Четыре книги о войне
Главной книгой о нашей войне пока что остается - и, думаю, надолго останется - «Життя Марії» Жадана. (Этот сборник, между тем, пролетел мимо всех украинских литературных премий; it’s more than usually scandalous.)
За последние месяцы я прочитал еще несколько заметных военных книг, которые все уже успели обсудить, но я хотел, чтобы они отлежались.
Володимир Рафєєнко. Довгі часи
Об этом романе я не так давно уже писал. Понимаю тех, для кого он важен (достаточно назвать того же Жадана или Марианну Кияновскую, которая и перевела «Долготу дней» на украинский), но, по мне, этот роман написан не так и не о том. Мимо и мимо.
Артем Чех. Точка нуль
Написанные без претензий посты в ФБ о военной службе, будучи собраны вместе, оказались точной зарисовкой: не столько войны, сколько того, что «сталося вже і триває досі» (нет, от жадановских формулировок никуда не уйти). А кстати: погуглил и сразу наткнулся на интервью Чеха: «Ця книжка не про війну». Война, «передок», «точка ноль» - пространство, где заостренно, усиленно проявляется то, что происходит со страной, с каждым. «Происходит» - то есть что каждый из нас делает, в конечном счете. Книга Чеха - стилистически точная, ни капли не фальшивая работа.
Сергій Жадан. Інтернат
Разумеется. От Жадана ждали «тот самый роман о войне», и, кажется, он сознательно сыграл на понижение: написал книгу, которая в принципе не может быть «той самой». Слишком она частная - во всех смыслах. «Ворошиловград» был масштабнее, «Месопотамія» - сложнее; но когда я добрался до предфинальной сцены в госпитале - давно уже проза не действовала на меня так сильно.
Главный недостаток романа - в том, что Жадан всё проговаривает прямым текстом. Оценка героя - дважды, от «малого» (племянника Паши) и интернатской учительницы Нины; интернат как метафора - пожалуйста, с расшифровкой; собаки - не только лейтмотив, а еще и… а еще и… и, наконец, на последней странице…; отпечаток папоротника на угле - вынесен на обложку и разъяснен в тексте. Это нехорошо, хотя и понятно: последние два романа большинство критиков прочитало едва ли не по аннотациям, а Жадану очень нужно, чтобы его наконец поняли. Впрочем, с этим «Интернату» тоже не то чтобы повезло. Все рецензии, которые мне попадались, или пересказывают слова самого Жадана (а что еще остается), или бьют совершенно мимо. (Я рецензию не пишу и не претендую.)
Едва ли не у каждого читателя «Ворошиловграда» возникала ассоциация с фильмами Кустурицы; «Интернат» - это отчетливый «Сталкер» (в какой-то момент проскакивает и «Хороший, плохой, злой», как ни странно). «Ворошиловград» был переходом на Ту Сторону, чтобы стать частью ландшафта и получить право на свою землю. «Интернат» - путешествие в долину смертной тени (что тоже сказано прямо и подчеркнуто смертями почти всех, кого Паша и «малой» встречают на пути). В смерть и обратно. Поэтому до какого-то момента картинка статична, а когда наконец меняется, это изумляет прежде всего главного (анти)героя, который не хотел выбирать, отказывался принимать чью-либо сторону, а потом оказывается, что выбор он уже сделал, и это ясно даже по его нелепому виду.
Только встретившись со смертью лицом к лицу, можно прийти к жизни. (Третий! третий подряд роман Жадана, в котором Смерть появляется собственной персоной.) Люди как собаки, собаки как смерть, а в финале - нарочито, слишком нарочито - этот образ выворачивается наизнанку.
Таких «перевертышей» в книге немало. «Ворошиловград» утверждал «вдячність і відповідальність», в «Интернате» вскользь брошено: «Страх і безвідповідальність». (Корни этой безответственности - еще в мирной, доисторической жизни; это показано бегло, но точно.) Между двумя формулами из двух романов и проходит Паша. А вот его племяннику, «малому», идти никуда не нужно: он из того поколения, которое всё выбрало задолго до старших; более того, как мы узнаем в финале, он и Пашин-то выбор предвидел, потому и злился, что тот всё тянет.
В «Ворошиловграде», очевидно, все герои говорят по-русски или на суржике, но это нигде не подчеркивается. В «Интернате», напротив, каждый раз, когда кто-то говорит по-русски, это специально оговаривается (но передается литературным украинским или суржиком). Опять-таки - понятно, почему. Паша - учитель как будто никому не нужного украинского языка (в финале и эта «ненужность» инвертируется, в разговоре с журналистом Питером; Павел и Пётр - почему?). Здесь языковое самоопределение не менее важно, чем политическое.
Жадан как-то сказал, что, если бы вовремя прочитал «Дорогу» Маккарти, то, конечно, не написал бы «Интернат» так и о том; слишком уж много прямых параллелей, вплоть до смены точки зрения в финале. Но хорошо, что не прочитал: он сильнее и осмысленней Маккарти.
Не лучший роман Жадана, но хороший роман. Будем жить.
За последние месяцы я прочитал еще несколько заметных военных книг, которые все уже успели обсудить, но я хотел, чтобы они отлежались.
Володимир Рафєєнко. Довгі часи
Об этом романе я не так давно уже писал. Понимаю тех, для кого он важен (достаточно назвать того же Жадана или Марианну Кияновскую, которая и перевела «Долготу дней» на украинский), но, по мне, этот роман написан не так и не о том. Мимо и мимо.
Артем Чех. Точка нуль
Написанные без претензий посты в ФБ о военной службе, будучи собраны вместе, оказались точной зарисовкой: не столько войны, сколько того, что «сталося вже і триває досі» (нет, от жадановских формулировок никуда не уйти). А кстати: погуглил и сразу наткнулся на интервью Чеха: «Ця книжка не про війну». Война, «передок», «точка ноль» - пространство, где заостренно, усиленно проявляется то, что происходит со страной, с каждым. «Происходит» - то есть что каждый из нас делает, в конечном счете. Книга Чеха - стилистически точная, ни капли не фальшивая работа.
Сергій Жадан. Інтернат
Разумеется. От Жадана ждали «тот самый роман о войне», и, кажется, он сознательно сыграл на понижение: написал книгу, которая в принципе не может быть «той самой». Слишком она частная - во всех смыслах. «Ворошиловград» был масштабнее, «Месопотамія» - сложнее; но когда я добрался до предфинальной сцены в госпитале - давно уже проза не действовала на меня так сильно.
Главный недостаток романа - в том, что Жадан всё проговаривает прямым текстом. Оценка героя - дважды, от «малого» (племянника Паши) и интернатской учительницы Нины; интернат как метафора - пожалуйста, с расшифровкой; собаки - не только лейтмотив, а еще и… а еще и… и, наконец, на последней странице…; отпечаток папоротника на угле - вынесен на обложку и разъяснен в тексте. Это нехорошо, хотя и понятно: последние два романа большинство критиков прочитало едва ли не по аннотациям, а Жадану очень нужно, чтобы его наконец поняли. Впрочем, с этим «Интернату» тоже не то чтобы повезло. Все рецензии, которые мне попадались, или пересказывают слова самого Жадана (а что еще остается), или бьют совершенно мимо. (Я рецензию не пишу и не претендую.)
Едва ли не у каждого читателя «Ворошиловграда» возникала ассоциация с фильмами Кустурицы; «Интернат» - это отчетливый «Сталкер» (в какой-то момент проскакивает и «Хороший, плохой, злой», как ни странно). «Ворошиловград» был переходом на Ту Сторону, чтобы стать частью ландшафта и получить право на свою землю. «Интернат» - путешествие в долину смертной тени (что тоже сказано прямо и подчеркнуто смертями почти всех, кого Паша и «малой» встречают на пути). В смерть и обратно. Поэтому до какого-то момента картинка статична, а когда наконец меняется, это изумляет прежде всего главного (анти)героя, который не хотел выбирать, отказывался принимать чью-либо сторону, а потом оказывается, что выбор он уже сделал, и это ясно даже по его нелепому виду.
Только встретившись со смертью лицом к лицу, можно прийти к жизни. (Третий! третий подряд роман Жадана, в котором Смерть появляется собственной персоной.) Люди как собаки, собаки как смерть, а в финале - нарочито, слишком нарочито - этот образ выворачивается наизнанку.
Таких «перевертышей» в книге немало. «Ворошиловград» утверждал «вдячність і відповідальність», в «Интернате» вскользь брошено: «Страх і безвідповідальність». (Корни этой безответственности - еще в мирной, доисторической жизни; это показано бегло, но точно.) Между двумя формулами из двух романов и проходит Паша. А вот его племяннику, «малому», идти никуда не нужно: он из того поколения, которое всё выбрало задолго до старших; более того, как мы узнаем в финале, он и Пашин-то выбор предвидел, потому и злился, что тот всё тянет.
В «Ворошиловграде», очевидно, все герои говорят по-русски или на суржике, но это нигде не подчеркивается. В «Интернате», напротив, каждый раз, когда кто-то говорит по-русски, это специально оговаривается (но передается литературным украинским или суржиком). Опять-таки - понятно, почему. Паша - учитель как будто никому не нужного украинского языка (в финале и эта «ненужность» инвертируется, в разговоре с журналистом Питером; Павел и Пётр - почему?). Здесь языковое самоопределение не менее важно, чем политическое.
Жадан как-то сказал, что, если бы вовремя прочитал «Дорогу» Маккарти, то, конечно, не написал бы «Интернат» так и о том; слишком уж много прямых параллелей, вплоть до смены точки зрения в финале. Но хорошо, что не прочитал: он сильнее и осмысленней Маккарти.
Не лучший роман Жадана, но хороший роман. Будем жить.