1984 (2) - мемурашечное
Написал по заданию Лоры Белоиван мемуарчег про 1984 год - и тут оказалось, что Фестиваль был не в 1984, а в 1985 году. А что тогда было годом раньше?
М-ммммм...
Ах да. Был стройотряд. Как обычно, наши ИСААшники попали не в нормальный стройотряд, где, говорят, всякие там физики даже и деньги зарабатывали, а
Да, на чайные плантации - в чаеводческий совхоз имени Ленина. Тут опять будет кое-что из того, что может быть знакомо тем, кто меня по ФИДО помнит, так что мильпардоньте, ежели что.
В принципе, прикольно: стройотряд в Сочи. Ну, это где скоро всё испоганят вчистую, вы в курсе. Тогда-тотам было подзапущено, конечно, но довольно мило и уютно. Всесоюзная, это, здравница. А также мыльница и, как выяснилось, житница.
Началось всё с того, что мы метались по чудовищным тоннелям под платформами вокзала, разыскивая свой путь. Больше того, погрузились уже в поезд, и тут оказалось, что он не наш. И мы опять бежали, и уже на ходу (буквально) закидывали в вагоны сумки, рюкзаки, а также гигантскую колонку (ну, музыкальную, - гроб такой полтора метра высотой, полметра шириной и почти столько же в глубину, и тяжёлая, зараза, как весь пи, извините, здец). Закидывая, кое-что из продуктов разбили. В том числе и лимонад, а пластиковых баллонов не было тогда.
Совхоз оказался достаточно далеко от моря - минут сорок-сорок пять на ватобусе, в горах. Кстати, чай там делали хороший! Серьёзно хороший. Тот, что на экспорт. Красивые такие баночки "Краснодарский чай". Интересно, сейчас его ещё выпускают?.. Потому что тот, что для внутреннего потребления - тот, конечно, дрянь. А экспортный - да, не "Оранж Пеко", конечно, но.
Нас поселили в каком-то бараке, где кровати встали так плотно, что сидеть на них друг против друга было нельзя - ширина прохода позволяла опустить на по лишь одну пару ног. Воды горячей, конечно, не было, а холодная - по часу утром и вечером. Зато барак стоял на горе над центральной усадьбой совхоза, которая лежала под нами в чаше, образованной соплеменными горами. В усадьбе имелись магазин, клуб и библиотека. Ещё там имелись местные - мы опасались, что они, по обычаю, придут нас бить, или побьют, если мы придём к ним на танцы. Того же, как впоследствии выяснилось, опасались и страшные местные.
Ситуацию спасли трудные подростки. Нам было придано для воспитания два трудных подростка - Толик и Сергуня. Пацанам шёл шестнадцатый год, и детская комната милиции, или где они там стояли на учёте, поручили нашему стройотряду воспитывать подрастающее поколение трудом, личным примером и добрым словом: вуз как-никак идеологический. В первый же день Толик и Сергуня выпили всё, что у нас осталось после поезда горючего - включая одеколоны. У меня был одеколон "Гвоздика", если кто такой помнит, - от комаров (а больше ни на что это средство химической войны в принципе не годилось). Так и его выпили. Из моей же кружки, - и не помылие ё, а я, придя в барак, налил туда воды и выпил залпом, так быстро, что не успел остановиться, почуяв запах. И долго потом недоумевал - у меня были только следовые количества этй "Гвоздики" на стенках, и то, - а пацаны его живьём пили, - не в человеческих это силах...
Поднимали нас в пять, на рассвете. Умывание, завтрак, - и в поле. Работали в клеёнчатых штанах до подмышек и в резиновых сапогах, потому что на чайных рядах было очень мокро. И колюче. Там было много ежевики, ещё росла крапива и более безобидные сорняки. Лучший, экспортный чай собирали только вручную, ощипывая самые верхние листочки; потом проходили ряды с машинкой, сделанной из бензопилы, которую несут вдвоём, - она срезала всё подряд, с "дровами" (ветками), грубыми нижними листьями, ежевикой, крапивой и с облее безобидными сорняками. Это были сорта для внутреннего рынка... Опасная работа, между прочим: как я говорил уже, на рядах мокро, и легко поскользнуться - а поскользнувшись, запросто можно было оттяпать себе голову машинкой, или просто съехать на попе до самого побережья.
А мы шли уже после машинок и опять вручную собирали чтоо ставалось после них, - нижние листья. Я так привык к движениям пальцев при сборе (похоже на дойку, только наоборот - загибаются сначала мизинцы, потом безымянные пальцы, средние, указательные...) - что неоднократно потом, подойдя к каким-нибудь кустам, начинал их машинально общипывать, и останавливался только, обнаружив отсутствие мешка на поясе (куда сбрасывается улов). Поскольку оставалось после машинок всего ничего, выполнить норму было абсолютно нереально, потому сюда студентов и ставили.
В обед приезжал на плантацию грузовичок, привозил тётку в плохо сходящемся на животе халате и большие бидоны. В бидонах был обед: суп, макароны и напиток. Суп всегда жидкий, в миске оказывалась вода, немного петрушки и пара ломтиков картошки, или пара же макарон большого калибра. Второе тоже было малоразнообразно, а готовилось, судя по виду, так: в котёл закладывались те же макароны, рыбные консервы в томате, всё это заливалось водой и варилось до выкипания последней; потом вынималось из котла и разрезалось на порционные куски... А про напиток мы заключали пари: пока пили, гадали, что это - чай или компот, а потом спрашивали тётку. Она была в курсе, а органолептически тип напитка не определялся. Однажды он оказался киселём, - хотя по густоте (я не говорю про всё остальное) ничем не отличался от ежедневного напитка.
За еду с нас вычитали. И вычитали больше, чем платили за собранный чай (я уже упомянул, что норму выполнить было нельзя). Так что мы им остались должны.
Вечером, казалось бы, только упасть и заснуть. Но нет, после холодного душа (были и нелюбители душа, но их заставляли... весь день на солнце в резиновых сапогах и клеёнчатм комбинезоне, а потом с ним спать в одном помещении? даже при открытых окнах?) и ужина (см. "второе" выше) начиналась дискотека, и шла она допоздна. Потом все наконец отрубались - до следующего утра.
Утры, надо сказать, были потрясающие. Небо уже светлело, а в котловинке - где была совхозная усадьба - ещё было темно, все спали. Солнышко из-за гор расталдыкивало свои лучи дивнообразным веером, но внизу ещё продолжалась ночь. В это время, при подъёме, мы включали через свою огромную колонку фонограмму из институтской фонотеки - главный муэдзин Александрийской соборной мечети читал Коран (он победил в каком-то международном конкурсе). Колонка была направлена вниз, на усадьбу, - уже после первого раскатистого "Бисмилла иль Рахман ир-ррахим!.." внизу очень красиво загорались огонёчки в окнах...
Идиллия, но от идиллии этой мы сбежали, найдя работу в городе - на Сочинском мясоперерабатывающем заводе.
Мы, разумеется, были разнорабочими. Задача наша состояла в катании вагонок: по всему комбинату тянулись на высоте около двух с чем-то метров рельсы, а по ним - ну, монорельс такой, - катались "вагонки", такие подвесные рамы для сосисок или колбас. Или там варёно-копчёной грудинки всякой. Рамами их тоже называли.
Из набивочного цеха - в отвесный (там был как бы зал ожидания для всех этих сосисок). Потом в варочный: ряды огромных камер, такие сосисочные газенвагены. С одной стороны вагонки в них закатывались, с другой, естественно, выкатывались. Выкатывать их было довольно неприятно, а ещё неприятнее - чистить камеру. Всё время думалось, что вдруг сейчас кто-нибудь в шутку захлопнет двери и пустит пар.
В камерах было как в бане, - поэтому одеты мы были в кирзовые ботинки, тренировочные штаны-трико и халаты на голое тело. Халаты были по последнему сроку -первыми халаты доставались обвальщикам и рубщикам, от них, уже в порезах, они попадали к изготовителям фарша и набивщикам, потом к варщикам, а там уж и к нам. И выглядели они прежалостно... Из камер, распаренные, мы катили свои рамы под холодный душ (там брызгало даже при выключенных форсунках, а потом, намокнув - в холодильную камеру, где гудели огромные вентиляторы, гнавшие от холодильников ледяной ветер. Ну а потом на склад, и всё по новой.
Впрочем, никто не заболел. А обращались с нами хорошо. Мастер дядя Гриша, армянин, часто нас угощал: мастера делали всякие деликатесы, лучшим из которых, несомненно, был спецбалык, который они звали "красной рыбой" - от грудинки отрезалось всё мясо (а жир и кости после этого отправлялись во вторсырьё наряду с лопнувшими при варке клобасами и ссоисками); это ямсо натиралось смесью пряностей и специй по личному дядигришиному рецепту, а потом вешалось на весь день в варочно-коптильной камере. К концу смены оттуда извлекался фантастически нежный и ещё более фантастически ароматный продукт, серовато-зелёно-бурый снаружи и нежно-перламутрово-розовый (а иногда красный) на срезе. Божественная вещь... Нам дозволялось тырить с комбината продукты, - впрочем, согласно табели о рангах: например, копчёную колбасу можно было уносить только мастерам, да и то максимум раз в неделю. Ту же грудинку обычный рабочий мог вынести дважды в месяц, а нам ни грудинки, ни полукопчёной даже колбасы не полагалось, но вот колбасы вроде "Степной" (так, кажется) или сосиски - можно было. То есть нельзя, но как бы можно. Ну, а кто бы стал у них работать за одну зарплату? А колбаса уже была в дефиците - не так, конечно, как в начале 90-х, но.
Мы-то первые пару дней стеснялись тырить социалистическую собственность, а потом тётка-контролёрша (а таможня была перед раздевалками: в халатах шмонать удобнее) ухватила меня за недоразвитый ещё живот и торжествующе спросила: «Эт-та что?!». Я стыдливо сказал: «Это я сам...» - и жестом эксгибициониста (о которых тогда и среди студентов мало кто знал) распахнул полы халатика. Она аж прослезилась: «мальчики, бедные... что же вы?». Потом рабочие объяснили - кому, что и сколько положено. Этобыло вовремя: деньги кончились, до получки неделя... Эту неделю мы прожили на сосисках в основном, а после получки могли себе позволить и яичницу, и овощички, и даже пиво во благовремении. (Пиво особенно хорошо после ночной смены - пришёл, переоделся, и на пляж; по дороге пивка. а на пляже - отсыпа-ааться...).
Ещё, из работы, мы возили снег, - например. Снег полагается добавлять в фарш. Снег возили из старого корпуса - надземные этажи были уже заброшены, и токмо крысы и Мышеве вогнездялися там, - а под землёй, в подвале, стояли два огромных металлических цилиндра. Внутри там хладагент, а снаружи вокруг крутится рама, с одной стороны у неё форсунки, которые набрызгивают воду, а с другой - скребки. Так что это не снег был, а ледяная стружка. И из неё вокруг цилиндров, в специальных поддонах, высились огромные сугробы... Вот этот снег мы возили. Кстати, о крысах: вынужден подтвердить, что некоторые из нехороших баек о колбасном производстве, ходившие тогда. имели под собой почву. Крысы имели обыкновение, в частности, во время пересменки, когда останавливались гигантские мясорубки, забираться в них, жрать мясо. Потом новая смена включала машины (предварительно постучав палкой по чанам), и некоторые крысы оказывались более жадными, чем шустрыми...
Ещё иногда посылали с каким-нибудь проучением в забойный цех. К счастью , именно работать там не пришлось. Работали там девчонки - практикантки из техникума.
Свиней загоняли в сужающийся коридор - так что они постепенно выстраивались в колонну по одному, после чего попа дали в камеру с двумя дверцами, устроенными на манер собачьих дверец во входных дверях, - такие, с петлями сверху. Первая дверца ещё скользила у хрюшки по спине, а она мордой уже тыкалась во вторую; а дверцы представляли собой электроды. Бах! - и свинья падала на покатый, скользкий пол, и головой вниз рушилась с высоты примерно в метр под ноги забойщику, - а тот ловко обвязывал ей заднюю ногу цепью и цеплял к конвейеру. Тот вздёргивал несчастное животное вверх, оно приходило в себя и начинало визжать, - а забойщик, приговаривая «Теперь-то чего визжать... поздно уже...» - делала своё кровавое дело. Свинью тащило вперёд, а девчонка с огромным ведром в обнимку бежала за ней, ловила кровь, - на гематоген и на субпродукты. Неудивительно, что к концу смены девчонки выглядели страшнее, чем персонажи самых трэшевых ужастиков (которых мы тогда ещё не видели). Да. Как забивали коров и тем более лошадей, я, к счастью, не видел, а вот как их туда гнали, - да. Знаете, лошади тогда плачут... Они всё понимают.
В общем, мы отработали так полтора месяца (и до того полмесяца на чаю). Ничего, неплохоб ыло. И в море покупались, и погуляли, да и денег заработали. Совсем немного, правда. Чуточку. Но всё-таки. А дядя Гриша мне и моему напарнику подарил по хорошему куску своей «красной рыбы», да.
Правда, к этому времени мы уже не могли смотреть на мясные и колбасные продукты. В последний день мой друг, например, на все оставшиеся талоны взял в сотловой девять стаканов сметаны (которая не пошла ему впрок). Я лично не ел мяса вообще пару месяцев после этого, а колбасы и тем облее котлеты и пельмени вяские смог есть только целый год спустя, да.
А вообще хорошо было. И трава тогда была гораздо зеленее, небо - голубее, а вода вкуснее. Ну, вы знаете
М-ммммм...
Ах да. Был стройотряд. Как обычно, наши ИСААшники попали не в нормальный стройотряд, где, говорят, всякие там физики даже и деньги зарабатывали, а
Да, на чайные плантации - в чаеводческий совхоз имени Ленина. Тут опять будет кое-что из того, что может быть знакомо тем, кто меня по ФИДО помнит, так что мильпардоньте, ежели что.
В принципе, прикольно: стройотряд в Сочи. Ну, это где скоро всё испоганят вчистую, вы в курсе. Тогда-тотам было подзапущено, конечно, но довольно мило и уютно. Всесоюзная, это, здравница. А также мыльница и, как выяснилось, житница.
Началось всё с того, что мы метались по чудовищным тоннелям под платформами вокзала, разыскивая свой путь. Больше того, погрузились уже в поезд, и тут оказалось, что он не наш. И мы опять бежали, и уже на ходу (буквально) закидывали в вагоны сумки, рюкзаки, а также гигантскую колонку (ну, музыкальную, - гроб такой полтора метра высотой, полметра шириной и почти столько же в глубину, и тяжёлая, зараза, как весь пи, извините, здец). Закидывая, кое-что из продуктов разбили. В том числе и лимонад, а пластиковых баллонов не было тогда.
Совхоз оказался достаточно далеко от моря - минут сорок-сорок пять на ватобусе, в горах. Кстати, чай там делали хороший! Серьёзно хороший. Тот, что на экспорт. Красивые такие баночки "Краснодарский чай". Интересно, сейчас его ещё выпускают?.. Потому что тот, что для внутреннего потребления - тот, конечно, дрянь. А экспортный - да, не "Оранж Пеко", конечно, но.
Нас поселили в каком-то бараке, где кровати встали так плотно, что сидеть на них друг против друга было нельзя - ширина прохода позволяла опустить на по лишь одну пару ног. Воды горячей, конечно, не было, а холодная - по часу утром и вечером. Зато барак стоял на горе над центральной усадьбой совхоза, которая лежала под нами в чаше, образованной соплеменными горами. В усадьбе имелись магазин, клуб и библиотека. Ещё там имелись местные - мы опасались, что они, по обычаю, придут нас бить, или побьют, если мы придём к ним на танцы. Того же, как впоследствии выяснилось, опасались и страшные местные.
Ситуацию спасли трудные подростки. Нам было придано для воспитания два трудных подростка - Толик и Сергуня. Пацанам шёл шестнадцатый год, и детская комната милиции, или где они там стояли на учёте, поручили нашему стройотряду воспитывать подрастающее поколение трудом, личным примером и добрым словом: вуз как-никак идеологический. В первый же день Толик и Сергуня выпили всё, что у нас осталось после поезда горючего - включая одеколоны. У меня был одеколон "Гвоздика", если кто такой помнит, - от комаров (а больше ни на что это средство химической войны в принципе не годилось). Так и его выпили. Из моей же кружки, - и не помылие ё, а я, придя в барак, налил туда воды и выпил залпом, так быстро, что не успел остановиться, почуяв запах. И долго потом недоумевал - у меня были только следовые количества этй "Гвоздики" на стенках, и то, - а пацаны его живьём пили, - не в человеческих это силах...
Поднимали нас в пять, на рассвете. Умывание, завтрак, - и в поле. Работали в клеёнчатых штанах до подмышек и в резиновых сапогах, потому что на чайных рядах было очень мокро. И колюче. Там было много ежевики, ещё росла крапива и более безобидные сорняки. Лучший, экспортный чай собирали только вручную, ощипывая самые верхние листочки; потом проходили ряды с машинкой, сделанной из бензопилы, которую несут вдвоём, - она срезала всё подряд, с "дровами" (ветками), грубыми нижними листьями, ежевикой, крапивой и с облее безобидными сорняками. Это были сорта для внутреннего рынка... Опасная работа, между прочим: как я говорил уже, на рядах мокро, и легко поскользнуться - а поскользнувшись, запросто можно было оттяпать себе голову машинкой, или просто съехать на попе до самого побережья.
А мы шли уже после машинок и опять вручную собирали чтоо ставалось после них, - нижние листья. Я так привык к движениям пальцев при сборе (похоже на дойку, только наоборот - загибаются сначала мизинцы, потом безымянные пальцы, средние, указательные...) - что неоднократно потом, подойдя к каким-нибудь кустам, начинал их машинально общипывать, и останавливался только, обнаружив отсутствие мешка на поясе (куда сбрасывается улов). Поскольку оставалось после машинок всего ничего, выполнить норму было абсолютно нереально, потому сюда студентов и ставили.
В обед приезжал на плантацию грузовичок, привозил тётку в плохо сходящемся на животе халате и большие бидоны. В бидонах был обед: суп, макароны и напиток. Суп всегда жидкий, в миске оказывалась вода, немного петрушки и пара ломтиков картошки, или пара же макарон большого калибра. Второе тоже было малоразнообразно, а готовилось, судя по виду, так: в котёл закладывались те же макароны, рыбные консервы в томате, всё это заливалось водой и варилось до выкипания последней; потом вынималось из котла и разрезалось на порционные куски... А про напиток мы заключали пари: пока пили, гадали, что это - чай или компот, а потом спрашивали тётку. Она была в курсе, а органолептически тип напитка не определялся. Однажды он оказался киселём, - хотя по густоте (я не говорю про всё остальное) ничем не отличался от ежедневного напитка.
За еду с нас вычитали. И вычитали больше, чем платили за собранный чай (я уже упомянул, что норму выполнить было нельзя). Так что мы им остались должны.
Вечером, казалось бы, только упасть и заснуть. Но нет, после холодного душа (были и нелюбители душа, но их заставляли... весь день на солнце в резиновых сапогах и клеёнчатм комбинезоне, а потом с ним спать в одном помещении? даже при открытых окнах?) и ужина (см. "второе" выше) начиналась дискотека, и шла она допоздна. Потом все наконец отрубались - до следующего утра.
Утры, надо сказать, были потрясающие. Небо уже светлело, а в котловинке - где была совхозная усадьба - ещё было темно, все спали. Солнышко из-за гор расталдыкивало свои лучи дивнообразным веером, но внизу ещё продолжалась ночь. В это время, при подъёме, мы включали через свою огромную колонку фонограмму из институтской фонотеки - главный муэдзин Александрийской соборной мечети читал Коран (он победил в каком-то международном конкурсе). Колонка была направлена вниз, на усадьбу, - уже после первого раскатистого "Бисмилла иль Рахман ир-ррахим!.." внизу очень красиво загорались огонёчки в окнах...
Идиллия, но от идиллии этой мы сбежали, найдя работу в городе - на Сочинском мясоперерабатывающем заводе.
Мы, разумеется, были разнорабочими. Задача наша состояла в катании вагонок: по всему комбинату тянулись на высоте около двух с чем-то метров рельсы, а по ним - ну, монорельс такой, - катались "вагонки", такие подвесные рамы для сосисок или колбас. Или там варёно-копчёной грудинки всякой. Рамами их тоже называли.
Из набивочного цеха - в отвесный (там был как бы зал ожидания для всех этих сосисок). Потом в варочный: ряды огромных камер, такие сосисочные газенвагены. С одной стороны вагонки в них закатывались, с другой, естественно, выкатывались. Выкатывать их было довольно неприятно, а ещё неприятнее - чистить камеру. Всё время думалось, что вдруг сейчас кто-нибудь в шутку захлопнет двери и пустит пар.
В камерах было как в бане, - поэтому одеты мы были в кирзовые ботинки, тренировочные штаны-трико и халаты на голое тело. Халаты были по последнему сроку -первыми халаты доставались обвальщикам и рубщикам, от них, уже в порезах, они попадали к изготовителям фарша и набивщикам, потом к варщикам, а там уж и к нам. И выглядели они прежалостно... Из камер, распаренные, мы катили свои рамы под холодный душ (там брызгало даже при выключенных форсунках, а потом, намокнув - в холодильную камеру, где гудели огромные вентиляторы, гнавшие от холодильников ледяной ветер. Ну а потом на склад, и всё по новой.
Впрочем, никто не заболел. А обращались с нами хорошо. Мастер дядя Гриша, армянин, часто нас угощал: мастера делали всякие деликатесы, лучшим из которых, несомненно, был спецбалык, который они звали "красной рыбой" - от грудинки отрезалось всё мясо (а жир и кости после этого отправлялись во вторсырьё наряду с лопнувшими при варке клобасами и ссоисками); это ямсо натиралось смесью пряностей и специй по личному дядигришиному рецепту, а потом вешалось на весь день в варочно-коптильной камере. К концу смены оттуда извлекался фантастически нежный и ещё более фантастически ароматный продукт, серовато-зелёно-бурый снаружи и нежно-перламутрово-розовый (а иногда красный) на срезе. Божественная вещь... Нам дозволялось тырить с комбината продукты, - впрочем, согласно табели о рангах: например, копчёную колбасу можно было уносить только мастерам, да и то максимум раз в неделю. Ту же грудинку обычный рабочий мог вынести дважды в месяц, а нам ни грудинки, ни полукопчёной даже колбасы не полагалось, но вот колбасы вроде "Степной" (так, кажется) или сосиски - можно было. То есть нельзя, но как бы можно. Ну, а кто бы стал у них работать за одну зарплату? А колбаса уже была в дефиците - не так, конечно, как в начале 90-х, но.
Мы-то первые пару дней стеснялись тырить социалистическую собственность, а потом тётка-контролёрша (а таможня была перед раздевалками: в халатах шмонать удобнее) ухватила меня за недоразвитый ещё живот и торжествующе спросила: «Эт-та что?!». Я стыдливо сказал: «Это я сам...» - и жестом эксгибициониста (о которых тогда и среди студентов мало кто знал) распахнул полы халатика. Она аж прослезилась: «мальчики, бедные... что же вы?». Потом рабочие объяснили - кому, что и сколько положено. Этобыло вовремя: деньги кончились, до получки неделя... Эту неделю мы прожили на сосисках в основном, а после получки могли себе позволить и яичницу, и овощички, и даже пиво во благовремении. (Пиво особенно хорошо после ночной смены - пришёл, переоделся, и на пляж; по дороге пивка. а на пляже - отсыпа-ааться...).
Ещё, из работы, мы возили снег, - например. Снег полагается добавлять в фарш. Снег возили из старого корпуса - надземные этажи были уже заброшены, и токмо крысы и Мышеве вогнездялися там, - а под землёй, в подвале, стояли два огромных металлических цилиндра. Внутри там хладагент, а снаружи вокруг крутится рама, с одной стороны у неё форсунки, которые набрызгивают воду, а с другой - скребки. Так что это не снег был, а ледяная стружка. И из неё вокруг цилиндров, в специальных поддонах, высились огромные сугробы... Вот этот снег мы возили. Кстати, о крысах: вынужден подтвердить, что некоторые из нехороших баек о колбасном производстве, ходившие тогда. имели под собой почву. Крысы имели обыкновение, в частности, во время пересменки, когда останавливались гигантские мясорубки, забираться в них, жрать мясо. Потом новая смена включала машины (предварительно постучав палкой по чанам), и некоторые крысы оказывались более жадными, чем шустрыми...
Ещё иногда посылали с каким-нибудь проучением в забойный цех. К счастью , именно работать там не пришлось. Работали там девчонки - практикантки из техникума.
Свиней загоняли в сужающийся коридор - так что они постепенно выстраивались в колонну по одному, после чего попа дали в камеру с двумя дверцами, устроенными на манер собачьих дверец во входных дверях, - такие, с петлями сверху. Первая дверца ещё скользила у хрюшки по спине, а она мордой уже тыкалась во вторую; а дверцы представляли собой электроды. Бах! - и свинья падала на покатый, скользкий пол, и головой вниз рушилась с высоты примерно в метр под ноги забойщику, - а тот ловко обвязывал ей заднюю ногу цепью и цеплял к конвейеру. Тот вздёргивал несчастное животное вверх, оно приходило в себя и начинало визжать, - а забойщик, приговаривая «Теперь-то чего визжать... поздно уже...» - делала своё кровавое дело. Свинью тащило вперёд, а девчонка с огромным ведром в обнимку бежала за ней, ловила кровь, - на гематоген и на субпродукты. Неудивительно, что к концу смены девчонки выглядели страшнее, чем персонажи самых трэшевых ужастиков (которых мы тогда ещё не видели). Да. Как забивали коров и тем более лошадей, я, к счастью, не видел, а вот как их туда гнали, - да. Знаете, лошади тогда плачут... Они всё понимают.
В общем, мы отработали так полтора месяца (и до того полмесяца на чаю). Ничего, неплохоб ыло. И в море покупались, и погуляли, да и денег заработали. Совсем немного, правда. Чуточку. Но всё-таки. А дядя Гриша мне и моему напарнику подарил по хорошему куску своей «красной рыбы», да.
Правда, к этому времени мы уже не могли смотреть на мясные и колбасные продукты. В последний день мой друг, например, на все оставшиеся талоны взял в сотловой девять стаканов сметаны (которая не пошла ему впрок). Я лично не ел мяса вообще пару месяцев после этого, а колбасы и тем облее котлеты и пельмени вяские смог есть только целый год спустя, да.
А вообще хорошо было. И трава тогда была гораздо зеленее, небо - голубее, а вода вкуснее. Ну, вы знаете