Из статьи Валерия ЕСИПОВА «МЫ ЧАШУ ВЫПИЛИ ДО ДНА...»taioharaJanuary 30 2013, 19:28:16 UTC
Статья опубликована в журнале "Байкал" №4 (за июль-август) 1986 год. Улан-Удэ
"...Несколько лет назад, попав, наконец, в Петровск, встретился с Николаем Ивановичем Фалилеевым. Он, как подсказали, знаток истории завода, работал директором городского профтехучилища. - О Прыжове знаем, но мало - только то, что публиковалось. Знаем, конечно, что был он здесь, но никто специально изучением периода его ссылки не занимается. Декабристы - другое дело, это многих интересует. А с Прыжовым вот так нескладно...- Николай Иванович развел руками. - А могилу все-таки можно разыскать? - Вряд ли. Говорят, что она была где-то недалеко от могилы Горбачевского. Но ведь столько лет прошло...
Значит, Прыжов попросил положить себя рядом с последним декабристом? «Да и могло ли быть иначе? - подумалось.- Он ведь это и заслужил. Сам не думал о символах, а вышло символично: революционеры двух поколений-и рядом. Хотя бы мысленно это представить...».
Ветер на кладбище шевелил бумажные цветы. Рядом с Горбачевским много памятников, но двух бугорков - Прыжова и жены (они ведь должны быть вместе) нет и следа. Снова - в который уже раз! - неудача...
Позднее завязал переписку с другим старым петровским краеведом-энтузиастом И. А. Крайних. Он сообщил, что еще в начале 1950-х годов видел могильную плиту Прыжова, но в другом месте - выше по кладбищу, в зоне захоронений конца прошлого века. Иван Андреевич прислал и фотографию этой плиты, сделанную им тогда. На плите надпись:
«Прыжов Иван Гаврилович, сочинитель. Родился 22 сентября 1827 г. Скончался 27 июля 1885 г. Земные пути духа твоего кончились. Мир праху твоему».
И даты полностью совпадают, и надпись соответствует. Особенно - «сочинитель». Так, наверное, и воспринимали его - сочинитель, чудак...
Старый краевед порадовал и другими чрезвычайно интересными сообщениями. Тогда же, в начале 50-х годов, он записал рассказы некоторых долгожителей Петровска, в том числе столетнего И. Волкоморова, бывшего жандармского фельдфебеля... Хотя записи эти непрофессиональны (Иван Андреевич сам сознает это) и к ним нужно отнестись с определенной мерой критичности, тем не менее, кроме любопытнейших фактов, они несут в себе и характерный взгляд бывшего служаки.
Прыжов, по рассказу И. Волкоморова, «находился под надзором полиции и священнослужителей, без права выезда. Служил в качестве вольнонаемного служащего у богатого купца-оптовика И. С. Тарлинского, общался с некоторой частью купеческо-заводской молодежи. Находясь на положении поднадзорного, во избежание попасть под подозрение полиции и особенно духовенства, Прыжов избегал общения с основной массой жителей - рабочих. Старался находиться «на глазах». Как литератор, интересовался народно-бытовыми обычаями, жизнью ранее находившихся на поселении декабристов, состоянием и сохранностью памятников, которые находились в крайне неблагоустроенном состоянии».
И еще - «имел неуравновешенный характер, часто проявлял свое безрассудное поведение не в соответствии с его положением политического ссыльного. Редко посещал церковь, не признавал исповедования и причастия..... По рассказам других старожилов-верующих, «когда Прыжов умер, священники Кириллов, Шергин отказались его хоронить по христианскому обычаю, с отпеванием, как не исповедозавшегося во грехах, не принимавшего святого причастия и не раскаявшегося богоотступника-бунтовщика. Хотели похоронить его на участке кладбища для иноверцев и лиц, умерших без покаяния. И лишь покровительство, авторитет и вознаграждения купца Тарлинского вынудили священников похоронить его по христианскому обычаю на общепоселковом кладбище». За абсолютную достоверность этих сведений, повторим, ручаться нельзя, но все же они очень близки тому, что выступает из рукописей и писем историка...
К сожалению, иных документальных данных о периоде его ссылки обнаружить пока не удалось. В архивах Читы, Иркутска и Улан-Удэ (Петровская волость тогда административно подчинялась Верхнеудинскому округу - теперь г. Улан-Удэ) - пустоты и пустоты. Даже метрических книг петровской церкви за 1883-1884 годы - по ним можно было бы уточнить дату кончины Ольги Григорьевны - не сохранилось. Значительная часть архивных фондов, относящихся к дореволюционной поре Петровского Завода, в свое время сгорела.
Re: Из статьи Валерия ЕСИПОВА «МЫ ЧАШУ ВЫПИЛИ ДО ДНА...»taioharaJanuary 30 2013, 19:31:22 UTC
И все же в Чите удалось отыскать еще одно важное свидетельство. Помните упоминание об А. К. Кузнецове? Студент земледельческой академии был сопроцессником Прыжова и вместе с ним шел на каторгу. Рассказ о последующей судьбе этого человека - отдельная, увлекательная тема. Скажем только, что Кузнецов, отбыв каторгу на Каре, остался в Забайкалье и стал одним из виднейших просветителей края. Эту работу он продолжал и в годы Советской власти (факт издания книги в память о нем в 1929 году говорит сам за себя).
Кузнецов, как и Прыжов, занимался историей пребывания декабристов в Сибири. К сожалению, собранные им материалы не дошли до нас - они были уничтожены во время читинских событий 1905 года, когда каратели генерала Ренненкампфа едва не расстреляли 60-летнего А. К. Кузнецова за участие в митингах. Уже после Октябрьской революции старый народник вплотную занялся историей сибирской ссылки. Вспомнил он и о своем товарище по процессу. Об этом свидетельствует лист с надписью «К биографии нечаевца Прыжова», найденный нами в архиве (фонд А. К. Кузнецова в Читинском областном краеведческом музее, ед. хр. 53). На этом листе - письмо из Петровского Завода. Судя по всему, написано оно в середине 1920-х годов в ответ на запрос Кузнецова. Подпись неразборчива, но авторство в данном случае не имеет принципиального значения, т. и. сведения все равно передаются из вторых рук.
Приводим это письмо с некоторыми сокращениями и комментарием, без которого не обойтись:
«Глубокоуважаемый Алексей Кириллович! Во исполнение Вашей просьбы относительно Прыжова, со слов здешнего старожила Вахнера, сообщаю следующее: Иван Гаврилович Прыжов, считавшийся официально уголовным преступником (кажется, из-за убийства Михайлова), прибыл в кандалах в Петровский Завод в начале 70-х годов. По распоряжению управляющего заводом кандалы с него были сняты, и ему была предоставлена такая же относительная свобода, как и прочим политическим. Вначале он пробовал заниматься педагогикой, но вспыльчивый характер в связи с заиканием, которое он приобрел за время путешествия в ссылку, делали его плохим учителем, быстро отбили практику, и он исключительно отдался литературному труду, сотрудничая в то же время в иркутской газете «Сибирь» под псевдонимом Благовещенского.
Первоначально жил на квартире в старом, несуществующем ныне доме Туманова на Тумановской улице, потом завел свой собственный дом на Генеральской улице. Вскоре после прибытия П. на завод к нему приехала его жена, очень добрая и гуманная женщина. Непосредственной связи с населением Прыжовы не имели, живя довольно замкнуто. П. живо интересовался всеми вестями, доходившими до него из далекого Петербурга. Ходя по улицам, он постоянно либо декламировал, либо что-нибудь напевал вполголоса. Одним из любимых развлечений для него было подразнить проходящих баб и ребятишек. Зачастую пел на клиросе в местной церкви, равно как и некто Шефер - безусловный атеист. Умер П. в одночасье. Могила его неизвестна. Все его документы и рукописи были опечатаны и доставлены к Аникину. Вот все, что я мог узнать».
Re: Из статьи Валерия ЕСИПОВА «МЫ ЧАШУ ВЫПИЛИ ДО ДНА...»taioharaJanuary 30 2013, 19:34:20 UTC
Аберрации памяти, времени тут очевидны. Это понимал и А. К. Кузнецов. Его рукой фамилия «Михайлов» исправлена на «Иванов», подчеркнуты и отмечены вопросами слова о кандалах, о заикании Прыжова и о времени прибытия его жены: кандалы с Прыжова, очевидно, были сняты еще в Иркутске, где «нечаевцы» содержались зиму 1872-73 годов; Кузнецов знал, что Иван Гаврилович был «страшным заикой» с детства и, конечно, помнил, что Ольга Григорьевна ехала в ссылку вместе с мужем, а не после него. Но все же, хотя и искаженно, живые черты историка тут проступают. Пение на клиросе вместе с другим ссыльным, «безусловным атеистом»,- совершенно в духе его, вечного насмешника и ерника. Ведь надо было иногда потрафить попам, а кроме того, за пение на клиросе - какая ни есть, а плата... (Кстати, «Шефер» - это, конечно же, Е. И. Шеффер, молодой киевлянин, близкий землевольческим кружкам. Еще гимназистом он арестовывался за распространение нелегальной литературы. На поселении в Петровском Заводе находился с 1883 года. Впоследствии близко подружился с Н. В. Кириловым, известным забайкальским врачом и просветителем, некоторое время служившим в петровском лазарете. Обо всем этом рассказано писателем Е. Д. Петряевым в упоминавшейся книге). А «декламирование» на улице - тоже старая привычка Ивана Гавриловича. Он и по Москве так ходил: попадет на язык что-нибудь подходящее моменту - и на целый день. А. И. Успенская, жена «нечаевца», вспоминала об одной поездке с Прыжовым по поручению, весьма серьезному и опасному-за типографским шрифтом: : «Прыжов всю дорогу, по своей привычке повторять иногда по целым дням одну какую-нибудь фразу или слово, декламировал из «Бориса Годунова»: Что пользы в том, что явных казней нет, Что на колу твоем кровавом всенародно Не служим мы молебнов Иисусу...» (А. И. Успенская. «Воспоминания шестидесятницы», «Былое», 1922 г., № 18, стр. 33). Старая революционерка, бывшая вместе со своим мужем на Каре, не совсем точно воспроизвела один из монологов пушкинской драмы. Далее в этом монологе, между прочим, говорилось:
Уверены ль мы в бедной жизни нашей? Нас каждый день опала ожидает, Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы. А там - в глуши голодна смерть иль петля...
Прыжов, конечно, знал этот монолог до конца. Он вообще знал Пушкина очень хорошо, а «Борис Годунов» был одним из его любимых сочинений - недаром он цитировал его в рукописях. Думал ли Иван Гаврилович тогда, в 1869 году, что все так сбудется - тюрьма, Сибирь?.. И понимал ли кто потом в Петровске этого «чудака», бормочущего про себя какие-то стихи? Кто знал, о чем думает он, бродя по улицам или сидя вечером в своем доме, «запертом болтами, как каземат»?
Re: Из статьи Валерия ЕСИПОВА «МЫ ЧАШУ ВЫПИЛИ ДО ДНА...»taioharaJanuary 30 2013, 19:35:18 UTC
Через пять лет после смерти Прыжова, в 1890 году, проедет по Сибири на Сахалин А. П. Чехов. Путь его не затронет Петровска, но то, что скажет писатель о людях, увиденных им здесь, будет так щемяще грустно, что невольно вспомнится Прыжов: «Я не люблю, когда интеллигентный ссыльный стоит у окна и молча смотрит на крышу соседнего дома. Не люблю потому, что в это время мне бесконечно жаль его... Ссылка на поселение страшна именно пожизненностью. Пожизненность, сознание, что надежда на лучшее невозможна, что во мне гражданин умер навеки и что никакие мои личные усилия не воскресят его во мне, позволяют думать, что смертная казнь не отменена, а только облечена в другую, менее отвратительную для человеческого чувства форму...»
Обо всем этом и думалось во время недавнего приезда в Петровский Завод. Иван Андреевич Крайных, уже пожилой человек, несмотря на свои хвори, любезно согласился показать мне место, где он видел и фотографировал плиту. Поднимаемся вверх по кладбищу. Не доходя метров пятнадцати до двух сохранившихся памятникоз польским повстанцам (восстание 1863 г.), Крайных показывает: «Здесь...» Несколько старых кирпичей в траве. Только напоминание, что здесь когда-то был скромный памятник. Есть и бугорок рядом... Постояли, помолчали, подумали. Для точного определения захоронения нужны дополнительные исследования. Думается, специалисты помогут, откликнутся. А то, что могила здесь, а не рядом с Горбачевским - логичнее. Там была зона церковного кладбища, а попы, как подтверждено, не жаловали Ивана Гавриловича, «не пустили» бы туда. Кроме того, хоронить «государственного преступника» рядом с декабристом, даже «прощенным»,- слишком уж вызывающе по политическим условиям того времени. Так что от версии о «символическом соседстве», как она ни заманчива, придется, пожалуй, отказаться. Это не в упрек Н. И. Фалилееву - упрекать можно только специалистов-историков, которые сильно отстали от энтузиастов-краеведов в изучении некоторых моментов прошлого Петровского Завода.
А связь духовная Прыжова с декабристами - налицо. Человек, в тяжелейших условиях ссылки писавший историю своих идейных предшественников, навеки соединился с ними судьбой. И то, что он заслуживает лучшей участи в памяти потомков,- вне всякого сомнения.
В сегодняшнем городе Петровске-Забайкальском это хорошо сознают. Ясно, что одна из главных причин прежнего, прохладного отношения к Прыжову - «плохо отзывался о сибиряках» - причина мнимая. У представителей современной, преображенной социалистической Сибири, конечно же, достанет широты исторического пснимания, чтобы правильно оценить, почему и на кого негодовал ссыльный историк. Он жил, страдал, боролся за наше сегодня, за счастье народа. Предложение о восстановлении и увековечении памяти историка-демократа встречено с пониманием и в горкоме партии, и в отделе культуры райисполкома.
К 100-летию со дня смерти Прыжова появились первые публикации о нем в местной прессе, прибавилось материалов о его деятельности в Доме-музее декабристов. Со временем, хочется верить, экскурсанты больше узнают об этом человеке с необыкновенно трудной судьбой, сумевшем остаться деятельным даже в суровые беспросветные годы политической реакции...
Валерий ЕСИПОВ «МЫ ЧАШУ ВЫПИЛИ ДО ДНА...» журнал "Байкал" №4 (за июль-август) 1986 год. Улан-Удэ
"...Несколько лет назад, попав, наконец, в Петровск, встретился с Николаем Ивановичем Фалилеевым. Он, как подсказали, знаток истории завода, работал директором городского профтехучилища.
- О Прыжове знаем, но мало - только то, что публиковалось. Знаем, конечно, что был он здесь, но никто специально изучением периода его ссылки не занимается. Декабристы - другое дело, это многих интересует. А с Прыжовым вот так нескладно...- Николай Иванович развел руками.
- А могилу все-таки можно разыскать?
- Вряд ли. Говорят, что она была где-то недалеко от могилы Горбачевского.
Но ведь столько лет прошло...
Значит, Прыжов попросил положить себя рядом с последним декабристом?
«Да и могло ли быть иначе? - подумалось.- Он ведь это и заслужил. Сам не думал о символах, а вышло символично: революционеры двух поколений-и рядом. Хотя бы мысленно это представить...».
Ветер на кладбище шевелил бумажные цветы.
Рядом с Горбачевским много памятников, но двух бугорков - Прыжова и жены (они ведь должны быть вместе) нет и следа.
Снова - в который уже раз! - неудача...
Позднее завязал переписку с другим старым петровским краеведом-энтузиастом И. А. Крайних. Он сообщил, что еще в начале 1950-х годов видел могильную плиту Прыжова, но в другом месте - выше по кладбищу, в зоне захоронений конца прошлого века. Иван Андреевич прислал и фотографию этой плиты, сделанную им тогда. На плите надпись:
«Прыжов Иван Гаврилович, сочинитель.
Родился 22 сентября 1827 г. Скончался 27 июля 1885 г.
Земные пути духа твоего кончились. Мир праху твоему».
И даты полностью совпадают, и надпись соответствует. Особенно - «сочинитель». Так, наверное, и воспринимали его - сочинитель, чудак...
Старый краевед порадовал и другими чрезвычайно интересными сообщениями.
Тогда же, в начале 50-х годов, он записал рассказы некоторых долгожителей Петровска, в том числе столетнего И. Волкоморова, бывшего жандармского фельдфебеля...
Хотя записи эти непрофессиональны (Иван Андреевич сам сознает это) и к ним нужно отнестись с определенной мерой критичности, тем не менее, кроме любопытнейших фактов, они несут в себе и характерный взгляд бывшего служаки.
Прыжов, по рассказу И. Волкоморова, «находился под надзором полиции и священнослужителей, без права выезда. Служил в качестве вольнонаемного служащего у богатого купца-оптовика И. С. Тарлинского, общался с некоторой частью купеческо-заводской молодежи. Находясь на положении поднадзорного, во избежание попасть под подозрение полиции и особенно духовенства, Прыжов
избегал общения с основной массой жителей - рабочих. Старался находиться «на глазах». Как литератор, интересовался народно-бытовыми обычаями, жизнью ранее находившихся на поселении декабристов, состоянием и сохранностью памятников, которые находились в крайне неблагоустроенном состоянии».
И еще - «имел неуравновешенный характер, часто проявлял свое безрассудное поведение не в соответствии с его положением политического ссыльного. Редко посещал церковь, не признавал исповедования и причастия.....
По рассказам других старожилов-верующих, «когда Прыжов умер, священники Кириллов, Шергин отказались его хоронить по христианскому обычаю, с отпеванием, как не исповедозавшегося во грехах, не принимавшего святого причастия и не раскаявшегося богоотступника-бунтовщика. Хотели похоронить его на участке кладбища для иноверцев и лиц, умерших без покаяния. И лишь покровительство, авторитет и вознаграждения купца Тарлинского вынудили священников похоронить его по христианскому обычаю на общепоселковом кладбище».
За абсолютную достоверность этих сведений, повторим, ручаться нельзя, но все же они очень близки тому, что выступает из рукописей и писем историка...
К сожалению, иных документальных данных о периоде его ссылки обнаружить пока не удалось. В архивах Читы, Иркутска и Улан-Удэ (Петровская волость тогда административно подчинялась Верхнеудинскому округу - теперь г. Улан-Удэ) - пустоты и пустоты. Даже метрических книг петровской церкви за 1883-1884 годы - по ним можно было бы уточнить дату кончины Ольги Григорьевны - не сохранилось.
Значительная часть архивных фондов, относящихся к дореволюционной поре Петровского Завода, в свое время сгорела.
Reply
Кузнецов, как и Прыжов, занимался историей пребывания декабристов в Сибири.
К сожалению, собранные им материалы не дошли до нас - они были уничтожены во время читинских событий 1905 года, когда каратели генерала Ренненкампфа едва не расстреляли 60-летнего А. К. Кузнецова за участие в митингах.
Уже после Октябрьской революции старый народник вплотную занялся историей сибирской ссылки. Вспомнил он и о своем товарище по процессу. Об этом свидетельствует лист с надписью «К биографии нечаевца Прыжова», найденный нами в архиве (фонд А. К. Кузнецова в Читинском областном краеведческом музее, ед. хр. 53).
На этом листе - письмо из Петровского Завода. Судя по всему, написано оно в середине 1920-х годов в ответ на запрос Кузнецова. Подпись неразборчива, но авторство в данном случае не имеет принципиального значения, т. и. сведения все равно передаются из вторых рук.
Приводим это письмо с некоторыми сокращениями и комментарием, без которого не обойтись:
«Глубокоуважаемый Алексей Кириллович!
Во исполнение Вашей просьбы относительно Прыжова, со слов здешнего старожила Вахнера, сообщаю следующее:
Иван Гаврилович Прыжов, считавшийся официально уголовным преступником (кажется, из-за убийства Михайлова), прибыл в кандалах в Петровский Завод в начале 70-х годов. По распоряжению управляющего заводом кандалы с него были сняты, и ему была предоставлена такая же относительная свобода, как и прочим политическим. Вначале он пробовал заниматься педагогикой, но вспыльчивый характер в связи с заиканием, которое он приобрел за время путешествия в ссылку, делали его плохим учителем, быстро отбили практику, и он исключительно отдался литературному труду, сотрудничая в то же время в иркутской газете «Сибирь» под псевдонимом Благовещенского.
Первоначально жил на квартире в старом, несуществующем ныне доме Туманова на Тумановской улице, потом завел свой собственный дом на Генеральской улице.
Вскоре после прибытия П. на завод к нему приехала его жена, очень добрая и гуманная женщина. Непосредственной связи
с населением Прыжовы не имели, живя довольно замкнуто. П. живо интересовался всеми вестями, доходившими до него из далекого Петербурга.
Ходя по улицам, он постоянно либо декламировал, либо что-нибудь напевал вполголоса. Одним из любимых развлечений для него было подразнить проходящих баб и ребятишек. Зачастую пел на клиросе в местной церкви, равно как и некто Шефер - безусловный атеист.
Умер П. в одночасье. Могила его неизвестна. Все его документы и рукописи были опечатаны и доставлены к Аникину. Вот все, что я мог узнать».
Reply
Его рукой фамилия «Михайлов» исправлена на «Иванов», подчеркнуты и отмечены вопросами слова о кандалах, о заикании Прыжова и о времени прибытия его жены: кандалы с Прыжова, очевидно, были сняты еще в Иркутске, где «нечаевцы» содержались зиму 1872-73 годов; Кузнецов знал, что Иван Гаврилович был «страшным заикой» с детства и, конечно, помнил, что Ольга Григорьевна ехала в ссылку вместе с мужем, а не после него.
Но все же, хотя и искаженно, живые черты историка тут проступают.
Пение на клиросе вместе с другим ссыльным, «безусловным атеистом»,- совершенно в духе его, вечного насмешника и ерника. Ведь надо было иногда потрафить попам, а кроме того, за пение на клиросе - какая ни есть, а плата...
(Кстати, «Шефер» - это, конечно же, Е. И. Шеффер, молодой киевлянин, близкий землевольческим кружкам. Еще гимназистом он арестовывался за распространение нелегальной литературы. На поселении в Петровском Заводе находился с 1883 года. Впоследствии близко подружился с Н. В. Кириловым, известным забайкальским врачом и просветителем, некоторое время служившим в петровском лазарете. Обо всем этом рассказано писателем Е. Д. Петряевым в упоминавшейся книге).
А «декламирование» на улице - тоже старая привычка Ивана Гавриловича. Он и по Москве так ходил: попадет на язык что-нибудь подходящее моменту - и на целый день. А. И. Успенская, жена «нечаевца», вспоминала об одной поездке с Прыжовым по поручению, весьма серьезному и опасному-за типографским шрифтом: :
«Прыжов всю дорогу, по своей привычке повторять иногда по целым дням одну какую-нибудь фразу или слово, декламировал из «Бориса Годунова»:
Что пользы в том, что явных казней нет,
Что на колу твоем кровавом всенародно
Не служим мы молебнов Иисусу...»
(А. И. Успенская. «Воспоминания шестидесятницы», «Былое», 1922 г., № 18, стр. 33).
Старая революционерка, бывшая вместе со своим мужем на Каре, не совсем точно воспроизвела один из монологов пушкинской драмы. Далее в этом монологе, между прочим, говорилось:
Уверены ль мы в бедной жизни нашей?
Нас каждый день опала ожидает,
Тюрьма, Сибирь, клобук иль кандалы.
А там - в глуши голодна смерть иль петля...
Прыжов, конечно, знал этот монолог до конца. Он вообще знал Пушкина очень хорошо, а «Борис Годунов» был одним из его любимых сочинений - недаром он цитировал его в рукописях.
Думал ли Иван Гаврилович тогда, в 1869 году, что все так сбудется - тюрьма, Сибирь?..
И понимал ли кто потом в Петровске этого «чудака», бормочущего про себя какие-то стихи? Кто знал, о чем думает он, бродя по улицам или сидя вечером в своем доме, «запертом болтами, как каземат»?
Reply
Прыжов:
«Я не люблю, когда интеллигентный ссыльный стоит у окна и молча смотрит на крышу соседнего дома. Не люблю потому, что в это время мне бесконечно жаль его... Ссылка на поселение страшна именно пожизненностью. Пожизненность, сознание, что надежда на лучшее невозможна, что во мне гражданин умер навеки и что никакие мои личные усилия не воскресят его во мне, позволяют думать, что смертная казнь не отменена, а только облечена в другую, менее отвратительную для человеческого чувства форму...»
Обо всем этом и думалось во время недавнего приезда в Петровский Завод.
Иван Андреевич Крайных, уже пожилой человек, несмотря на свои хвори, любезно согласился показать мне место, где он видел и фотографировал плиту.
Поднимаемся вверх по кладбищу. Не доходя метров пятнадцати до двух сохранившихся памятникоз польским повстанцам (восстание 1863 г.), Крайных показывает:
«Здесь...»
Несколько старых кирпичей в траве. Только напоминание, что здесь когда-то был скромный памятник. Есть и бугорок рядом...
Постояли, помолчали, подумали.
Для точного определения захоронения нужны дополнительные исследования. Думается, специалисты помогут, откликнутся.
А то, что могила здесь, а не рядом с Горбачевским - логичнее. Там была зона церковного кладбища, а попы, как подтверждено, не жаловали Ивана Гавриловича, «не пустили» бы туда. Кроме того, хоронить «государственного преступника»
рядом с декабристом, даже «прощенным»,- слишком уж вызывающе по политическим условиям того времени. Так что от версии о «символическом соседстве», как она ни заманчива, придется, пожалуй, отказаться. Это не в упрек Н. И. Фалилееву - упрекать можно только специалистов-историков, которые сильно отстали от энтузиастов-краеведов в изучении некоторых моментов прошлого Петровского Завода.
А связь духовная Прыжова с декабристами - налицо. Человек, в тяжелейших условиях ссылки писавший историю своих идейных предшественников, навеки соединился с ними судьбой. И то, что он заслуживает лучшей участи в памяти потомков,- вне всякого сомнения.
В сегодняшнем городе Петровске-Забайкальском это хорошо сознают. Ясно, что одна из главных причин прежнего, прохладного отношения к Прыжову - «плохо отзывался о сибиряках» - причина мнимая. У представителей современной, преображенной социалистической Сибири, конечно же, достанет широты исторического пснимания, чтобы правильно оценить, почему и на кого негодовал ссыльный историк.
Он жил, страдал, боролся за наше сегодня, за счастье народа.
Предложение о восстановлении и увековечении памяти историка-демократа встречено с пониманием и в горкоме партии, и в отделе культуры райисполкома.
К 100-летию со дня смерти Прыжова появились первые публикации о нем в местной прессе, прибавилось материалов о его деятельности в Доме-музее декабристов.
Со временем, хочется верить, экскурсанты больше узнают об этом человеке с необыкновенно трудной судьбой, сумевшем остаться деятельным даже в суровые беспросветные годы политической реакции...
Валерий ЕСИПОВ
«МЫ ЧАШУ ВЫПИЛИ ДО ДНА...» журнал "Байкал" №4 (за июль-август) 1986 год. Улан-Удэ
Reply
Leave a comment