Преподобный Иустин Попович. Философия и религия Ф. М. Достоевского. Оскар фон Шульц. Русский Христос
Творчество Федора Михайловича Достоевского всегда стояло в центре внимания русских людей, всегда (как при жизни великого писателя, так и после его кончины) вызывало напряженные споры. Однако, можно сказать, что не было в русской литературе другого такого писателя, который был способен на столь глубокое исследование человеческой души с позиции христианства. Духовный опыт Достоевского ценен и актуален во все времена, и помогает тем, кто идет к вере, и тем, кто только переступает порог церковной ограды. Творчеству русского классика посвящены многие исследования. Одно из них ― «Философия и религия Ф. М. Достоевского» принадлежит перу преподобного Иустина (Поповича). В этой книге преподобный Иустин Попович исследовал те основные творческие психические законы, по которым созданы отрицательные и положительные герои Достоевского и которыми предопределено духовное состояние самого писателя. Читателю предоставляется возможность рассмотреть бессмертные произведения русского гения под углом зрения отца Церкви и позволяет полнее постичь духовные глубины исканий Достоевского, истоки его противоречий в творчестве и мировоззрений. Автор книги, отец Иустин еще в годы юности и обучения в Семинарии особенно интересовался вопросами современной литературы и философии.
Именно тогда наибольшее его внимание привлекали произведения Достоевского, которым он и посвятил впоследствии два своих исследования: «Достоевский о Европе и славянстве» и «Философия и религия Ф. М. Достоевского». В предисловии этой книги автор пишет: «Достоевский не всегда был современным, но всегда ― со-вечным. Он со-вечен, когда размышляет о человеке, когда бьется над проблемой человека, ибо страстно бросается в неизмеримые глубины его и настойчиво ищет все то, что бессмертно и вечно в нем; он со-вечен, когда решает проблему зла и добра, ибо не удовлетворяется решением поверхностным, покровным, а ищет решение сущностное, объясняющее вечную, метафизическую сущность проблемы; он со-вечен, когда мудрствует о твари, о всякой твари, ибо спускается к корням, которыми тварь невидимо укореняется в глубинах вечности; он со-вечен, когда исступленно бьется над проблемой страдания, когда беспокойной душой проходит по всей истории и переживает ее трагизм, ибо останавливается не на зыбком человеческом решении проблем, а на вечном, Божественном, абсолютном; он со-вечен, когда по-мученически исследует смысл истории, когда продирается сквозь бессмысленный хаос ее, ибо отвергает любой временный, преходящий смысл истории, а принимает бессмертный, вечный, богочеловеческий, Для него Богочеловек ― смысл и цель истории». По мнению автора, Достоевский «неусыпно бдит над тайной мира, следит и непрестанно твердит: всё есть тайна, всё есть загадка, и все тайны находятся в органической связи между собой. Все загадки и все тайны составляют один неделимый организм, сердце которого ― Бог». Как считает Достоевский, «все тайны, все проблемы» «сводятся к двум основным “вечным проблемам”: проблеме существования Бога и проблеме бессмертия души. Они имеют в себе невероятно много центростремительной силы, с помощью которой притягивают к себе все остальные проблемы, подчиняют их себе и обусловливают их решение. От решения вечных проблем зависит решение всех остальных проблем, - учит Достоевский. Решение одной вечной проблемы содержит в себе решение и другой. Они всегда находятся в прямой соотнесенности. Если есть Бог - душа бессмертна; если нет Бога - душа смертна». Решение этих вечных проблем, по словам прп. Иустина, - главное страдание всех отрицательных и положительных героев Достоевского. Через это они осуществляют подход ко всем остальным проблемам; без этого немыслимы они, как немыслим и сам Достоевский. «Существование Бога - главный вопрос, - пишет Достоевский Майкову, - которым я всю жизнь мучился, сознательно и неосознанно». Герои Достоевского являются воплощением этого главного страдания, этого главного вопроса. Их жизненная забота, их неизбежное занятие - решать главный, вечный вопрос: есть ли Бог, есть ли бессмертие? Без этого они невозможны; без этого они теряют себя. «Я не могу о другом, - признается Кириллов, - я всю жизнь думал об одном. Меня Бог мучил всю жизнь…» Добрый несчастный Митя плачет, рыдает и страстно Алеше исповедуется: «Меня Бог мучит. Одно только это и мучит». И, как отмечает автор, исследуя творчество Достоевского, ― все остальные мучаются Богом; всех их разъедает это страшное, это вечное мучение. Опосредованно или непосредственно, все они всю жизнь свою сводят к решению проблемы существования Бога и бессмертия души. «Искание Бога», по мнению Достоевского, является целью всех - не только личных, но и народных движений, - целью истории человечества. Положительное или отрицательное решение вечных проблем предопределяет всю жизнь человека, всю его философию и религию, всю нравственность, весь смысл жизни - таково основное убеждение Достоевского. Отрицательное решение этих проблем, выраженное словами: «Нет Бога, нет бессмертия», составляет сущность всех отрицательных героев Достоевского; а положительное решение: «Есть Бог, есть бессмертие» - составляет сущность его положительных героев. Отрицательное решение вечных проблем неминуемо влечет за собой отрицательные решения всех остальных проблем; обращенное к людям, к твари, оно проявляется как нигилизм. Нигилизм и есть не что иное, как прикладной атеизм. Из философии атеизма неминуемо вытекает мораль нигилизма. Если нет Бога, если нет бессмертия, то нет и добродетели; в таком случае - все позволено. Положительное решение вечных проблем психологически обеспечивает решение всех остальных проблем; обращенное к людям, к твари, оно проявляется как любовь. Любовь - это прикладное чувствование Бога и чувствование личного бессмертия. Души положительных героев Достоевского сотканы из таких чувствований; поэтому вся их жизнь представляет прекрасную, Богом вытканную ткань. Сердца их наполнены Богом и бессмертием; и все, что из них исходит, Божественно и бессмертно. По словам отца Иустина, «и отрицательные, и положительные герои Достоевского - неустрашимые борцы за личность. Они мученически ищут разгадок предревней загадки личности и ужасной загадки жизни. Они не имеют покоя в телах своих; ужасы жизни бьют по ним. Через них Достоевский проносит свою бурную душу. Беспредельную тайну своей личности он воплощает в них». Но, разгадывая загадку очень сложной личности писателя, многие приходят в соблазн от него. И это не удивительно, ибо от самых больших личностей и приходит в соблазн самое большее число людей. Они - воистину камень преткновения и соблазна для многих. Личность Христа является самым показательным примером этого. Достоевский же, несомненно, - наиболее загадочный «икс» в весьма сложном уравнении славянской жизни. К поиску значения этого необычного «икса» и прилагает свои силы прп. Иустин Попович. Для этого, как признается автор, смелости ему придает сам Достоевский, ибо он бесконечно милостив, хотя и страшен в величии своем. Ибо если вы печалитесь, он тоже всем сердцем разделяет вашу печаль; если вы в отчаянии, он - ваш друг, ваш брат, близнец и утешитель; если вы атеист - и сам он страдает с вами, мучится вашими муками, защищает атеизм на удивление всем, минирует вас бунтом и безумным отчаянием, чтобы в конце концов оба вы с криком бросились к ногам Исуса. Если вы преступник, он вас милостиво примет под кров своей многострадальной души, сделает вашу душу своей, переболеет с вами вместе вашей болезнью, изложит вам ошеломляющий психологический диагноз и историю вашей болезни и вылечит вас, ибо он сам болен и привычен к болезням. Если вы мучимы и искушаемы ужасными «проклятыми вопросами», он вас обнимет, как самого родного, ибо он сам тоже был искушаем и потому способен помочь искушаемым. Если вы верующий, он умножит вашу веру до влюбленности во Христа. Если вы оптимист, он поведет вас к еще большему, высшему и наивысшему оптимизму; он вас убедит, что чудесная Личность Богочеловека Христа - единственный настоящий, единственный вечный, самый высший оптимизм и благовествование». По словам прп. Иустина Поповича, «Изучать Достоевского - значит мучиться его пожизненной мукой, мучиться вечными проблемами». Сам автор с пятнадцати лет увлекся Достоевским, который стал для него учителем, и как он сам признается - мучителем. Уже тогда он увлек прп. Иустина и покорил своей проблематикой. Он понял, что проблемы Достоевского - это вечные проблемы человеческого духа. И если человек называется человеком, то он должен ими заниматься». И к этому приводит нас творчество Ф. М. Достоевского, которому прп. Иустин Попович посвятил свою книгу.
Русский Христос. Оскар фон Шульц (25.10.1872 - 18.03.1947) - лектор русского языка Хельсинкского университета (1903-1937), Технической высшей школы (1937-1939), автор ряда книг и статей по русской литературе на шведском, русском, немецком и финском языках. В течение 1926-1932 гг. читал курсы лекций о Достоевском; обобщающий курс лекций 1931-1932 гг. «Светлый, жизнерадостный Достоевский» подготовлен к печати в 1998 году. Оригинальность историко-литературной концепции О. фон Шульца определяется сквозной темой его лекций о Пушкине, Гоголе, Лермонтове, Достоевском, Лескове, Чехове, которую сам лектор вслед за Достоевским назвал «Русским Христом». Прочитана 1-я лекция 4 октября 1932 года. Когда темою моих лекций я выбрал Пушкина, я, конечно, не имел в виду говорить о Пушкине в целом. Пушкин - такая огромная, многогранная, переполненная самых разнообразных жизненных интересов личность. Это гений таких необычайных размеров, гений далеко еще не вполне понятый и недостаточно оцененный, что, для того чтобы изучить его в целом, мне пришлось бы посвятить ему по крайней мере такие же двадцать пять лет моей жизни, какие я посвятил изучению Достоевского. Задача моя гораздо скромнее. Я намерен затронуть лишь одну сторону деятельности Пушкина, ту, в которой он является учителем Достоевского и других великих писателей русских, или, вернее, ту черту, в которой они продолжают линию, начатую Пушкиным. Линия эта - одна из важнейших в русской литературе, и для нас она имеет огромный интерес уже потому, что отличает русскую литературу от других мировых литератур. Сказать в нескольких словах, в чем главная суть этой линии, конечно, трудно. Достоевский, однако, придумал два слова, близко передающие эту суть, а именно - «Русский Христос». И действительно, этот «Русский Христос» является тем, что составляет главную суть лучших произведений Пушкина, Лермонтова, Гоголя, Тургенева, Чехова, Лескова, Толстого, самого Достоевского, и не только этих первоклассных писателей, но и менее значительных, как Аксаков, Короленко, Гаршин, даже в известной доле Мельников-Печерский и Гарин-Михайловский, а из новейших, например, Борис Зайцев или Шмелев. Лучшие страницы произведений их отражают ту или иную сторону «Русского Христа», а именно этим отличаются от большинства произведений нерусских писателей. Что же такое «Русский Христос»? На моих лекциях мне приходилось касаться этого вопроса, но так как некоторые из студентов впервые присутствуют на этих лекциях и так как вопрос этот слишком важен для изучающих русскую литературу, чтобы обойти его, я принужден вновь остановиться на нем. «Русский Христос» - это учение Христа, такое, каким в течение своего 900-летнего христианства воспринял его русский народ. Когда идет речь о восприятии христианства, необходимо иметь в виду два обстоятельства: 1) каково мировоззрение того народа, от которого христианство воспринято, и 2) каково мировоззрение самого народа, воспринявшего это учение. Русский народ получил христианство от Византии. Каково же было мировоззрение Византии, чем оно отличалось от мировоззрения народов западной Европы? Одиннадцать лет тому назад, в 1921 году, праздновалось 600-летие смерти итальянского поэта Данте Алигьери. Поголовно все речи, которые в этот день говорились или печатались в его память и с которыми мне удалось познакомиться, согласно утверждали, что главное его произведение - «Божественная комедия» - является выражением миросозерцания всей средневековой западной Европы. Лично я того мнения, что это общее мнение должно быть принято «cum grano salis», т. е. с известною осторожностью, так как, по-моему, говоря о мировоззрении западного средневековья, нельзя забывать мировоззрение хотя бы жившего сто лет назад Франциска Ассизского, сильно отличавшегося от мировоззрения Данте. Но, во всяком случае, нельзя не считаться с вышеупомянутым общим мнением о «Божественной комедии». Необходимо признать, что по крайней мере большинство западноевропейцев средневековья придерживалось миросозерцания Данте. В чем же, в нескольких словах говоря, содержание «Божественной комедии»? В том, что Данте с ужасом описывает муки грешников в аду и чистилище и с восторгом говорит о блаженстве жителей рая. Но описывая муки грешников, он не только говорит об общеизвестных лицах вроде Иуды Искариота и убийцы Цезаря Брута, но он в ад и чистилище помещает всех своих собственных политических и личных врагов, и описывая муки своих врагов и общеизвестных грешников, он нигде не высказывает сожаления к ним, чтобы они освободились от своих мук. В то самое время, когда в западной Европе складывалось мировоззрение, отразившееся в «Божественной комедии» Данте, в древней Руси особенно распространено было переведенное с греческого и проникшее в Россию из Византии «Хождение Богородицы по мукам». Это сказание очень ярко отражает создавшееся в средние века в Византии миросозерцание, и нам необходимо поэтому на нем остановиться. Мать Исуса Христа - Богородица, говорится там, движима милосердием, пожелала узнать о муках грешников в аду. По Божьему повелению Архангел Михаил в сопровождении 400 Ангелов - от четырех стран света - показывает Ей ад и страждущих в нем грешников. В одном месте Богородица видит тьму великую, в которой раздаются страшные вопли, - это мучаются люди, не веровавшие в Святую Троицу. В другом месте перед Нею огненная река, в которой погружены по пояс проклинавшие своих родителей, далее она видит лихоимца (вымогателя взяток), повешенного за ноги и терзаемого червями, жену сплетницу и раздорницу, повешенную за зубы и терзаемую змиями, которые выходят из ее уст, и т. д. Осмотрев все муки ада, Богородица сжалилась над грешниками и сказала Архангелу: «Молю ти Ся да вниду и Аз, да Ся мучу с христианы, понеже нарекошася чада Сына Моего» (то есть - в вольном переводе - «умоляю тебя дать лишь возможность войти в ад и мучиться там вместе с грешниками, которые ведь назывались детьми Сына Моего»), но Архангел ответил, что Ей должно пребывать в раю. Тогда Богородица обращается с мольбой к Престолу Божию, и после долгих молений Ее и всех святых Ангелов Спаситель облегчает муки грешников: им дается покой от Великого Четверга до Пятидесятницы (т. е. в течение 53 дней). При сравнении содержания «Божественной комедии» и этого апокрифа бросается в глаза совершенно различное отношение к заведомым преступникам - мучимым в аду грешникам со стороны западного поэта и автора восточного сказания. Оба необыкновенно ярко описывают муки грешников, но в то время как западный поэт не делает никакого вывода из этого, как бы подчеркивая, что так им и следует, автор восточного сказания не успокаивается на этом, он чувствует сильную жалость даже к самым грешным грешникам и высказывает эту жалость в желании Матери Христа разделить с грешниками муки, если праведность Бога не допускает их прощения, и в мольбах облегчить эти страдания хотя бы временно, мольбах, не прекращающихся, пока наконец грешники не освобождаются от всяких мук в течение 1 / 7 части года. Такая безграничная жалость к страдающим, не мирящаяся с тем, чтобы даже самые ужасные грешники мучились бесконечно, является в этом апокрифе в свою очередь отражением взглядов двух великих представителей христианского Востока, учителя церкви Оригена, жившего в конце II и в III веке, и епископа Нисского Григория, жившего во второй половине IV века, учивших, что в конце концов будут спасены и избавлены от всяких страданий не только все грешники, но и дьяволы и сам Сатана. Таково было, следовательно, воззрение восточного средневековья [На самом деле учение о всеобщем спасении осуждено Православной Церковью как еретическое]. Каково же было миросозерцание самого русского народа, воспринявшего христианство с востока? Уже a priori можно сказать, что оно мало отличалось от воззрения Византии, иначе Византийское сказание не получило бы такого большого распространения на Руси и не читалось бы и не слушалось бы с такой любовью и вниманием. Но помимо того, у нас есть указания на то, что уже в Древней Руси существовало подобное же сострадательное отношение к людям вообще и в частности даже к преступникам. Любопытным примером этого может служить рассказ летописца о том, что Владимир, при котором Русь в 988 году приняла крещение, долгое время отказывался приговаривать разбойников и убийц к смертной казни, говоря, что Христос велел прощать всем. Если на это можно было бы возразить, что Владимир, хотя вырос и воспитывался на Руси, все же по недавнему происхождению своему был викинг, то этого уже совсем нельзя сказать о его правнуке, чисто русском князе Владимире Всеволодовиче Мономахе, умершем в 1125 году, который в своем Поучении к своим детям и другим читающим его писания пишет: «Ни правого, ни виноватого не убивайте и не повелевайте убивать; если кто будет достоин смерти, все же не губите души христианской. Не допускайте, чтобы сильные обижали слабых. Более всего не забывайте бедных, по возможности кормите их, окажите покровительство сироте, сами оправдайте вдову. Более всего не имейте в сердце и уме гордости. Все, чем мы обладаем, не наше, а порученное нам Богом на малое время. Старых чтите как отца, молодых как брата. Не лгите, не предавайтесь пьянству и разврату, от всего этого разрушается и дух и тело. Особенно почитайте гостей, откуда бы они к вам ни пришли. Будь они не знатны, добры или злы все равно - почтите их, если не подарком, то пищею и питьем. Посетите больного, сопровождайте покойника - ибо все мы смертны; при встрече приветствуйте человека, сказав ему доброе слово. Учитесь тому, чего не знаете. В заключение всего - имейте страх Божий». И он прибавляет о самом себе: «Я не дал сильно обидеть ни одну вдову, ни одного ничтожного смерда, и в то же время не пропускал церковной службы и не уклонялся от исполнения церковных порядков. Прочитав это писание, постарайтесь быть прилежными в добре, славьте Бога со святыми Его». В этом Поучении Владимира Мономаха уже много черт того, что Достоевский назвал словом «Русский Христос». В нем поражают нас все те же черты, которые частью отражаются уже в мировоззрении Византии и вообще христианского Востока. - Сострадание и милость даже к преступникам («Не убивайте и не повелевайте убить ни правого, ни виноватого, не губите души христианской, хотя бы она была достойна смерти»). - Жалость ко всем слабым и бедным («Не допускайте, чтобы сильные обижали слабых», не забывайте бедных, оказывайте покровительства сиротам, оправдывайте; т. е. защищайте вдов, чтите старых, посещайте больных, провожайте покойника к могиле). [Припомните в последнем отношении русского философа Владимира Соловьева, который на улицах Петербурга, когда встречал гроб какого-нибудь бедного человека, которого никто не провожал к кладбищу, сам выходил на середину улицы и следовал за гробом, в дождь и в слякоть, или припомните русский древний обычай обнажать головы при проходе похоронной процессии, а сам я припоминаю, как в моем детстве, когда у меня умер маленький брат в Чугуеве под Харьковом, все прохожие заходили в комнату к мертвому малютке и молились за него.] Далее - смирение и скромность («Более всего не имейте в сердце и уме гордости»). - Нестяжательность, отношение к имуществу как чему-то такому, что только временно находится в нашей власти («Все, чем мы обладаем не наше, а лишь порученное нам Богом на малое время»). - Гостеприимство по отношению ко всем без исключения («Особенно почитайте гостей, откуда бы они к вам ни пришли, [и независимо оттого] знатны они, добры или злы, почтите их если не подарком, то пищею и питьем»). [И мне припоминается, когда я читаю эти слова, то гостеприимство, бесчисленные примеры которого я перевидал в течение моего более чем 20-летнего пребывания в России, гостеприимство в самых широких размерах, во всех слоях населения, богатых и бедных, во всякое время дня и ночи, по пословице: «Чем богат, тем и рад».] - Любознательность («Учитесь тому, чего не знаете»). И наконец набожность, приверженность к своей Церкви, к ее обрядам. («В заключение всего имейте страх Божий», не пропускайте церковные службы, не уклоняйтесь от церковных порядков.) [Мне припоминается в этой связи Чехов, который несмотря на то, что он по всему своему естественно историческому, медицинскому высшему образованию отстаивал внешне отрицательное <отношение> к церковной религии, в то же время в пасхальную ночь любил посещать одну за другой все церкви города и подолгу стоял, прислушиваясь к колокольному звону.] Изучая «Русского Христа», однако, самое большое внимание останавливают на незлобности, жалости, сострадании, милосердии. Черту эту встречаем мы уже в русском народном эпосе, в былине о самом любимом богатыре русском крестьянском сыне из села Карачарово Илье Муромце. Отпуская Илью из дому, его отец Иван Тимофеевич говорит ему в виде самого последнего, самого важного напутственного наставления:
Я на добрые дела тебе благословение дам;
А на худые дела благословения нет.
Пойдешь ты путем-дорогою,
Не помысли злом на татарина,
Не убей в поле чистом христианина.
Слова «не помысли злом на татарина» необходимо при этом поставить в связь с тою ужасною ролью насильника, притеснителя, врага христианской религии, какую монголы играли более 200 лет в России. Это (незлобивость и жалость) особенно сильно отразилось на отношении русского народа к арестантам, к этим несчастным, как называет их русский народ. Отношение это в сильной степени отличается от отношения западноевропейских народов к своим преступникам. Достаточно побывать хотя бы в Берлине, чтобы видеть, что такое преступник в глазах германцев. Где-то далеко в отдаленной черте города лежит огромная тюрьма Моабит. Живущих в ней арестантов жители Берлина практически никогда не видят; когда их привозят в суд, их везут в закрытых автомобилях. Преступник для германца-обывателя - абстрактно-отвлеченная величина, где-то за стенами тюрьмы отбывающая какое-то по закону ему полагающееся наказание. То же, что в Берлине, имеет место и в самом небольшом городе Германии. То же можно сказать и о Франции, Англии, Скандинавии и нашей Финляндии. Из моей жизни в России и, в частности, из моего собственного пребывания в русских тюрьмах я припоминаю нечто совсем другое. В Петербурге, правда, преступников, как у нас в Гельсингфорсе, перевозят из тюрьмы в тюрьму или из тюрьмы в суд в закрытых тряских автомобилях, но даже в Петербурге, наряду с этим, преступников ведут открыто по улицам города, и я лично путешествовал с Финляндского вокзала на Садовую и с Садовой по Невскому в пересыльную тюрьму пешком среди гуляющей толпы. В других городах России это открытое передвижение пешком по улицам города - обыкновенное дело. Кроме того, арестантами пользуются и в Петербурге, и в особенности в других городах России для грузки казенных барж и производства других казенных работ, тоже совершаемых открыто на улицах. Для русского народа преступник-арестант поэтому не отвлеченная абстрактная величина, а конкретный живой человек. Как же народ смотрит на этих преступников? Когда меня вели по Невскому, я видел у всех встречных лишь выражение сожаления, сострадания и участия. Но в небольших городах дело не ограничивается одними только взглядами. Там обыватели подходят к арестантам, подают им копеечки, калачи или бублики, и слова бедненькие, несчастненькие сопровождают их по всему пути. В известной степени такое отношение выработалось исторически. Народ с глубоким сожалением смотрит на своих родных, друзей и знакомых, которых умыкали [угоняли] с собой монгольские баскаки (т. е. ханские чиновники, собиравшие с русских подать). Те преступления или проступки, в которых монголы обвиняли их односельчан, в большинстве случаев в глазах народа вовсе не были преступлениями. С таким же сожалением народ во время крепостного права привык смотреть на своих односельчан, которые уводились из деревень в Сибирь или в солдаты по ходатайству помещиков, которые нередко пользовались своею властью, просто чтобы удалять из своих деревень совершенно невинных людей, почему-либо им не нравившихся. В этих случаях народ прямо знал, что арестованные монголами или старостами и сотскими односельчане не более виноваты, чем каждый из них, что на следующий день таким же образом могли арестовать их самих. Тогда именно сложилась народная поговорка: «От тюрьмы и от сумы не отказывайся». Кто угодно мог, благодаря условиям монгольского ига или крепостного права, сделаться нищим или попасть в тюрьму. Но если мы таким образом до известной степени можем объяснить чисто исторически понятие несчастненькие в отношении арестантов, то этого объяснения далеко не достаточно, раз дело идет о времени после отмены крепостного права. Если народ еще перед самой революцией подавал арестантам копеечки или съестные припасы, если он на Пасху, Рождество или другие праздники являлся к воротам тюрьмы с кульками яиц, куличей и других съестных припасов, хотя у них не было в тюрьмах ни друзей, ни знакомых, то это объясняется не одними историческими причинами, а тем, что этого, по представлениям народа, требовала христианская религия, которую он давно уже исповедует. Этими несколькими чертами я хотел дать вам некоторое понятие о том, что Достоевский называет словами «Русский Христос». Спешу, однако, оговориться, что я вовсе не хочу сказать, чтобы отдельные черты «Русского Христа» совершенно не попадались у западноевропейских писателей. Ту или другую черту мы без всякого сомнения можем, например, заметить у Виктора Гюго или Диккенса, но все то мировоззрение, отдельные черты которого мы отметили в апокрифическом сказании «Хождение Богородицы по мукам», в словах князя Владимира, в напутствии Илье Муромцу или, в особенности, в «Поучении» Владимира Мономаха, в целом собранном составляет того «Русского Христа», который не может не броситься в глаза всякому западноевропейскому читателю, впервые знакомящемуся с Тургеневым, Пушкиным, Достоевским или Толстым. Этот «Русский Христос» так же характерен для русской литературы в целом, как, скажем, русская необозримая степь характерна для южнорусского ландшафта или русская непростая натура показательна для русского народного характера. Не имея хотя бы некоторого представления о «Русском Христе», трудно глубже вникнуть в русскую литературу, тогда как показывая, в какой мере тот или другой русский писатель отражает в себе «Русского Христа», мы легче можем объяснить, насколько глубоко этот писатель коренится в основном миросозерцании всего своего народа. С этой точки зрения я намерен в этом году познакомить вас с главнейшими произведениями Пушкина, Лермонтова и Гоголя. Приложение. Резюме из 2-й лекции, 11 октября 1932 года: Прошлый раз мы вкратце ознакомились с тем, что Достоевский назвал «Русский Христос» и что является наиболее характерным для лучших произведений величайших русских писателей. Мы видели, что «Русский Христос» не что иное, как специфически русское понимание воспринятого Русью от Византии христианства, и видели, как отдельные черты этого понимания отражаются в апокрифическом сказании «Хождение Богородицы по мукам», в словах князя Владимира, в напутствии Илье Муромцу, но в особенности в «Поучении» Владимира Мономаха, и я отметил, как в самой жизни народа черты «Русского Христа» отражаются в отношении к преступникам, к умершим, к бедным и сиротам. Но мы должны помнить, что так как «Русский Христос» является отражением миропонимания именно народа, то только тот, кто стоит близко к народу, кому дороги его верования, его идеалы, его стремления, только тот может быть выразителем черт «Русского Христа», тогда так оторванные от родной почвы чувствуют себя чуждыми «Русскому Христу» и не могут отразить его в своей жизни. Резюме из 10-й лекции, 31 января 1933 года: Но для тех, кто пропустил часть моих лекций, а в особенности для тех студентов, которые сегодня здесь в первый раз, мне придется сказать несколько слов о том, что составляло главное содержание прошлогоднего курса. <…> Достоевский говорит, что Пушкин любил и чтил все, что любил и чтил русский народ, что он признал народную правду, как свою правду, что он, несмотря на все пороки и смердящие привычки русского народа (что, прибавлю здесь, и после большевистской революции вылилось в проявлениях необыкновенной жестокости, зла и насилия), сумел различить великую суть народного духа. Так вот это-то, что любил и чтил русский народ, эту-то народную правду, эту-то великую суть русского народного духа Достоевский в VII главе 4-й части своего романа «Идиот» называет «нашим», т. е. «Русским Христом», русской мыслью, русским Богом и Христом. На первой лекции я пытался познакомить вас с тем, что такое этот «Русский Христос», т. е. другими словами, как воспринял русский народ учение Христа. Мы видим, что чертами этого русского Христа является любовь, всепрощение, сострадание, милосердие, гостеприимство, преклонение перед божеством, раскаяние. И в этой связи я желаю подчеркнуть, что я вовсе не желал этим сказать, что только у русского народа встречаются эти черты и что у русского народа нет других черт. Конечно, и у других народов были свои Франциски Ассизские, Хельчицкие, Бодельшванги, докторы Гинденбурги, Елизаветы Фрей, Матильды Вреде, Джоны Барнардо, отцы Дамианы и другие, которые непосредственно из Евангелий вынесли все эти черты, и разумеется, у русского народа наряду с чертами Русского Христа было много другого, иначе не было бы во время и после октябрьской революции такой массы жестокости, насилий в советской России, но с чрезвычайно широким размахом широкой русской натуры эти черты у русского народа во многих случаях достигают таких пределов, которые, вообще говоря, реже встречаются у других народов, и в то время как в литературах других народов эти черты обыкновенно редки, хотя мы можем назвать имена Диккенса, Бальзака, Виктора Гюго и некоторых других, черты эти в русской литературе весьма обыкновенны, и чем выше, чем лучше русский писатель, тем они чаще и ярче встречаются у него.