Безграничные ограниченные возможности
На минувшей неделе только совсем уж ленивая новостная программа не припечатала тётеньку Наталью, лихо разогнавшую в Санкт-Петербурге с детской площадки детей-аутистов. Случай действительно кричащий и тошнотворный. В России так повелось с советских времён ещё - инвалиды это люди второго сорта, относиться к ним можно лишь с крайним раздражением (знаменитое «Где этот чёртов инвалид?!» из «Операции Ы» хотя бы). Городская среда традиционно была предназначена лишь для здоровых людей, у которых все руки-ноги на месте, глаза видят, уши слышат и язык говорит. Я бы добавил ещё и «русскоязычных», поскольку навигацию на элементарном английском побудил ввести лишь чемпионат мира по футболу в 2018 году… А до этого - туши свет. Потому что устройства, придуманные для «облегчения жизни» инвалидам-колясочникам, например, иначе как полосой препятствий не назвать - меня всегда поражали так называемые пандусы, по которым и здоровый-то человек вскарабкается не без труда, а человек в коляске и подавно рискует переломать себе всё оставшееся, включая шею.
Когда в 1997 году в Брюсселе я впервые увидел в метро навигацию для слепых, размещённую на стенах методом Брайля, и лифты для колясочников на КАЖДОЙ станции метро в Берлине, а не только на вновь построенных, как в Москве, задумался, отчего у нас не так. Ответ нашёлся сразу, поскольку здесь всё легко объяснимо - страна строила свой сраный коммунизм, и безногие, безрукие, слепые, глухие и прочие в её алгоритм не вписывались. Сумасшедшими объявляли всех, кто пытался что-либо возразить. Словом, люди с ограниченными возможностями, как теперь принято называть инвалидов, не могли строить то, что было нужно большевикам, ну а жить - ладно уж, живите пока, но нас качанием своих прав не доставайте!
Наталья из СПб - источник: соцсети
По сути, от переименования инвалидов в людей с ограниченными возможностями изменилось немного, однако тенденция к переменам радует - начали делать хоть что-то, и это что-то становится всё больше день ото дня. Однако, можно понастроить пандусов, лифтов, обклеить надписями по Брайлю хоть все стены, но заменить некоторым людям мозги не выйдет никак. Таким, как эта Наталья из Питера. Они же это впитали с генами родителей. И, судя по всему, рады способствовать тому, чтобы ограниченные возможности таких людей так и оставались в тех самых границах, как в резервации. Но общество у нас, тем не менее, развивается, в том числе и в своём отношении к инвалидам. Внимания им уделяется всё больше, хоть пока и корявенько, однако это вопрос времени.
Наряду с недавними выкриками об опере как о дискриминационном виде искусства, ущемляющем права определённых рас, национальностей и религий, были и выкрики о том, что опера обходит стороной инвалидов. При этом почему-то про ослепшего Генделя и оглохшего Бетховена никто ничего не говорит. Забыли, наверное)). Мы уже рассматривали критику оперы как инструмента дискриминации по расовому, национальному и религиозному признаку на примерах негров, евреев/иудеев, индийцев/индусов и турок/мусульман. И увидели, что всё это - миф. Имеется масса примеров произведений, которые, хоть и сочинены белыми (и, о ужас, мужчинами), но поднимающими эту проблематику. Не осталась в стороне и тема с инвалидами. Вот о ней сегодня и речь.
Начнём с лишённых дара речи. Одно из первых явлений немого персонажа состоялось у Моцарта в «Волшебной флейте», когда у птицелова Папагено неожиданно отнимается язык. Но оказывается, что это онемение временное - так Папагено наказывают высшие силы за болтовню и ложь. Однако, учитывая масонскую символику, из которой соткана последняя опера Моцарта, это онемение тоже можно истолковать совсем иначе, и с религиозной точки зрения в частности. А вот спустя почти сорок лет появляется произведение, в котором немой персонаж не просто главный, но и вынесен в название. Это «Немая из Портичи» Даниэля Франсуа Эспри д’Обера.
Вот этот фрагмент с онемением и обретением речи Папагено - фрагмент спектакля Зальцбургского фестиваля 2012 года - поют американский тенор Пол Гроувз, немецкий баритон Кристиан Герхаэр, латышское сопрано Инга Кальна, российское меццо-сопрано Екатерина Губанова и французское меццо-сопрано Карин Дэзэ (здесь режиссёр вдобавок ещё и надел Папагено на голову ведро - очевидно, для дополнительной наглядности)
Click to viewЭта опера - прямая предшественница «Вильгельма Телля» Россини, премьера которого состоялась в Париже годом позже. Обер первым предложил модель большой французской оперы из пяти актов, которая была совершенно итальянской в плане музыки, но имела французский текст и героико-патриотический сюжет с сильной любовной линией. Плюс трёхчасовая длительность (Россини через год увеличит её почти до четырёх часов, и это станет стандартом) и обязательные для французского музыкального театра балетные сцены. Главная героиня оперы - немая девушка Фенелла, на роль которой приглашали и продолжают приглашать хорошую балерину. Роль ведь полностью танцевальная - героиня же немая. Вот вокруг этой Фенеллы и закручивается интрига, причём так круто, что заканчивается всё революцией. В этом смысле «Немая из Портичи» - произведение прорывное не только в плане драматургии, когда мы видим на сцене персонаж с конкретными ограниченными возможностями, но эта ограниченность открывает Фенелле многие другие возможности, которые в итоге приводят к политическим и социальным переменам. Влюблённый в неё сын испанского вице-короля Неаполя Альфонс и её брат Мизаньелло становятся из противников друзьями и свергают власть испанцев в Неаполе (временно, разумеется). Однако социальный эффект, который произвели Обер свой музыкой и Эжен Скриб своим текстом, оказался во сто крат сильнее - в 1830 году на премьерной постановке «Немой из Портичи» в Брюсселе народ настолько зарядился духом свободы, что прямо из театра попёр делать революцию, в результате чего Южные, или Испанские, Нидерланды, входившие тогда в состав Голландского королевства, стали самостоятельной Бельгией.
Баркарола и ария Мизаньелло с хором, с которых и началось восстание - солирует великий испанский тенор Альфредо Краус
Первой Фенеллу станцевала Лиз Нобле, портрет которой висит по сей в Гранд Опера среди портретов двадцати величайших французских балерин. После 1830 года роль исполняла Фанни Эльслер, признанная вообще одной из величайших балерин XIX века наряду с нашей хорошо знакомой по «Евгению Онегину» Истоминой. В России, по традиции, государь Николай Павлович оперу под её революционным названием запретил, поэтому у нас она шла как «Фенелла», а с 50-х годов XIX и вовсе как «Палермские бандиты», хотя Сицилия там вообще ни при чём - кому какая разница тогда была… Но главное - произведение Обера не только делало впервые инвалида главным героем, благодаря этому герою ещё и вершились революционные события! Так что никакой дискриминации, наоборот - сплошной прорывной позитив!
Имеются в истории оперы и персонажи хромые, получившие своё увечье разными способами. Например, Вотан в тетралогии Рихарда Вагнера «Кольцо нибелунгов». Он появляется в трёх операх - «Золоте Рейна», «Валькирии» и «Зигфриде». При этом Вотан не только хромой, но и одноглазый. Конечно, можно сказать, что он - верховный бог германцев, у него, дескать, отличительные признаки такие. Однако они есть, и на сцене от них никуда не деться.
Прощание Вотана с Брунгильдой из «Валькирии» Вагнера в исполнении немецкого баса Рене Папе
Если не нравится бог - можем пойти на другую сторону баррикад и обратиться к «Роберту-дьяволу» Джакомо Мейербера. Тамошний Бертрам - демон из ада, приближенный самого Сатаны, и, как полагается, тоже хромой. Получается, учитываем интересы всех сторон - и Бога, и Дьявола, а заодно и логично вспоминаем про антагонизм Мейербера и Вагнера, ведь последний сочинил своё небезызвестное произведение «Еврейство в музыке» как раз о Мейербере.
Сцена из «Роберта-дьявола» с Бертрамом в исполнении американского бас-баритона Сэмюэла Рэйми из спектакля Парижской оперы 1985 года (Алису исполняет французское сопрано Мишель Лагранж)
Ну, а если хочется совсем уж чего-то приземлённого - пожалуйста, «Порги и Бесс» Джорджа Гершвина. Её можно назвать самой политкорректнейшей из наиполиткорректнейших, потому что главный герой, Порги, не только хромой, но и чёрный. Впрочем, как и все персонажи. Совершенно чёрная опера с инвалидом-главным героем… Какая прелесть… Однако отношение других действующих лиц оперы к Порги как в СССР - «Создавая калеку, Бог дал ему в удел одиночество». Его сторонятся, над ним смеются. И, вопреки всему этому, он находит свою любовь и своё счастье с девушкой местного грубияна Крауна Бесс. Совершенно уникальная и в вокальном, и в музыкальном плане опера стала, без ложной скромности, по словам Грэма Грина, «становлением американской национальной школы», как для американской литературы - «Приключения Гекльберри Финна» Марка Твена.
Фрагмент из фильма Тревора Нанна по опере Джорджа Гершвина «Порги и Бесс» 1993 года, солисты - британский бас Уиллард Уайт и американское сопрано Синтия Хэймон
Обратимся к лишившимся зрения. Два наиболее ярких явления слепых в мировом репертуаре - Великий Инквизитор в «Доне Карлосе» Верди и старый пастух в «Борисе Годунове» Мусоргского. Инквизитор у Верди не только слеп, но ещё и плохо передвигается - полнейший инвалид. При этом дух у него настолько крепок, а авторитет настолько железен, что его боятся, как смерти, все вокруг, включая испанского короля Филиппа. Инквизитор участвует практически в одной-единственной сцене, но его появление и, главное, то музыкальное сопровождение, которое при этом звучит, заставляют стыть в жилах кровь. О каком сострадании может идти здесь речь? Скорее, о каре недугами за все те страдания, которые он доставил людям, отправляя их толпами на костёр. Так что персонаж далеко неоднозначный.
Зловещая сцена появления Великого Инквизитора в исполнении американского баса Эрика Халварсона и бельгийского бас-баритона Жозе ван Дама - фрагмент спектакля парижского театра Шатле 1995 года
У Мусоргского пастух вообще не появляется на сцене, но, благодаря гениальности музыки композитора и филигранно написанному им же тексту либретто создаётся полное ощущение его присутствия. О слепом пастухе царю Борису повествует монах Пимен. О том, как во сне ему явился убиенный царевич Димитрий и повелел отправляться в Углич на свою могилу, потому что он «теперь Руси великий чудотворец». И пастух прозревает на могиле Димитрия, что становится началом конца для Бориса. Во всей опере это одна из мощнейших сцен, от которых перехватывает дух.
Монолог Пимена о пастухе и царевиче Димитрии в исполнении советского баса Анатолия Бабыкина (Бориса Годунова поёт бас Евгений Нестеренко, легенда советской оперной сцены)
Вообще, «Борис Годунов» - одна из самых продвинутых в плане количества обездоленных и отринутых обществом персонажей. Тут и калеки, и юродивые, и маргинальные монахи-алкоголики, и самозванцы - словом, весь тот набор, к которому мы так привыкли в жизни. И именно благодаря этому шедевр Мусоргского актуален по сей день и ничуть не утратил свежести своего звучания и смысла.
Однако самая знаменитая слепая мировой оперы - это, вне всякого сомнения, «Иоланта» Чайковского. Сюжет известен всем, обращу лишь внимание на то, что девушка слепа от рождения, и все люди, её окружающие, скрывают это от неё. Вот где истинная забота и любовь! Какие уж тут негатив и отторжение? Однако она всё равно несчастлива и обо всём догадывается. В итоге, таки узнав правду, становится ещё несчастнее, но прозревает благодаря силе любви. Интересный факт - в финале принято ярко зажигать свет в зале, очевидно, символизируя прозрение. И это несмотря на то, что в партитуре чётко написано про ночное небо и звёзды… Ну, может так и правда лучше)).
Финал «Иоланты» с прозрением, солирует российское сопрано Анна Нетребко - фрагмент гала-концерта из Мариинского театра 2013 года
Наконец, сумасшедшие. С этим контингентом в мире оперы богаче всего. Наверное, потому, что безумие не только может постичь каждого, но является и самым страшным ограничением возможностей для любого человека. Можно преодолеть отсутствие рук, ног, языка, глаз, слуха, но преодолеть отсутствие рассудка - почти невероятно. Недаром говорят, что самая ужасная кара для человека - потеря разума.
Перечислять всех сумасшедших, населяющих оперу, смысла нет, поэтому остановимся на основных. Безумие - всегда инструмент драматургического напряжения для создания трагичности сюжета и усиления сострадания герою со стороны зрителя. Поэтому в опере персонажи сходят с ума по ходу действия, постепенно ли, резко ли, но итог всегда один. Лишь изредка туман разума отступает, и герой возвращается к обычной, прежней жизни. Самая распространённая причина безумия - любовная. Например, у Джованни Паизиелло в «Нине, или Безумной от любви», комической в целом опере, главная героиня сходит с ума, считая любимого погибшим, и это превращает оперу в трагическую. Следуя реформе Глюка здесь лишь наполовину, композитор чётко разграничивает комические и трагические сцены в произведении, как бы показывая, что безумие временное, и хорошее всегда будет преобладать над плохим. Нина в итоге излечивается, когда выясняется, что любимый жив-здоров. В «Линде де Шамуни» Гаэтано Доницетти главная героиня сходит с ума от решения её возлюбленного жениться на другой. Тоже любовь… И здесь всё хорошо заканчивается, и все женятся на ком надо. Чего не скажешь о другой опере Доницетти, «Лючии Ламмермур».
Сцена сумасшествия Нины из оперы Паизиелло в исполнении итальянского сопрано Анны Катерины Антоначчи
«Лючия Ламмермур» - отдельная страница в истории оперного искусства. Кроме того, что Доницетти сочинил для неё какую-то нечеловеческую музыку, она ещё и драматургически выводит оперу на новый уровень. Здесь главная героиня не излечивается от своего любовного безумия, а погибает от него. Сама по себе сцена сумасшествия Лючии, включающая три каватины, ансамбли и реплики, уже невероятна сложна по строению, а также по исполнению, поскольку требует постоянного чередования пения, напевной декламации и речитации. В целом, это пик эпохи бельканто. И здесь безумие трактуется не как наказание или кара, а как освобождение слишком тонкой для нашего мира души от груза повседневности. Я сам не раз слышал от инвалидов фразу «Сдохнуть бы поскорее». Вот вам и ответ на рассусоливания о дискриминации инвалидов в опере. Она наоборот показывает, как им тяжело живётся в равнодушном обществе.
Сцена сумасшествия Лючии в исполнении российского сопрано Ольги Перетятько - фрагмент спектакля Венской Штаатсоперы 2019 года
Есть в опере и безумие иного рода - когда начинаешь слышать голоса. Отвергнутый обществом человек ищет компании в мире призраков, которые поселяются у него в голове и с которыми он начинает общаться. Таков главный герой оперы Альбана Берга «Воццек». А это уже экспрессионизм образца 1925 года, когда человечество прошло через мировую войну, и ощущение человека в мире совершенно меняется. В этом смысле Воццек гораздо ближе современным инвалидам, чем двинувшиеся на любовной почве девушки эпохи бельканто. А если голоса в голове - это голос разума, и Воццек совсем не сумасшедший?..
Пример визуализации голосов в голове - подборка фрагментов спектакля Цюрихской оперы 2016 года, Воццека исполняет немецкий баритон Кристиан Герхаэр
Однако, самая впечатляющая история безумия рассказана Чайковским в «Пиковой даме». Здесь подробно и очень наглядно и красочно показана эволюция полной моральной деградации и разложения личности. Герман Чайковского - совершенно отринутый обществом человек, у которого есть шанс спастись через любовь, но он его отвергает, потому что общество признаёт лишь деньги как определитель статуса. И, помешавшись именно на них и на игре в карты, чтобы эти деньги выиграть, Герман и прощается с рассудком. Ему кажется, что за деньги он сможет купить и уважение, и положение, и даже любовь, хотя она у него и так есть, бесплатно. Но ему мало… Итог печален - самоубийство. И Чайковский через совершенно восхитительную, потрясающую музыку словно за руку проводит нас сквозь эту толщу безумия, лишь давая нам соприкоснуться с ним, чтобы понять, насколько оно уродливо и ужасно. Сцена, в которой Герман отвергает Лизу, чтобы бежать в казино - одна из самых пронзительных не только в «Пиковой даме», но и вообще во всём оперном репертуаре мира.
Финальный дуэт Германа и Лизы из легендарной постановки Большого театра в Москве, поют тенор Владимир Атлантов и сопрано Тамара Милашкина
Собственно, на этом всё. Опера - жанр ничуть не элитарный, и проблемы инвалидов, или людей с ограниченными возможностями, ей совсем не чужды, как мы только что убедились. Ведь опера - отражение вопросов, беспокоящих общество. А оно порой бывает и жестоким, и милосердным. Надеюсь, что число людей, подобных этой Наталье из питерского двора, будет таять день ото дня, а люди с ограниченными возможностями всё чаще будут чувствовать, что их возможности на самом деле безграничны.
(c) petrus_paulus
Для желающих поддержать продолжение ведения этого блога - Сбербанк 2202 2032 7122 6575, заранее спасибо!