Война и дети, прошлые и нынешние
Когда мне было пятнадцать лет, я, как и все, проходил через стадию максималистского нигилизма. Впервые дети обычно страдают этим лет в пять (выражается это традиционно в делании всего наоборот), а уже в подростковом возрасте их накрывает волна похлеще. Вот и меня накрыло. Раздражало, как обычного подростка, всё - и синий цвет неба, и дворовые коты, и школьные учителя, в каждом из которых мерещился враг, и бесконечный позднесоветский официоз и в телевизоре, и в школе. Особенно в школе. Я искренне недоумевал, отчего директор, завуч и весь прочий школьный менеджмент делали такие скорбные лица, когда умер Черненко - он и при жизни-то был не очень живой, а горевать по ходячему трупу, который совершенно ожидаемо откинулся, казалось мне верхом лицемерия. Тем более все и так знали, что всем на Черненко глубоко наплевать. Но больше всего раздражали разговоры про 9 мая.
Мозг, разумеется, понимал, что День Победы - святая и скорбная дата для нашей страны, сопряжённая с горем, болью и страданиями. Что в Советском Союзе нет ни одной семьи, не затронутой той жуткой войной - у меня самого родные и на фронте воевали, и в тылу работали. Что память отдавших жизни в те годы неприкосновенна. Однако тот порой натужный и фальшивый пафос, с которым вещали товарищи в телевизоре, или тот формальный подход школьного начальства, которое все мероприятия, связанные с Днём Победы, проводило для галочки, чтобы потом отчитаться перед РУНО, невыносимо отталкивали и вызывали какой-то психологический протест. День Победы благодаря этим формалистам-пафосникам превращался в ненавистный день календаря, перед которым ты был обязан являться в школу в парадной форме и стоять на скучной линейке, слушая фальшивые и неискренние речи директора и всех прочих. И лишь сама дата 9 мая приносила успокоение и осознание важности происходящего - этот день был выходным, и, если ты оставался дома, главное было не включать телевизор, чтобы вновь не слушать формальных речей членов ЦК, произносимых с мавзолея.
Сейчас в школе по литературе изучают массу произведений о Великой Отечественной войне - дело не обходится всем хорошо известными «Василием Тёркиным» и «Молодой гвардией». Недавно моему сыну задали написать сочинение по повести Бориса Васильева «Экспонат №…». Я, как обычно, решил ему помочь с литературной обработкой его мыслей, однако про повесть такую сам никогда не слышал, поэтому сел и прочёл её. Она поразила меня до глубины души, поскольку оказалась как раз о том формальном подходе ко Дню Победы, без погружения в его суть и значимость. Речь там о женщине, потерявшей на войне единственного сына. Всё, что ей от него осталось - это его первое и последнее письмо, которое она успела получить с фронта, письмо его однополчанина, извещавшее её о гибели сына, и официальная похоронка. Она годами перечитывала их ежедневно перед сном. Состарившись, она совершенно ослепла, но продолжала читать эти три письма, поскольку знала их наизусть. Для неё сын был жив в этих полуистлевших листках бумаги, в этих строках, в этих буквах. И она жила ими, каждый день ожидая вечера, когда, словно ритуал, вновь сможет их перечитать. В 1985 году праздновался юбилей Победы - 40 лет. К слепой старухе явилась делегация пионеров из местной школы. У делегации было задание - раздобыть для школьного музея оригинальные фронтовые письма. Женщина с радостью показала их пионерам, но отдавать отказалась, предложив перепечатанные на машинке копии. Пионеры начали фыркать от раздражения, ведь им были нужны оригиналы… Я узнал в них свои безразличие и раздражение этой непонятной и далёкой Победой, о которой все вокруг так настойчиво талдычат. Что это за Победа такая? К чему она? Нам ведь нужны оригиналы писем, у нас есть цель, и мы пройдём по головам, чтобы её достичь. Ведь отчитаться перед начальством о проделанной работе гораздо важнее, чем чувства и память другого человека.
Пионеры втихаря украли письма, воспользовавшись слепотой старухи, а когда она обнаружила пропажу - умерла на следующий день, потому что с письмами исчезла её связь с сыном, а вместе с ним и с самой жизнью. Формальный, бездушный и безразличный подход к этому празднику способен убить достойное отношение к нему, а вместе с ним и любую память о нём. Очень жаль, что на протяжении ряда лет у нас практиковалось его постепенное отторжение руками тех лиц, которым как раз и следовало бы поддерживать в людях огонь скорбной памяти о нём.
Спустя тридцать лет после того сороколетия Победы мы с семьёй отправились в Санкт-Петербург на празднества по случаю её семидесятилетия. Таксисты у Московского вокзала требовали каких-то немыслимых денег, чтобы доехать до отеля на Исаакиевской площади (приложений в телефоне тогда ещё не было), и мы всё дальше удалялись от вокзала в поисках достойной цены. В итоге ребёнок заявил, что устал и уселся в первую попавшуюся машину. Таксист оказался на удивление позитивным и дружелюбным человеком, согласившись отвезти нас за вменяемые деньги. Его звали Игорь.
Пока ехали - разговорились, он понравился нам, а мы - ему. Программа на эти несколько дней у нас была немаленькая - Петергоф, Стрельна, Царское Село и т.д., поэтому Игорь согласился возить нас везде - мы зафрахтовали его сразу на несколько дней. В один из них утром мы сказали ему - «Поехали к Цветку жизни». Он удивлённо посмотрел на нас. «Туда?», поползли вверх его брови, «оригинально! Ну, поехали».
Перед поездкой жена нашла статью об этом монументе, о котором я сам раньше, к своему стыду, никогда не слышал. Он расположен на 3-м километре знаменитой «Дороги жизни» во Всеволожском районе Ленинградской области, уже за пределами города. Сам памятник «Цветок жизни» появился в 1968 году - это пробивающийся сквозь воронку от взрыва и развалины на нём огромный цветок, на лепестках которого начертана мечта каждого обычного ребёнка - «Пусть всегда будет солнце», и портрет мальчишки - такого, какие жили тогда, в 30-40-х. В 1970 году к памятнику добавили Аллею Дружбы, высаженную делегатами Всесоюзного пионерского слёта. Ещё через пять лет монумент прирос траурным курганом, посвящённым дневнику Тани Савичевой, а ещё через семь Аллею Дружбы украсили памятные стелы. Комплекс дополняет берёзовая роща из 900 деревьев по числу дней блокады Ленинграда. И, хотя сама блокада длилась 872 дня, цифру 900 решили использовать как более яркую и образную, взяв за основу стихотворение Ольги Берггольц о «900 блокадных днях». В советское время пионеры украшали рощу красными пионерскими галстуками - по одному на каждое дерево - либо 8 сентября в память о дне начала блокады, либо 19 мая в день рождения Пионерии. Традицию возобновили в 2011 году, жива она и поныне, только вот не знаю, в какой день теперь эти галстуки повязывают - полагаю, как раз 9 мая, потому что мы попали туда 10-го утром, и все они выглядели очень свежими.
На выезде из города мы остановились купить цветов, красных гвоздик. Игорь смотрел на нас как на каких-то чудиков. Мы провели у монумента целый час, возложив цветы и почтив память детей, погибших в блокаду и в целом за всю войну, погуляв по Аллее Дружбы и мемориальной роще. Самое ужасное место здесь - это траурный курган. Читая строчки из дневника Тани Савичевой, ощущаешь, как цепенящий ужас полностью овладевает тобой
«Женя умерла 28 дек в 12 00 час утра 1941 г
Бабушка умерла 25 янв 3 ч. дня 1942 г
Лека умер 17 марта 05 час утр 1942 г.
Дядя Вася умер в 13 апр 2 ч ночь 1942 г
Дядя леша 10 мая в 4 ч дня 1942
Мама в 13 мая в 7 30 час утра 1942 г
Савичевы умерли
умерли все
осталась одна Таня»…
Немыслимо даже вообразить себе ощущения ребёнка, на глазах которого вымирает вся его семья. Это невозможно и дико. Так не должно быть никогда…
Мы не просто так решили поехать туда, не из праздного интереса. Ребёнок должен был сам понять и почувствовать, что такое была эта жуткая, беспощадная и чёрная война. На доступном ему примере - примере погибших детей. Таких же, как он. Игорь ходил поодаль, и я вдруг заметил, как он вытирает кулаком слёзы с глаз. Потом он куда-то исчез, появившись через какое-то время с цветами в руках. Я не знаю, где он их взял. Но где-то достал, и положил к подножию бетонного цветка, символизирующего жизнь и солнце.
«Я таксистом много лет здесь работаю», сказал Игорь, когда мы ехали обратно, «вы первые, кто попросил отвезти туда. Спасибо, что ребёнку своему мозги на правильное место ставите. Это так неожиданно в наше время…». А как иначе? Если мы сами не начнём что-то менять - с себя, со своей собственной жизни, со своего отношения к некоторым вещам, даже к таким, как День Победы, ничего не изменится - ни в стране, ни в головах, ни в памяти народной. А ей, памяти, надлежит не только хранить информацию о прошлом, но ещё и ценить её и дорожить ею.
#образывойны
Запись проиллюстрирована фотографиями из личного архива
(c) petrus_paulus