Бессвязно-сумбурное (школа)
Вчера приятель заскакивал вечерком (нынче он в Бостоне живет, проездом у нас).
Тут долгая история не очень близкого знакомства.
Встретились впервые двадцать пять лет назад в математическом кружке Дворца Пионеров, куда собирали всяческих победителей олимпиад. Учились в одной школе, хоть и в разные годы. Продолжали учиться вместе в Беер-Шевском университете. Всегда в разных фазах, я все-таки старше на пару лет. Но это не важно. Потому что в одной школе...
Я давно хотел пусть несколькими штрихами, даже и не описать ее, а просто намекнуть на некоторые обычаи, существовавшие в ней в мои годы, до меня, а возможно и сейчас. Мне почему-то важно, что бы те кто не учились в 239-й поняли знали, что она значила и продолжает значить для выпускников. Я хочу чтоб белой завистью зажглись ваши глаза, чтоб вы, как и моя жена вчера, перестали удивляться после вот такого примерно диалога:
- Петь, а кто это?
- Хороший человек.
- Это я поняла. А ты давно его знаешь?
- Сейчас познакомились. Но он же в моей школе учился!
Вчера, Наташка окончательно поняла, что я имею в виду.
Только черты.
Школа в которую поступали после 8-го класса. Семь девятых и семь десятых классов. Вместо 9-а т 9-б 9-первый, 9-второй и так до 9-го седьмого.
Чтоб поступить необходимо было пройти отбор по физике и математике, но не только.
- Значится в математическую школу поступать задумал? Хорошо... Ну тогда скажи мне сколько в Ленинграде памятников Михаилам?...
Могли, впрочем, и теорему Ферма подкинуть в качестве задачки. Шутили.
Дневников не было. Зачем? Сюда приходили взрослые люди. По крайней мере к нам так относились. На одном уроке каждый легко получал две оценки, часто пары. Впрочем два балла надо было еще заработать! На дом по той же математике всегда задавалось пять задач. Уровня вступительных экзаменов в вузы. На следующий день, преподаватель выписывал на доске правильные ответы, и предлагал каждому выставить себе оценку, а потом продиктовать ее. Бывшие отличники и отличницы плакали горючими слезами. В полугодовом табели, однако, единиц и двоек из журнала не встречалось. В основном, четверки, пятерки, тройки. Ну кто что заслужил... Учитель всегда знал о нас все...
Ординарных учителей не было. У каждого присутствовала какая-то своя изюминка. Я не говорю об обаянии личности. О другом. М.С., к примеру, за первые два месяца успевал прийти в гости к каждому своему ученику. На негонабрасывались родители: «Как там мой мальчик? Успехи?» «Э нет, отвечал классный руководитель. Для этих вопросов есть родительское собрание. Там спросите. Я же просто хочу познакомиться. Понять как живет Вася, и чтоб вы познакомились с классным руководителем сына».
- Вы думаете, что пришли учиться физике и математике? - начинала первый урок литературы Я.М., - Нет, дорогие мои. Нашу школу называют: «Физико-математическая школы с углубленным изучением истории и литературы и уклоном в химию и английский».
- А что у нас с общим развитием, ребятки? Сейчас я по одной буду класть на первую парту фотографии разных людей, а вы, взяв листочки, записывайте на них их имена и фамилии. Если узнаете, конечно.
Павел Коган был спутан кем-то с Есениным, Эренбург с Райкиным, Цветаева (уж не помню с кем), Платонова узнал только один человек...
- Кто такой Мандельштамм?
- Физик!
Ну правильно. Был и физик... Но сейчас не об этом.
Кстати, играть в классе в футбол на переменке тоже считалось нормальным. Стекло разбил? Ты разбил ты и вставишь. Вот и все наказание. Правда если через два дня дырка в окне еще не заделана, учитель проходя мимо парты неудачливого футболиста наклониться у пробурчать: «А мне дует!»
Вызванная к доске краса и гордость свое бывшей школы стоит и не может поставить точку в доказательстве
- Что мы можем сказать барышне по этому поводу? - вопрошает учитель класс.
Ученики напрягшись молчат.
- Не женское это дело учиться в физмат школе... - горестно заключает классный руководитель.
Да нет, никакого шовинизма. Просто действительно не женское. Хотя все девочки в конце концов понимали, а не зазубривали и доказывали и себе и другим как у доски так и в жизни! Может именно потому что предположенние о «неженскости» этого дела было сделано уважаемым человеком перед лицом близких друзей.
Каждый урок литературы начинался у ЯМ с поэтической пятиминутки. По очереди каждый ученик (один за урок) получал право почитать любимые стихи. Его никто никогда не прерывал, а посему обладатели особо хорошей памяти учили наизусть ранние поэмы Маяковского, целые главы Евгения Онегина, рисковали прочесть вслух Бродского. Конечно, только когда учебная программа зставляла заниматься штудированием «Поднятой целины». Знаете ли, если речь на уроке шла о Блоке или Достоевском мы не старались сжечь время. ЯМ всегда было интересно послушать.
Знаю, что другая литераторша почти все первое полугодие в 1984-м обсуждала с учениками войну в Афгане. Школьная программа не забывалась, но...
А ПА, очень уже очень пожилой учитель истории раз в пару недель устраивал час вопроса и ответа. Каждый мог прислать ему на бумажке или задать вслух любой вопрос, на который он честно отвечал. «А почему СССР глушит голос Америки и БиБиСи, не выполняя Хельсинские соглашения? А считает ли вы необходимым издавать в СССР книги Солженицына?» ПА отвечал так как сччитал нужным. Правда к лету его убил рак, и занание будущего, возможно, позволяло ему быть откровенным.
МИ, я не очень его любил, учил своих танцевать вальс. Всех научил. Я его не очень любил, но я у него и не учился, а те кто - да - обажали.
Химик!... Тут отдельная песня. Мы даже любили с ним одну и ту же женщину. Впрочсем, это совсем другая тема.
В школу запросто заходили с гитарой Ю.Ким, А.Городницкий. Как-то три часа подряд пел БГ (он тоже здесь когда-то учился).
А как нас ненавидели городские власти!... Начиная от РОНО, которому мы не подчинялись и завершая обкомом партии. Предполагаю, а кое о чем и точно знаю, что закрывать школу пытались часто. Кому нужна школа со стопроцентной поступаемостью в вузы в течении многих десятилетий. Только каждая такая попытка немедленно прикрывалсь с еще большего верху. Если школу закончили столько умных людей, можно предположить что маленькая часть из них достигла высот и при Брежневском режиме. Пара звонков учителей некоторым выпускникам и любая атака на 239 глохла. Думаю, даже то что дочка Г.В. Романова училась здесь не являлось главным. Существовали и иные козыри.
Мы были самой несоветской школой Ленинграда. Но сюда любили посылать своих детей городские лидеры, а во властных структурах требовались умные люди. Нас берегли.
А еще, поступив в школу и встретившись первого сентября мы не расстовались до вступительных экзаменов в вузы. Все каникулы были заполнены походами. Лето между девятым и десятым проходило так: июнь практика в вычислительных центрах учебных и научных институтов города, июль - 3-4-х недельный поход (Байкал, Урал, Фаны, Красноярские столбы и т.п.), август - колхоз.
Не подумайте, кстати, что выпускники становились только физиками или математиками. На примере своего класса - 5 медиков, один композитор, трое экономистов, 1- лингвист... Есть конечно и профессора, есть ипрограммисты. О ком-то не знаю.
Продолжать могу долго. Но надо когда-то и заканчивать.
Как и любое суперэлитное учебное заведение 239 славится своими выпускниками. Но причина этого все же не в том, что она делала из обычных детей особенных людей, а в том, что она изначально отсеевала при приеме тех из кого люди особенные могли не получиться. Однако, как хорошая система, прошедшим строгий отсев (3000 претендентов в день на 235 мест, сколько дней шли отборы, я не знаю) школа давала все возможности как в учебе так и в становлении личности. Замкнутый круг частной школы для умных. Потом выход в большую жизнь. Море знаний в голове. Толпа близких друзей.
Я благодарен своей школе.
Только иногда я задумываюсь, начинаю перебирать прошлое...
Не сломала ли ты мне жизнь Альма-матерь? Не из-за тебя ли я так часто думаю, что всё и все вокруг не настоящие. Что все что могло быть уже было...
Тут долгая история не очень близкого знакомства.
Встретились впервые двадцать пять лет назад в математическом кружке Дворца Пионеров, куда собирали всяческих победителей олимпиад. Учились в одной школе, хоть и в разные годы. Продолжали учиться вместе в Беер-Шевском университете. Всегда в разных фазах, я все-таки старше на пару лет. Но это не важно. Потому что в одной школе...
Я давно хотел пусть несколькими штрихами, даже и не описать ее, а просто намекнуть на некоторые обычаи, существовавшие в ней в мои годы, до меня, а возможно и сейчас. Мне почему-то важно, что бы те кто не учились в 239-й поняли знали, что она значила и продолжает значить для выпускников. Я хочу чтоб белой завистью зажглись ваши глаза, чтоб вы, как и моя жена вчера, перестали удивляться после вот такого примерно диалога:
- Петь, а кто это?
- Хороший человек.
- Это я поняла. А ты давно его знаешь?
- Сейчас познакомились. Но он же в моей школе учился!
Вчера, Наташка окончательно поняла, что я имею в виду.
Только черты.
Школа в которую поступали после 8-го класса. Семь девятых и семь десятых классов. Вместо 9-а т 9-б 9-первый, 9-второй и так до 9-го седьмого.
Чтоб поступить необходимо было пройти отбор по физике и математике, но не только.
- Значится в математическую школу поступать задумал? Хорошо... Ну тогда скажи мне сколько в Ленинграде памятников Михаилам?...
Могли, впрочем, и теорему Ферма подкинуть в качестве задачки. Шутили.
Дневников не было. Зачем? Сюда приходили взрослые люди. По крайней мере к нам так относились. На одном уроке каждый легко получал две оценки, часто пары. Впрочем два балла надо было еще заработать! На дом по той же математике всегда задавалось пять задач. Уровня вступительных экзаменов в вузы. На следующий день, преподаватель выписывал на доске правильные ответы, и предлагал каждому выставить себе оценку, а потом продиктовать ее. Бывшие отличники и отличницы плакали горючими слезами. В полугодовом табели, однако, единиц и двоек из журнала не встречалось. В основном, четверки, пятерки, тройки. Ну кто что заслужил... Учитель всегда знал о нас все...
Ординарных учителей не было. У каждого присутствовала какая-то своя изюминка. Я не говорю об обаянии личности. О другом. М.С., к примеру, за первые два месяца успевал прийти в гости к каждому своему ученику. На негонабрасывались родители: «Как там мой мальчик? Успехи?» «Э нет, отвечал классный руководитель. Для этих вопросов есть родительское собрание. Там спросите. Я же просто хочу познакомиться. Понять как живет Вася, и чтоб вы познакомились с классным руководителем сына».
- Вы думаете, что пришли учиться физике и математике? - начинала первый урок литературы Я.М., - Нет, дорогие мои. Нашу школу называют: «Физико-математическая школы с углубленным изучением истории и литературы и уклоном в химию и английский».
- А что у нас с общим развитием, ребятки? Сейчас я по одной буду класть на первую парту фотографии разных людей, а вы, взяв листочки, записывайте на них их имена и фамилии. Если узнаете, конечно.
Павел Коган был спутан кем-то с Есениным, Эренбург с Райкиным, Цветаева (уж не помню с кем), Платонова узнал только один человек...
- Кто такой Мандельштамм?
- Физик!
Ну правильно. Был и физик... Но сейчас не об этом.
Кстати, играть в классе в футбол на переменке тоже считалось нормальным. Стекло разбил? Ты разбил ты и вставишь. Вот и все наказание. Правда если через два дня дырка в окне еще не заделана, учитель проходя мимо парты неудачливого футболиста наклониться у пробурчать: «А мне дует!»
Вызванная к доске краса и гордость свое бывшей школы стоит и не может поставить точку в доказательстве
- Что мы можем сказать барышне по этому поводу? - вопрошает учитель класс.
Ученики напрягшись молчат.
- Не женское это дело учиться в физмат школе... - горестно заключает классный руководитель.
Да нет, никакого шовинизма. Просто действительно не женское. Хотя все девочки в конце концов понимали, а не зазубривали и доказывали и себе и другим как у доски так и в жизни! Может именно потому что предположенние о «неженскости» этого дела было сделано уважаемым человеком перед лицом близких друзей.
Каждый урок литературы начинался у ЯМ с поэтической пятиминутки. По очереди каждый ученик (один за урок) получал право почитать любимые стихи. Его никто никогда не прерывал, а посему обладатели особо хорошей памяти учили наизусть ранние поэмы Маяковского, целые главы Евгения Онегина, рисковали прочесть вслух Бродского. Конечно, только когда учебная программа зставляла заниматься штудированием «Поднятой целины». Знаете ли, если речь на уроке шла о Блоке или Достоевском мы не старались сжечь время. ЯМ всегда было интересно послушать.
Знаю, что другая литераторша почти все первое полугодие в 1984-м обсуждала с учениками войну в Афгане. Школьная программа не забывалась, но...
А ПА, очень уже очень пожилой учитель истории раз в пару недель устраивал час вопроса и ответа. Каждый мог прислать ему на бумажке или задать вслух любой вопрос, на который он честно отвечал. «А почему СССР глушит голос Америки и БиБиСи, не выполняя Хельсинские соглашения? А считает ли вы необходимым издавать в СССР книги Солженицына?» ПА отвечал так как сччитал нужным. Правда к лету его убил рак, и занание будущего, возможно, позволяло ему быть откровенным.
МИ, я не очень его любил, учил своих танцевать вальс. Всех научил. Я его не очень любил, но я у него и не учился, а те кто - да - обажали.
Химик!... Тут отдельная песня. Мы даже любили с ним одну и ту же женщину. Впрочсем, это совсем другая тема.
В школу запросто заходили с гитарой Ю.Ким, А.Городницкий. Как-то три часа подряд пел БГ (он тоже здесь когда-то учился).
А как нас ненавидели городские власти!... Начиная от РОНО, которому мы не подчинялись и завершая обкомом партии. Предполагаю, а кое о чем и точно знаю, что закрывать школу пытались часто. Кому нужна школа со стопроцентной поступаемостью в вузы в течении многих десятилетий. Только каждая такая попытка немедленно прикрывалсь с еще большего верху. Если школу закончили столько умных людей, можно предположить что маленькая часть из них достигла высот и при Брежневском режиме. Пара звонков учителей некоторым выпускникам и любая атака на 239 глохла. Думаю, даже то что дочка Г.В. Романова училась здесь не являлось главным. Существовали и иные козыри.
Мы были самой несоветской школой Ленинграда. Но сюда любили посылать своих детей городские лидеры, а во властных структурах требовались умные люди. Нас берегли.
А еще, поступив в школу и встретившись первого сентября мы не расстовались до вступительных экзаменов в вузы. Все каникулы были заполнены походами. Лето между девятым и десятым проходило так: июнь практика в вычислительных центрах учебных и научных институтов города, июль - 3-4-х недельный поход (Байкал, Урал, Фаны, Красноярские столбы и т.п.), август - колхоз.
Не подумайте, кстати, что выпускники становились только физиками или математиками. На примере своего класса - 5 медиков, один композитор, трое экономистов, 1- лингвист... Есть конечно и профессора, есть ипрограммисты. О ком-то не знаю.
Продолжать могу долго. Но надо когда-то и заканчивать.
Как и любое суперэлитное учебное заведение 239 славится своими выпускниками. Но причина этого все же не в том, что она делала из обычных детей особенных людей, а в том, что она изначально отсеевала при приеме тех из кого люди особенные могли не получиться. Однако, как хорошая система, прошедшим строгий отсев (3000 претендентов в день на 235 мест, сколько дней шли отборы, я не знаю) школа давала все возможности как в учебе так и в становлении личности. Замкнутый круг частной школы для умных. Потом выход в большую жизнь. Море знаний в голове. Толпа близких друзей.
Я благодарен своей школе.
Только иногда я задумываюсь, начинаю перебирать прошлое...
Не сломала ли ты мне жизнь Альма-матерь? Не из-за тебя ли я так часто думаю, что всё и все вокруг не настоящие. Что все что могло быть уже было...