тем, в том, что совершили путник и бродяга, не ничего сказочного, хотя много неожиданного. На самом-то деле роман Пушкина вышел не из сказки, а из анекдота, и анекдота совершенно конкретного. Причем, у этого анекдота есть свой реальный автор. Это знакомец наш Дмитрий Евсеевич Цицианов, хоть он создавая его, опирался на книги о бароне Мюнхгаузене. Интересующий нас анекдот был зафиксирован в «Старой записной книжке» П.А.Вяземского:
«В трескучий мороз идет он (Д.Е. Цицианов - Е.К.) по улице. Навстречу ему нищий, весь в лохмотьях, просит у него милостыни. Он в карман, ан нет денег. Он снимает с себя бекешу на меху и отдает нищему, сам же идет далее. На перекрестке чувствует он, что кто-то ударил его по плечу. Он оглядывается. Господь Саваоф пред ним и говорит ему:
- Послушай, князь, ты много согрешил, но этот поступок твой один искупит многие грехи твои; поверь мне, я никогда не забуду его!» (1)
Если игнорировать детали, то структура этого анекдота такова. Действующие лица: путник и бродяга. Общая обстановка, характеризующая ситуацию: сильный мороз, бродяга замерзает. Специфика действия: путник не может дать денег, и тогда он снимает свою верхнюю одежду (бекеша, шуба, тулуп), звучат слова вечной благодарности, даже божье благословение. Именно эта сюжетная структура и заинтересовала Пушкина и подтолкнула к определению главного мотива «Капитанской дочки», только он еще более заострил всамделишность ситуации, при всей ее неожиданности: бог Саваоф убран, и максимально развернута тема ответных даров: бродяга показывает, что он и в самом деле не забыл, оказанной ему милости, когда он погибал от стужи.
Так что «остроумный вымысел» Д.Е.Цицианова вполне мог быть учтен Пушкиным при работе над «Капитанской дочкой». И в любом случае феномен «русского Мюнхгаузена» представлял для А.С.Пушкина живейший интерес. Наиболее полный свод анекдотов Д.Е.Цицианова можно найти в книге «Русский исторический анекдот от Петра Первого до Александра Третьего» (СПб, изд. «Пушкинский фонд», 2017).
(1) Вяземский П.А. Полн. Собр. соч. СПб., 1883, т. 8. С: 146.
Вы также можете подписаться на мои страницы:
- в контакте: http://vk.com/podosokorskiy
- в телеграм: http://telegram.me/podosokorsky
- в одноклассниках: https://ok.ru/podosokorsky