Сердце Пармы
Великая Пермь!
Дух захватывает от описания этой потрясающей, некогда существовавшей земли. Древние идолы, стоявшие в глухих лесах, поросшие мхом и плесенью, взиравшие на случайных путников, смелых охотников, свирепых вогулов и лихих ушкуйников своими глубокими, пустыми, темными и страшными глазницами, выдолбленными в бересте.
Огромные скалы, полноводные реки, необозримые горизонты, вселяющие восторг и трепет в любого, чей взор упадет на эту землю. А там, за окоем, где-то бродил мужик Комполен, одинокий, как зырянский шаман, могучий, как пермский медведь, ужасный, как детский страх темноты, и такой же древний, как и сами болота, в которых живет. Бродил, сторожил свою золотую Сорни-Най, рвал смельчакам головы, вешая их на тын, кричал по ночам ни человеческим, ни звериным, но настолько несчастным и тоскливым воем, что слышавшие его сходили с ума и до конца жизни бродили меж елей по парме со страшным безумным огнем в глазах.
Ламии, скудельни, капища, священные деревья, памы, хаканы, ратники, остяки, вогулы, пермяки, московиты, зыряне, новгородцы, кони, лоси, скалы, реки, и все это растворяется в необъятной, огромной, потрясающе масштабной древней земле, населенной народами, пришедшими сюда с севера, с берегов мертвого полуночного океана, заросшего вековыми стволами елей и сосен, непоколебимо подперающими своими кронами голубое северное небо.
Книга постепенно дочитывается, но не желаешь, чтобы она кончалась, в чем я согласен со своим другом. Хочется читать, читать и читать.
Дух захватывает от описания этой потрясающей, некогда существовавшей земли. Древние идолы, стоявшие в глухих лесах, поросшие мхом и плесенью, взиравшие на случайных путников, смелых охотников, свирепых вогулов и лихих ушкуйников своими глубокими, пустыми, темными и страшными глазницами, выдолбленными в бересте.
Огромные скалы, полноводные реки, необозримые горизонты, вселяющие восторг и трепет в любого, чей взор упадет на эту землю. А там, за окоем, где-то бродил мужик Комполен, одинокий, как зырянский шаман, могучий, как пермский медведь, ужасный, как детский страх темноты, и такой же древний, как и сами болота, в которых живет. Бродил, сторожил свою золотую Сорни-Най, рвал смельчакам головы, вешая их на тын, кричал по ночам ни человеческим, ни звериным, но настолько несчастным и тоскливым воем, что слышавшие его сходили с ума и до конца жизни бродили меж елей по парме со страшным безумным огнем в глазах.
Ламии, скудельни, капища, священные деревья, памы, хаканы, ратники, остяки, вогулы, пермяки, московиты, зыряне, новгородцы, кони, лоси, скалы, реки, и все это растворяется в необъятной, огромной, потрясающе масштабной древней земле, населенной народами, пришедшими сюда с севера, с берегов мертвого полуночного океана, заросшего вековыми стволами елей и сосен, непоколебимо подперающими своими кронами голубое северное небо.
Книга постепенно дочитывается, но не желаешь, чтобы она кончалась, в чем я согласен со своим другом. Хочется читать, читать и читать.