Памяти безвестного врача
«Но кто мы и откуда,
Когда со всех тех лет
Остались пересуды,
А нас на свете нет?»
Борис Пастернак
Читая старую газету «Врач» за 1895 год наткнулся на некролог врача, умершего от тифа в Тюмени. Это был настоящий подвижник, буквально сгоревший, нет. Не светя другим, а спасая их.
Но каждый участник описываемый событий уже испил свою чашу, кто бытия, а кто и забвения, или Большого Ничего.
Я думаю, что многие ныне живущие, родились на белый свет благодаря вот таким простым врачам, как Василий Николаевич Серебренников, спасшим их предков от верной смерти «во глубине сибирских руд»…
Газета «Русские ведомости» от 9 января 1895 года сообщает о смерти врача-подвижника и публикует некролог об этом замечательном человеке.
Орфография и пунктуация оригинала.
В Тюмени 21 декабря [1894 года] от сыпного тифа умер Василий Николаевич Серебренников.
«В.Н. не было еще 34 лет. В лице его жалкий Тюменский пролетариат лишился своего друга, всегда доступного и отзывчивого к чужому горю и болезни, безвозмездного врача. Но не одни только обитатели «мертвого дома» и убогих лачуг сохранят добрую память о В.Н.; с глубокой признательностью его помянут и в переселенческих бараках. С весны 1891 г. В.Н. принял от д-ра А.С. Гасилова Тюменский переселенческий пункт, движение через который с каждым годом возрастало. Покойный в то время еще не заведовал тюрьмой, а состоя Тюменским окружным врачом и исполняя судебно-медицинские обязанности, располагал значительным запасом свободного времени, которое и отдавал всецело Тюменскому переселенческому пункту.
Он осматривал и отделял больных во всех без исключения переселенческих партиях, отправлявшихся на баржах и пароходах, а некоторые наиболее значительные из них во время мелководья реки Туры, когда неизбежны были пересадки, сам сопровождал до Тобольска, как ближайшего врачебного пункта. В.Н. пользовался любовью и доверием переселенцев. На ежедневных амбулаторных приёмах он собрал довольно обширный и интересный статистический материал, который, к сожалению, не успел обработать. Всю тяжесть невидного врачебного труда во время движения 1891 г. покойный вынес почти исключительно на своих плечах. После занятий в Клиническом Институте в Петербурге в конце 1891 г., В.Н. снова (с февраля 1892 г.) принял в свое заведывание переселенческий пункт, где с конца мая работал совместно с отрядом студентов-медиков, снаряженным на средства И.М. Сибирякова. Ужасающая по своим размерам холера 1892 г. застала в расплох Тюменских обывателей; ежедневная смертность доходила до 120 человек; почти ничего не было приготовлено; и В.Н. с честью работал в числе немногих своих товарищей и в городе, и в переселенческих бараках.
Только в последние два года, когда на постановку медицинской части в Тобольской губернии было обращено особенное внимание, и для санитарной помощи переселенцам назначались на летние месяцы особые отряды врачей и фельдшеров, В.Н. слагал с себя обязанности в переселенческих бараках, так как на летнее время, в особенности в истекающем году, через его руки прошло не менее 18 тысяч арестантов, с которыми В.Н. управлялся один, без посторонней помощи. - Отличительной чертой покойного была редкая скромность. Никто никогда не слышал от него жалоб на усталость, на то, что у него «работы по горло»; в нем не было ни малейшей кичливости своими трудами, ни тени чего-нибудь показного.
Судя по тому, что в тюрьме в настоящее время тифозные заболевания значительно сильнее, чем в переселенческих бараках, надо думать, что покойный заразился именно в тюрьме. В Тюменском тифозном очаге у В.Н. пребывали сотни больных тифом. В этих исторических воротах добровольных и невольных переселений в последние годы тиф настолько сделался местной болезнью, что даже не верилось в возможность умереть от него. Почти все имеющее близкое отношение к тюрьме и переселенческим баракам переболели тифом, и В.Н. часто говаривал, что «близка и его очередь отбыть эту воинскую повинность», но что он её не перенесет. Горькое предчувствие его сбылось. Он страдал расширением легких и ожирением сердца, при наличности которых борьба с тифом безнадежна, и к концу 9-х суток болезни, не смотря на все усилия товарищей-врачей почти безотлучно находившихся при В.Н., его не стало.
Весть о кончине В.Н. быстро распространилась по городу и произвела глубоко удручающее впечатление на всех знавших покойного, без различия званий и состояний. На другой день в квартиру покойного стали приносить венки не говоря уже о венках от родственников, из было немало возложено и от друзей и почитателей покойного, и от учреждений, в которых он работал: «дорогому товарищу от врачей», «от тюремных фельдшеров», «от переселенческих бараков», «от тюменского Общества для вспомоществования нуждающимся переселенцам», «от фельдшеров и акушерок» и много других. 23 декабря гроб покойного был вынесен из квартиры товарищами в церковь св. Михаила Архангела, где настоятелем, родным дядей В.Н., священником Василием Арефьевым, была совершена заупокойная литургия. Церковь была полна молившимися; приносили новые венки. После литургии о. В. Арефьевым было сказано последнее, обращенное к покойному, прочувствованное слово; престарелый священник едва мог говорить от волнения. После него говорил настоятель тюремной церкви о. Венедикт Зубов. По совершении отпевания в сослужении с о. благочинным городских церквей М. Иноземцевым, гроб вынесли из церкви товарищи и сослуживцы покойного, и печальное шествие направилось к новому кладбищу. Крышка гроба была сплошь покрыта венками. Весь длинный путь до кладбища гроб несли друзья и почитатели покойного. Между несшими можно было видеть: и чиновника, и купца, и врача, и фельдшера, и священника, и простого ремесленника. Когда шествие поровнялось с тюрьмой, гроб был остановлен и пропета лития; тоже было сделано и против переселенческой, барачной больницы. В час дня гроб был принесен к могиле, а через 10-15 минут на месте погребения остался один бугорок земли - последняя отметка пройденной жизни».
Click to view