Цветы для миссис Харрис (10)
9
Вот так в седьмом часу вечера миссис Харрис оказалась в маленькой спортивной «симке» Наташи, сражавшейся с потоками машин на площади Этуаль, и затем по широкой ленте Авеню де Ваграм катившей к дому мсье Фовеля. Телеграмма в Лондон с просьбой присмотреть за клиентами миссис Харрис на время её работы уже была отправлена. Она была рассчитана на то, чтобы потрясти миссис Баттерфилд до глубины души. Телеграмма из Парижа!.. Впрочем, на самом деле миссис Харрис мало об этом думала: она исследовала Рай.
Номер восемнадцать по Рю Денекин оказался маленьким двухэтажным домиком с мансардой, построенным в прошлом веке. Когда Наташа и миссис Харрис позвонили, мсье Фовель крикнул из глубины дома - «Антре, антре! Входите!». Он-то думал, что англичанка приехала одна. А женщины вошли в незапертую дверь и оказались в доме, который пребывал в состоянии первозданного хаоса. Впрочем, такое состояние было вполне естественно: чего ждать, если сестра холостяка, уезжая, оставляет точные инструкции приходящей уборщице - а та, естественно, выбирает именно этот момент, чтобы заболеть.
Толстый слой пыли, нетронутый целую неделю; всюду разбросаны книги и одежда. Не требовалось особого воображения, чтобы представить гору немытой посуды в мойке, грязные кастрюли и сковородки на плите, неубранные постели и устрашающую ванну. Никогда ещё ни один мужчина не приходил в такое смятение при виде гостей. Его честный шрам контрастно белел на пунцовом от смущения лице (а надо сказать, что вообще-то шрам не только не портил его, но даже служил к его украшению).
Заикаясь и суетясь, мсье Фовель бормотал:
- О, нет... - нет... - мадемуазель Наташа... - чтобы именно вы... - именно вы... - но я не могу позволить вам войти... - и я, который отдал бы всё, чтобы вы оказали мне эту честь... - то есть я хочу сказать, я жил один целую неделю... - мне так стыдно...
Миссис Харрис, разумеется, не усмотрела ничего необычного в состоянии дома. Все как дома, в Англии, где решительно все квартиры, в которых она работала, выглядели именно так.
- Ну полно, полно, голубчик, - бодро сказала она. - О чем шум-то? Я сейчас всё приберу, оглянуться не успеете. Покажите только, где тут у вас щётки, дайте ведро, тряпку...
А Наташа - Наташа сквозь грязь и беспорядок видела дом крепких буржуа. Прочная и удобная мебель: плюшевая софа, шкаф со множеством безделушек, большие, в рамках, фотопортреты деда и матери мсье Фовеля в жестких костюмах начала века, клавесин в одном углу, кадка с фикусом в другом; кружева на подушечках, мягкие шторы из шенили и мягкие, даже слишком мягкие стулья. Это был комфорт без роскоши и изящества - и сердце Наташи рванулось к нему. Это был дом, в каком ей не приходилось бывать с тех пор, как она покинула свой собственный дом в Лионе.
- О, пожалуйста, - закричала она, - прошу вас, могу я остаться и помочь вам? Вы позволите мне, мсье?
Мсье Фовель зашёлся в извинениях.
- Но мадемуазель... - чтобы именно вы... и в этом свинарнике... я умру от стыда... - чтобы вы портили свои ручки... я не могу этого позволить...
- Фу ты! Да полно вам, голубчик! - перебила миссис Харрис. - Вот уж точно, не только у нас мужчины ничего не понимают. Вы что, не видите, что девочка ХОЧЕТ помочь? Так что не путайтесь под ногами и дайте нам прибраться.
«Надо же, - размышляла миссис Харрис, пока они с Наташей надевали косынки и фартуки и разбирали тряпки и щётки, - французы такие же, как и обычные люди, простые и добрые. Разве что немножко грязнее. И кто бы мог подумать после всего, что приходится о них слышать?»
На этот вечер у Наташи была назначена встреча с графом (коктейль), встреча с герцогом (ужин), и встреча с влиятельным политиком (чашечка кофе поздно вечером). И надо сказать, что с самого приезда в Париж она не испытывала такого удовольствия, как когда она махнула на графа рукой и принялась, с помощью опытной профессионалки, гонять пыль по дому номер восемнадцать на Рю Денекин так, как ей (пыли) не приходилось здесь ещё летать ни разу.
Казалось, порядок был наведён почти мгновенно. Каминные полки и мебель сияли, фикус полит, постели застелены хрустящим свежим бельём, тёмная полоса на стенках ванны исчезла, а сковородки, кастрюли, стаканы, ножи и вилки перемыты и перетерты.
«Как же хорошо снова оказаться в доме, и быть женщиной, а не глупой куклой», - сказала себе Наташа, воюя с пылью и фестонами паутины в углах и выгребая из-под ковров всю ту жуть, какую мсье Фовель вполне по-мужски заметал под них.
Наташа задумалась о том, что мужские особи вида Homo Sapiens, видимо, всё-таки безнадежны - и вдруг почувствовала, что жалеет мсье Фовеля. «Наверно, у него хорошая сестра, - подумала она. - Бедняжка, он был так смущён...». Неожиданно для себя она представила, как прижимает к своей груди белокурую голову смущённого до пунцовости мсье Фовеля и приговаривает: «Ну, ну, маленький - не надо так расстраиваться. Теперь я здесь, и все будет в порядке». А он такой красный, и этот белый шрам (конечно, заработанный самым честным и благородным образом)...
И это - о незнакомом, в сущности, человеке, которого она раньше лишь видела мельком, который был для неё лишь малозначительным предметом обстановки Дома Диор! Она, поражаясь самой себе, некоторое время стояла неподвижно, опираясь на щётку - воплощение идеальной домохозяйки. Такой и застал её вернувшийся мсье Фовель, и был очарован ещё более, если только это возможно.
Обе женщины были так заняты, что не заметили, как ушел хозяин дома. Теперь же он появился, скрытый за горой свёртков и пакетов.
- Я подумал, - объяснил он, - что после такой работы вы проголодаетесь...
Затем, едва смея глядеть на растрепанную, перепачканную в пыли, но абсолютно счастливую Натащу, он, запинаясь, спросил:
- Вы хотите... могли бы вы... смею ли я надеяться, что вы поужинаете с нами?..
Граф и его коктейль уже канули в тартарары. Бум, бам! - грянул дуплет: за графом последовали и герцог, и политикан. Просто и естественно, забыв о своей «звездной» роли, Наташа... то есть мадемуазель Птипьер из Лиона - обняла шею мсье Фовеля и чмокнула его в щёку.
- Но вы ангел, Андре, что подумали об этом! Я бы съела быка! Но сначала я позволю себе воспользоваться вашей чудесной старинной глубокой ванной - а потом мы будем есть, есть и есть!
Мсье Фовель мог думать лишь о том, что никогда в жизни он не был так счастлив. Какой невероятный поворот приняла его жизнь с тех пор... ну да, с тех самых пор, как эта удивительная маленькая англичанка приехала в Дом Диор за платьем!
...Миссис Харрис как-то не доводилось прежде пробовать ни чёрную икру, ни патэ де фуа-гра, только что прямо из Страсбурга; однако она сразу к ним приспособилась, не оставив, впрочем, вниманием ни свежайшего омара из Па-де-Кале, ни заливных угрей из Лотарингии. А ещё они ели нормандские колбаски, холодного жареного цыпленка по-брестски, и нантскую жареную утку с хрустящей корочкой. К омару и закускам было «Шассань Монтраше», к икре - шампанское, к дичи - «Возни Романе», а к шоколадному торту - «Икем».
Миссис Харрис ела за всю прошлую неделю, за эту, а заодно и за следующую. Ей никогда не приходилось так ужинать - а может быть, и не придётся больше. Её глаза блестели от удовольствия, когда она сообщила:
- Господь меня прости, но если я чего и люблю, так это как следует поесть.
- А знаете, ночи в Париже удивительно хороши, - заметил как бы между прочим мсье Фовель, глядя на лицо Наташи (которое сейчас напоминало мордочку сытой кошечки), - может быть, после ужина мы покажем наш город...
- Уфф, - отвечала миссис Харрис, набитая деликатесами по самые жиденькие брови, - Езжайте уж вдвоем. А у меня и так был такой день, что теперь и помереть не жалко. Так что я останусь дома - вымою посуду, заберусь в постель и постараюсь не проснуться у себя на Бэттерси...
Но тут молодые люди вдруг ощутили смущение и неловкость, а миссис Харрис в своем состоянии блаженной сытости не заметила этого. Согласись она на прогулку, думал мсье Фовель, все было бы иначе, и вечер бьющего через край наслаждения (и, главное, Наташа!) не покинули бы дом. Но, конечно, без этой удивительной женщины самая мысль - показать достопримечательности ночного Парижа звезде Дома Диор - казалась более чем нелепой. А для Наташи ночной Париж был прокуренными кафе, дорогими ночными клубами вроде «Диназар» или «Шахерезады»; и то, и другое надоело ей до чёртиков. Она много отдала бы за возможность просто постоять под звёздным небом но Большой Террасе Сакр-Кёр, Собора Сердце Иисусова, и смотреть, как отражаются звезды в созвездиях парижских улиц... особенно, если рядом с ней стоял бы мсье Фовель...
Но коль скоро миссис Харрис намеревалась лечь спать, у неё больше не было предлога оставаться в этом доме. И так она посмела слишком глубоко вторгнуться в личную жизнь мсье Фовеля. Она беззастенчиво ворвалась сюда, обошла весь дом со щёткой и шваброй, видела помойку в кухонной раковине, позволила себе почти немыслимую вольность, вымыв ванну мсье Фовеля, и ещё худшую - выкупавшись в ней сама.
Подумав об этом, Наташа совершенно смутилась, покраснела и пробормотала:
- О, нет, нет, нет. Я не могу - это невозможно. Боюсь, у меня назначена встреча. Я должна идти...
Мсье Фовель стоически принял удар, потому что был готов к нему. «Да, да, - думал он, - лети, прелестный мотылек, возвращайся в свою жизнь. Тебя, конечно, ждёт какой-нибудь граф, маркиз, герцог или даже принц... Но мне нельзя жаловаться - у меня был по крайней мере один вечер счастья...» Вслух же он сказал:
- Да-да, разумеется. Мадемуазель и так была слишком добра.
Он поклонился, они обменялись рукопожатием (вернее, коснулись пальцев друг друга); их взгляды встретились и на миг задержались... Миссис Харрис поймала этот миг, и сказала себе - «Ого! Вот оно как! Мне надо было согласиться пойти с ними...»
Но было поздно. К тому же миссис Харрис и впрямь наелась так, что едва могла встать.
- Ну, спокойной ночи, мои дорогие, - громко (и не без намёка) объявила она и затопала наверх по лестнице в надежде, что с глазу на глаз молодые люди сумеют договориться и все-таки пойдут гулять. Но уже через минуту она услышала, как открылась и закрылась дверь, а затем чихнула и завелась Наташина «симка».
Так закончился первый день Ады Харрис в чужой стране, среди иностранцев.
На следующеё утро, когда мсье Фовель предложил вечером показать ей Париж, она, разумеется, не теряя ни минуты заявила, что ей было бы приятно, если бы мсье Фовель позвал и Наташу. Мсье Фовель, покраснев, возразил, что осмотр городских достопримечательностей вряд ли будет интересен такой важной особе, как Наташа.
- Вот ещё, - фыркнула миссис Харрис. - С чего это вы взяли, что она чем-то отличается от любой нормальной девушки, когда речь идет о красивом мужчине? Она бы и вчера с вами пошла, если б вам хватило соображения её попросить. Ладно, скажете, что это я её прошу поехать с нами.
Он встретил Наташу на парадной лестнице Дома Диор, с которой стекал серый водопад ковра; они некоторое время неловко молчали, затем мсье Фовель сумел выдавить:
- Сегодня вечером я показываю миссис Харрис Париж... Она очень просила вас поехать с нами.
- О, - потупясь, ответила Наташа, - мадам Харрис просила? Она хочет меня видеть? Только она?
Мсье Фовель сумел только кивнуть. Как мог он здесь, среди строгих, холодных ковров Дома Кристиана Диора закричать - «Нет, о нет - это я хочу этого, я мечтаю об этом, я жажду этого всей душой, потому что я готов целовать даже ковер, по которому вы ступали!» Наконец, Наташа сказала:
- Если она так хочет, я приеду. Она просто замечательный человек.
- Значит, в восемь.
- Я приеду.
И они пошли каждый своей дорогой - он вверх, она вниз.
Ночь была волшебной и прошла замечательно. Она началась для троих наших друзей с прогулки по Сене на маленьком пароходике - до прибрежного ресторанчика в пригороде. С замечательным тактом мсье Фовель отказался от мысли посещать места, где миссис Харрис могла бы почувствовать себя неловко - дорогих, шикарных заведений; но он и не знал, как была счастлива в этом, более скромном заведении Наташа.
Это был маленький семейный ресторанчик. Железные столы были покрыты клетчатыми скатертями, а хлеб был чудесно свежий, с хрустящей корочкой. Миссис Харрис очень понравились простые люди за соседними столиками, дрожащеё стекло Сены, по которому катались компании на лодках и катерах, звуки аккордеона, доносившиеся с реки, и она жадно, с наслаждением вбирала все это.
- Надо же, - заметила она, - тут совсем как дома. Знаете, иногда, когда жарко, мы с моей подругой, миссис Баттерфилд, тоже едем кататься по реке и останавливаемся в каком-нибудь заведении при пивоварне пропустить кружечку.
А вот от улиток миссис Харрис отказалась наотрез. Она не без любопытства рассмотрела их, исходящих ароматным паром в своих раковинах; ей хотелось попробовать, но желудок заявил решительное «нет».
- Нет, не могу, - призналась она наконец. - Не после того, как я видела, как они ползают...
С этого вечера такие прогулки втроём стали, по негласному соглашению, ежедневными. Днем они были на работе, и миссис Харрис исследовала город в одиночку (не считая примерок в Доме Диор); но каждый вечер начинался с прибытия Наташи в её «симке» - и они ехали гулять.
Так вот миссис Харрис и увидела Париж в сумерках со второй площадки Эйфелевой башни, при лунном свете - с Сакр-Кёр, и на рассвете, когда оживает Центральный рынок; а посетив то или иное место чудесного города, они завтракали на рынке яичницей и чесночными колбасками в окружении рабочих, грузчиков и водителей грузовиков.
Однажды, подстрекаемые чертёнком, проснувшимся вдруг в Наташе, они завели миссис Харрис на «Ревю де Ню» - в кабаре на Рю-Бланш; однако та не была ни шокирована, ни поражена. В кабаре царила странно домашняя атмосфера; здесь сидели вместе бабушки, отцы, матери и молодежь, приехавшие из-за города отпраздновать что-нибудь. Они привозили с собой корзинки для пикника, спрашивали вина и развлекались.
Миссис Харрис чувствовала себя как дома. Выступление голых девиц она нисколько не сочла аморальным: для неё «аморальным» было только сделать кому-нибудь пакость. Поэтому она только посмотрела на довольно мясистеньких наяд и заметила:
- Ишь ты - а ведь кому-то из них не мешало бы маленько похудеть, а?
А немного позже, когда появилась артистка, облачённая лишь в «каш-секс», состоящий из серебряного фигового листика, исполнившая весьма энергичный танец, миссис Харрис пробормотала:
- Гос-споди... не понимаю, как она это делает?
- Делает что? - несколько рассеянно спросил мсье Фовель, чьё внимание целиком было отдано Наташе.
- А вот ухитряется не уронить эту штуку, когда так прыгает.
Мсье Фовель покраснел до ушей, а Наташа звонко расхохоталась - но от объяснений, однако, воздержалась.
_________
(*) патэ де фуа гра - паштет из гусиной печени с трюфелями
Шато д’Икем - дорогое классифицированное (категория АОС) бордосское вино, в зависимости от года урожая может стоить до нескольких сот долларов. Особенность вин Бордо, однако (в отличие от, к примеру, бургундских), в том, что даже в менее удачные годы там получают вино высокого качества благодаря смешиванию винограда (сорта Мерло, Мальбек и Каберне Совиньон) в зависимости от удачности урожая каждого сорта.
Возни Романэ - дорогое классифицированное бургундское вино категории АОС, в приготовлении участвует виноград сортов Пино Нуар с небольшой добавкой Гамэ Нуар. В «хорошие» годы становится коллекционным - тогда цена его резко возрастает.
Шассань Монтраше - одно из лучших бургундских белых вин, имеет слегка зеленоватый золотистый цвет, нежный фруктовый вкус с легкими оттенками амбры, белых цветов, папоротника и ореха, и относительно высокую (до 12% об.) крепость.
Шабли - одно из лучших белых вин Франции, изготовляется из винограда Шардоннэ, содержит сравнительно много сахара, в случае производства лучших сортов (как, например, Шабли Гран-Крю) выдерживается 10 лет и приобретает особый бархатистый, с долгим и богатым послевкусием, букет. Шабли Гран-Крю входит в первую десятку лучших вин мира. Впрочем, и гораздо более дешёвые сорта шабли (Шабли де Пик, Шабли де Паскаль Бушар) считаются весьма благородными.
Вот так в седьмом часу вечера миссис Харрис оказалась в маленькой спортивной «симке» Наташи, сражавшейся с потоками машин на площади Этуаль, и затем по широкой ленте Авеню де Ваграм катившей к дому мсье Фовеля. Телеграмма в Лондон с просьбой присмотреть за клиентами миссис Харрис на время её работы уже была отправлена. Она была рассчитана на то, чтобы потрясти миссис Баттерфилд до глубины души. Телеграмма из Парижа!.. Впрочем, на самом деле миссис Харрис мало об этом думала: она исследовала Рай.
Номер восемнадцать по Рю Денекин оказался маленьким двухэтажным домиком с мансардой, построенным в прошлом веке. Когда Наташа и миссис Харрис позвонили, мсье Фовель крикнул из глубины дома - «Антре, антре! Входите!». Он-то думал, что англичанка приехала одна. А женщины вошли в незапертую дверь и оказались в доме, который пребывал в состоянии первозданного хаоса. Впрочем, такое состояние было вполне естественно: чего ждать, если сестра холостяка, уезжая, оставляет точные инструкции приходящей уборщице - а та, естественно, выбирает именно этот момент, чтобы заболеть.
Толстый слой пыли, нетронутый целую неделю; всюду разбросаны книги и одежда. Не требовалось особого воображения, чтобы представить гору немытой посуды в мойке, грязные кастрюли и сковородки на плите, неубранные постели и устрашающую ванну. Никогда ещё ни один мужчина не приходил в такое смятение при виде гостей. Его честный шрам контрастно белел на пунцовом от смущения лице (а надо сказать, что вообще-то шрам не только не портил его, но даже служил к его украшению).
Заикаясь и суетясь, мсье Фовель бормотал:
- О, нет... - нет... - мадемуазель Наташа... - чтобы именно вы... - именно вы... - но я не могу позволить вам войти... - и я, который отдал бы всё, чтобы вы оказали мне эту честь... - то есть я хочу сказать, я жил один целую неделю... - мне так стыдно...
Миссис Харрис, разумеется, не усмотрела ничего необычного в состоянии дома. Все как дома, в Англии, где решительно все квартиры, в которых она работала, выглядели именно так.
- Ну полно, полно, голубчик, - бодро сказала она. - О чем шум-то? Я сейчас всё приберу, оглянуться не успеете. Покажите только, где тут у вас щётки, дайте ведро, тряпку...
А Наташа - Наташа сквозь грязь и беспорядок видела дом крепких буржуа. Прочная и удобная мебель: плюшевая софа, шкаф со множеством безделушек, большие, в рамках, фотопортреты деда и матери мсье Фовеля в жестких костюмах начала века, клавесин в одном углу, кадка с фикусом в другом; кружева на подушечках, мягкие шторы из шенили и мягкие, даже слишком мягкие стулья. Это был комфорт без роскоши и изящества - и сердце Наташи рванулось к нему. Это был дом, в каком ей не приходилось бывать с тех пор, как она покинула свой собственный дом в Лионе.
- О, пожалуйста, - закричала она, - прошу вас, могу я остаться и помочь вам? Вы позволите мне, мсье?
Мсье Фовель зашёлся в извинениях.
- Но мадемуазель... - чтобы именно вы... и в этом свинарнике... я умру от стыда... - чтобы вы портили свои ручки... я не могу этого позволить...
- Фу ты! Да полно вам, голубчик! - перебила миссис Харрис. - Вот уж точно, не только у нас мужчины ничего не понимают. Вы что, не видите, что девочка ХОЧЕТ помочь? Так что не путайтесь под ногами и дайте нам прибраться.
«Надо же, - размышляла миссис Харрис, пока они с Наташей надевали косынки и фартуки и разбирали тряпки и щётки, - французы такие же, как и обычные люди, простые и добрые. Разве что немножко грязнее. И кто бы мог подумать после всего, что приходится о них слышать?»
На этот вечер у Наташи была назначена встреча с графом (коктейль), встреча с герцогом (ужин), и встреча с влиятельным политиком (чашечка кофе поздно вечером). И надо сказать, что с самого приезда в Париж она не испытывала такого удовольствия, как когда она махнула на графа рукой и принялась, с помощью опытной профессионалки, гонять пыль по дому номер восемнадцать на Рю Денекин так, как ей (пыли) не приходилось здесь ещё летать ни разу.
Казалось, порядок был наведён почти мгновенно. Каминные полки и мебель сияли, фикус полит, постели застелены хрустящим свежим бельём, тёмная полоса на стенках ванны исчезла, а сковородки, кастрюли, стаканы, ножи и вилки перемыты и перетерты.
«Как же хорошо снова оказаться в доме, и быть женщиной, а не глупой куклой», - сказала себе Наташа, воюя с пылью и фестонами паутины в углах и выгребая из-под ковров всю ту жуть, какую мсье Фовель вполне по-мужски заметал под них.
Наташа задумалась о том, что мужские особи вида Homo Sapiens, видимо, всё-таки безнадежны - и вдруг почувствовала, что жалеет мсье Фовеля. «Наверно, у него хорошая сестра, - подумала она. - Бедняжка, он был так смущён...». Неожиданно для себя она представила, как прижимает к своей груди белокурую голову смущённого до пунцовости мсье Фовеля и приговаривает: «Ну, ну, маленький - не надо так расстраиваться. Теперь я здесь, и все будет в порядке». А он такой красный, и этот белый шрам (конечно, заработанный самым честным и благородным образом)...
И это - о незнакомом, в сущности, человеке, которого она раньше лишь видела мельком, который был для неё лишь малозначительным предметом обстановки Дома Диор! Она, поражаясь самой себе, некоторое время стояла неподвижно, опираясь на щётку - воплощение идеальной домохозяйки. Такой и застал её вернувшийся мсье Фовель, и был очарован ещё более, если только это возможно.
Обе женщины были так заняты, что не заметили, как ушел хозяин дома. Теперь же он появился, скрытый за горой свёртков и пакетов.
- Я подумал, - объяснил он, - что после такой работы вы проголодаетесь...
Затем, едва смея глядеть на растрепанную, перепачканную в пыли, но абсолютно счастливую Натащу, он, запинаясь, спросил:
- Вы хотите... могли бы вы... смею ли я надеяться, что вы поужинаете с нами?..
Граф и его коктейль уже канули в тартарары. Бум, бам! - грянул дуплет: за графом последовали и герцог, и политикан. Просто и естественно, забыв о своей «звездной» роли, Наташа... то есть мадемуазель Птипьер из Лиона - обняла шею мсье Фовеля и чмокнула его в щёку.
- Но вы ангел, Андре, что подумали об этом! Я бы съела быка! Но сначала я позволю себе воспользоваться вашей чудесной старинной глубокой ванной - а потом мы будем есть, есть и есть!
Мсье Фовель мог думать лишь о том, что никогда в жизни он не был так счастлив. Какой невероятный поворот приняла его жизнь с тех пор... ну да, с тех самых пор, как эта удивительная маленькая англичанка приехала в Дом Диор за платьем!
...Миссис Харрис как-то не доводилось прежде пробовать ни чёрную икру, ни патэ де фуа-гра, только что прямо из Страсбурга; однако она сразу к ним приспособилась, не оставив, впрочем, вниманием ни свежайшего омара из Па-де-Кале, ни заливных угрей из Лотарингии. А ещё они ели нормандские колбаски, холодного жареного цыпленка по-брестски, и нантскую жареную утку с хрустящей корочкой. К омару и закускам было «Шассань Монтраше», к икре - шампанское, к дичи - «Возни Романе», а к шоколадному торту - «Икем».
Миссис Харрис ела за всю прошлую неделю, за эту, а заодно и за следующую. Ей никогда не приходилось так ужинать - а может быть, и не придётся больше. Её глаза блестели от удовольствия, когда она сообщила:
- Господь меня прости, но если я чего и люблю, так это как следует поесть.
- А знаете, ночи в Париже удивительно хороши, - заметил как бы между прочим мсье Фовель, глядя на лицо Наташи (которое сейчас напоминало мордочку сытой кошечки), - может быть, после ужина мы покажем наш город...
- Уфф, - отвечала миссис Харрис, набитая деликатесами по самые жиденькие брови, - Езжайте уж вдвоем. А у меня и так был такой день, что теперь и помереть не жалко. Так что я останусь дома - вымою посуду, заберусь в постель и постараюсь не проснуться у себя на Бэттерси...
Но тут молодые люди вдруг ощутили смущение и неловкость, а миссис Харрис в своем состоянии блаженной сытости не заметила этого. Согласись она на прогулку, думал мсье Фовель, все было бы иначе, и вечер бьющего через край наслаждения (и, главное, Наташа!) не покинули бы дом. Но, конечно, без этой удивительной женщины самая мысль - показать достопримечательности ночного Парижа звезде Дома Диор - казалась более чем нелепой. А для Наташи ночной Париж был прокуренными кафе, дорогими ночными клубами вроде «Диназар» или «Шахерезады»; и то, и другое надоело ей до чёртиков. Она много отдала бы за возможность просто постоять под звёздным небом но Большой Террасе Сакр-Кёр, Собора Сердце Иисусова, и смотреть, как отражаются звезды в созвездиях парижских улиц... особенно, если рядом с ней стоял бы мсье Фовель...
Но коль скоро миссис Харрис намеревалась лечь спать, у неё больше не было предлога оставаться в этом доме. И так она посмела слишком глубоко вторгнуться в личную жизнь мсье Фовеля. Она беззастенчиво ворвалась сюда, обошла весь дом со щёткой и шваброй, видела помойку в кухонной раковине, позволила себе почти немыслимую вольность, вымыв ванну мсье Фовеля, и ещё худшую - выкупавшись в ней сама.
Подумав об этом, Наташа совершенно смутилась, покраснела и пробормотала:
- О, нет, нет, нет. Я не могу - это невозможно. Боюсь, у меня назначена встреча. Я должна идти...
Мсье Фовель стоически принял удар, потому что был готов к нему. «Да, да, - думал он, - лети, прелестный мотылек, возвращайся в свою жизнь. Тебя, конечно, ждёт какой-нибудь граф, маркиз, герцог или даже принц... Но мне нельзя жаловаться - у меня был по крайней мере один вечер счастья...» Вслух же он сказал:
- Да-да, разумеется. Мадемуазель и так была слишком добра.
Он поклонился, они обменялись рукопожатием (вернее, коснулись пальцев друг друга); их взгляды встретились и на миг задержались... Миссис Харрис поймала этот миг, и сказала себе - «Ого! Вот оно как! Мне надо было согласиться пойти с ними...»
Но было поздно. К тому же миссис Харрис и впрямь наелась так, что едва могла встать.
- Ну, спокойной ночи, мои дорогие, - громко (и не без намёка) объявила она и затопала наверх по лестнице в надежде, что с глазу на глаз молодые люди сумеют договориться и все-таки пойдут гулять. Но уже через минуту она услышала, как открылась и закрылась дверь, а затем чихнула и завелась Наташина «симка».
Так закончился первый день Ады Харрис в чужой стране, среди иностранцев.
На следующеё утро, когда мсье Фовель предложил вечером показать ей Париж, она, разумеется, не теряя ни минуты заявила, что ей было бы приятно, если бы мсье Фовель позвал и Наташу. Мсье Фовель, покраснев, возразил, что осмотр городских достопримечательностей вряд ли будет интересен такой важной особе, как Наташа.
- Вот ещё, - фыркнула миссис Харрис. - С чего это вы взяли, что она чем-то отличается от любой нормальной девушки, когда речь идет о красивом мужчине? Она бы и вчера с вами пошла, если б вам хватило соображения её попросить. Ладно, скажете, что это я её прошу поехать с нами.
Он встретил Наташу на парадной лестнице Дома Диор, с которой стекал серый водопад ковра; они некоторое время неловко молчали, затем мсье Фовель сумел выдавить:
- Сегодня вечером я показываю миссис Харрис Париж... Она очень просила вас поехать с нами.
- О, - потупясь, ответила Наташа, - мадам Харрис просила? Она хочет меня видеть? Только она?
Мсье Фовель сумел только кивнуть. Как мог он здесь, среди строгих, холодных ковров Дома Кристиана Диора закричать - «Нет, о нет - это я хочу этого, я мечтаю об этом, я жажду этого всей душой, потому что я готов целовать даже ковер, по которому вы ступали!» Наконец, Наташа сказала:
- Если она так хочет, я приеду. Она просто замечательный человек.
- Значит, в восемь.
- Я приеду.
И они пошли каждый своей дорогой - он вверх, она вниз.
Ночь была волшебной и прошла замечательно. Она началась для троих наших друзей с прогулки по Сене на маленьком пароходике - до прибрежного ресторанчика в пригороде. С замечательным тактом мсье Фовель отказался от мысли посещать места, где миссис Харрис могла бы почувствовать себя неловко - дорогих, шикарных заведений; но он и не знал, как была счастлива в этом, более скромном заведении Наташа.
Это был маленький семейный ресторанчик. Железные столы были покрыты клетчатыми скатертями, а хлеб был чудесно свежий, с хрустящей корочкой. Миссис Харрис очень понравились простые люди за соседними столиками, дрожащеё стекло Сены, по которому катались компании на лодках и катерах, звуки аккордеона, доносившиеся с реки, и она жадно, с наслаждением вбирала все это.
- Надо же, - заметила она, - тут совсем как дома. Знаете, иногда, когда жарко, мы с моей подругой, миссис Баттерфилд, тоже едем кататься по реке и останавливаемся в каком-нибудь заведении при пивоварне пропустить кружечку.
А вот от улиток миссис Харрис отказалась наотрез. Она не без любопытства рассмотрела их, исходящих ароматным паром в своих раковинах; ей хотелось попробовать, но желудок заявил решительное «нет».
- Нет, не могу, - призналась она наконец. - Не после того, как я видела, как они ползают...
С этого вечера такие прогулки втроём стали, по негласному соглашению, ежедневными. Днем они были на работе, и миссис Харрис исследовала город в одиночку (не считая примерок в Доме Диор); но каждый вечер начинался с прибытия Наташи в её «симке» - и они ехали гулять.
Так вот миссис Харрис и увидела Париж в сумерках со второй площадки Эйфелевой башни, при лунном свете - с Сакр-Кёр, и на рассвете, когда оживает Центральный рынок; а посетив то или иное место чудесного города, они завтракали на рынке яичницей и чесночными колбасками в окружении рабочих, грузчиков и водителей грузовиков.
Однажды, подстрекаемые чертёнком, проснувшимся вдруг в Наташе, они завели миссис Харрис на «Ревю де Ню» - в кабаре на Рю-Бланш; однако та не была ни шокирована, ни поражена. В кабаре царила странно домашняя атмосфера; здесь сидели вместе бабушки, отцы, матери и молодежь, приехавшие из-за города отпраздновать что-нибудь. Они привозили с собой корзинки для пикника, спрашивали вина и развлекались.
Миссис Харрис чувствовала себя как дома. Выступление голых девиц она нисколько не сочла аморальным: для неё «аморальным» было только сделать кому-нибудь пакость. Поэтому она только посмотрела на довольно мясистеньких наяд и заметила:
- Ишь ты - а ведь кому-то из них не мешало бы маленько похудеть, а?
А немного позже, когда появилась артистка, облачённая лишь в «каш-секс», состоящий из серебряного фигового листика, исполнившая весьма энергичный танец, миссис Харрис пробормотала:
- Гос-споди... не понимаю, как она это делает?
- Делает что? - несколько рассеянно спросил мсье Фовель, чьё внимание целиком было отдано Наташе.
- А вот ухитряется не уронить эту штуку, когда так прыгает.
Мсье Фовель покраснел до ушей, а Наташа звонко расхохоталась - но от объяснений, однако, воздержалась.
_________
(*) патэ де фуа гра - паштет из гусиной печени с трюфелями
Шато д’Икем - дорогое классифицированное (категория АОС) бордосское вино, в зависимости от года урожая может стоить до нескольких сот долларов. Особенность вин Бордо, однако (в отличие от, к примеру, бургундских), в том, что даже в менее удачные годы там получают вино высокого качества благодаря смешиванию винограда (сорта Мерло, Мальбек и Каберне Совиньон) в зависимости от удачности урожая каждого сорта.
Возни Романэ - дорогое классифицированное бургундское вино категории АОС, в приготовлении участвует виноград сортов Пино Нуар с небольшой добавкой Гамэ Нуар. В «хорошие» годы становится коллекционным - тогда цена его резко возрастает.
Шассань Монтраше - одно из лучших бургундских белых вин, имеет слегка зеленоватый золотистый цвет, нежный фруктовый вкус с легкими оттенками амбры, белых цветов, папоротника и ореха, и относительно высокую (до 12% об.) крепость.
Шабли - одно из лучших белых вин Франции, изготовляется из винограда Шардоннэ, содержит сравнительно много сахара, в случае производства лучших сортов (как, например, Шабли Гран-Крю) выдерживается 10 лет и приобретает особый бархатистый, с долгим и богатым послевкусием, букет. Шабли Гран-Крю входит в первую десятку лучших вин мира. Впрочем, и гораздо более дешёвые сорта шабли (Шабли де Пик, Шабли де Паскаль Бушар) считаются весьма благородными.