Писательский излом
Задумался над интересным фактом - у ряд сильных писателей (и драматургов) последняя вещь не является самой сильной "по свету".
Гоголь: "Тарас Бульба" - вершина, "Мёртвые души" - слабее.
Толстой: "Анна Каренина" - вершина, "Воскресение" - слабее.
Достовеский: "Преступление и наказание" - вершина, "Карамазовы" - слабее.
Вампилов: "Старший сын" - вершина, "Утиная охота" - слабее.
Последние вещи слабее не в смысле драматургии, стиля и глубины - в этом плане они могут быть (и, как правило, были) сильнее, глубже и высокохудожсетвенней. Дело в том, что задав сложный вопрос и дав на него жизнеутверждающий ответ, дальше писатели ставили ещё более сложные вопросы, ныряли глубже и ответ уже не получался, лишь какие-то проблески и намёки.
В каком-то смысле и "Двенадцать стульев" / "Золотой телёнок" попадают в этот ряд - в первом герои "гибнут", но советский народ торжествует в мажорном ключе, во втором - народ продолжает торжествовать, но внутренняя драма Бендера не даёт этому торжеству полностью заполнить художественное пространство финала, Бендер это не Воробьянинов, ему сочувствуешь больше и сильнее.
Выход искали, но до запланированного второго тома "Братьев Карамазовых" ("Детки") Достоевский не дожил, третья книга про Бендера ("Подлец"), в которую Ильф и Петров хотели вложить себя полностью, была по неизвестным причинам отложена и не реализована, а Гоголь после "торжествующего" "Тараса Бульбы" сломался на третьем томе "Мёртвых душ", поняв, что он не сможет его написать и выбраться из обнаруженной бездны.
Один Платонов писал сильнейшие глубокие жизнеутверждающие вещи до конца, но до большого романа, увы, так и не добрался. Впрочем, Платонов - исключение из правил, писатель иной реальности.
Гоголь: "Тарас Бульба" - вершина, "Мёртвые души" - слабее.
Толстой: "Анна Каренина" - вершина, "Воскресение" - слабее.
Достовеский: "Преступление и наказание" - вершина, "Карамазовы" - слабее.
Вампилов: "Старший сын" - вершина, "Утиная охота" - слабее.
Последние вещи слабее не в смысле драматургии, стиля и глубины - в этом плане они могут быть (и, как правило, были) сильнее, глубже и высокохудожсетвенней. Дело в том, что задав сложный вопрос и дав на него жизнеутверждающий ответ, дальше писатели ставили ещё более сложные вопросы, ныряли глубже и ответ уже не получался, лишь какие-то проблески и намёки.
В каком-то смысле и "Двенадцать стульев" / "Золотой телёнок" попадают в этот ряд - в первом герои "гибнут", но советский народ торжествует в мажорном ключе, во втором - народ продолжает торжествовать, но внутренняя драма Бендера не даёт этому торжеству полностью заполнить художественное пространство финала, Бендер это не Воробьянинов, ему сочувствуешь больше и сильнее.
Выход искали, но до запланированного второго тома "Братьев Карамазовых" ("Детки") Достоевский не дожил, третья книга про Бендера ("Подлец"), в которую Ильф и Петров хотели вложить себя полностью, была по неизвестным причинам отложена и не реализована, а Гоголь после "торжествующего" "Тараса Бульбы" сломался на третьем томе "Мёртвых душ", поняв, что он не сможет его написать и выбраться из обнаруженной бездны.
Один Платонов писал сильнейшие глубокие жизнеутверждающие вещи до конца, но до большого романа, увы, так и не добрался. Впрочем, Платонов - исключение из правил, писатель иной реальности.